Читаем без скачивания Холодные близнецы - С. Тремейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот он. Отогнав панику прочь, я запираю верхний ящик, засовываю ключ в тайник, встаю, озираюсь по сторонам, поправляю рубашку и пытаюсь привести себя в порядок. Шаги приближаются прямо к спальне, и дверь распахивается.
Никого.
Я смотрю в пустой прямоугольник дверного проема, за которым виднеется холл. Плохо нарисованный шотландский танцор молча пялится на меня со стены.
– Эй!
Тишина.
– Эй, кто там?
Молчание, как стон, молчание, как истерический визг. Сейчас самая шумная штука в доме – мое сердце. Я слышу его гулкий стук.
Кто здесь? Кто играет в эту жуткую игру? Зачем они меня пугают?
Я слышала шаги, мне не показалось. Здесь кто-то есть.
– Эй, кто вы? Эй?
Ничего.
– Хватит! Энгус? Лидия? Прекратите!
Становится еще темнее – зимний день короток, особенно когда небо затянуто тучами. Почему я не включила свет? Дом погружен в полумрак. Море тяжело и устало вздыхает. Я медленно подхожу к двери и выглядываю. Меня ждет пустой холл. Я различаю очертания мебели в гостиной. Свет слишком тусклый. Меня знобит. В домике на Торране всегда холодно, но сегодня – прямо из ряда вон. Я ловлю себя на том, что меня колотит.
Я тянусь рукой к выключателю и зажигаю свет в спальне, но никчемные шестьдесят ватт мне не помогут. Лампочка – ничем не лучше желтой луны.
«Мой милый в далекие страны уплыл на своем корабле».
Поет ребенок. Из спальни Лидии.
«Мой милый сейчас за морями».
Я узнаю голос Кирсти.
Дело в том, что это любимая песенка Кирсти. Шотландская баллада, которую частенько пел ее отец.
Голосок Кирсти приглушенно и радостно журчит.
«Вернись, вернись, вернись же, мой милый, ко мне…»
Я беру себя в руки. Никакая это не Кирсти, что за глупости!
Кирсти умерла.
Вероятно, Лидия поет у себя в комнате, притворяясь Кирсти. Но как она попала домой? Почему она там? Или Энгус забрал ее домой раньше обычного? Она копирует все интонации Кирсти.
– Лидия! – кричу я и бегу к спальне.
Дверь закрыта. Я поворачиваю ручку, и в последний момент меня охватывают болезненные сомнения и животный ужас. Вдруг я войду в комнату и увижу Кирсти? В синей шапочке с помпоном. Бодрую, подвижную, веселую. Живую. Или, может, она будет лежать на кровати, вся в крови, со сломанными ребрами, умирающая – как в ту ночь в Девоне.
Окровавленное тело, поющее песенку.
Мои грезы – мои кошмары.
Справившись с собой, я толкаю дверь и осматриваю комнату. Вижу Лидию – она еще не сняла свою толстую розовую курточку. Лидия задумчиво выглядывает из окна, смотрит на море и на темнеющий под беззвездным небом берег – в сторону Ардвасара. В комнате царит лютый холод.
– Лидия, милая, зачем?..
Она поворачивается и грустно улыбается мне. Школьная форма слишком велика ей, и моя дочь всякий раз выглядит в ней такой одинокой, что мое сердце трепещет от сочувствия и сострадания.
– Ты пела?
– Нет, Кирсти пела, – бесхитростно говорит она. – Она любит эту песню, а я играла и слушала Кирсти. А сейчас она ушла.
Я игнорирую слова Лидии. Я уже не могу вынести того, что за ними кроется – моя дочь на самом деле сходит с ума. Поэтому я просто задаю вопросы:
– Лидия, что ты здесь делаешь? – Я сверяюсь со своими часиками: еще только три, уроки как раз кончаются, и дети выбегают из школы… – Лидия, Лютик, что случилось? Как… я не понимаю… почему?
– Я ее привел домой.
Густой баритон Энгуса разрушает чары. Он стоит в дверях, высокий и зловещий.
– Мне позвонили из школы, – муж многозначительно смотрит на меня, его коричневый свитер с треугольным вырезом покрыт пылью. – Насчет Лидии. Хотели, чтобы я забрал ее оттуда.
Он окидывает взглядом спартанскую комнатку Лидии – милого игрушечного жирафа, лежащего на кровати вниз головой, книжку про Чарли и Лолу на полу.
– Господи! – восклицает он. – Ну и мороз! Нам нужно починить отопление.
Он мрачно смотрит на меня, на что-то намекая. Я слегка обнимаю Лидию, она безразлично улыбается, и мы – заботливые родители – выходим из комнаты. Мы с Энгусом закрываем за собой дверь и застываем в холле как вкопанные. Мне хочется попятиться от Энгуса назад: он очень близко, он слишком высокий, слишком мужчина.
– Мне звонила школьная секретарша, – уточняет Энгус. – До тебя они дозвониться не смогли. Сказали, что Лидия сильно грустит и вообще полностью подавлена. Эмили Дюрран отказалась находиться с ней в одном классе, а потом то же самое сказали другие ученики. Поэтому меня попросили забрать ее домой пораньше.
– Но…
– Они хотят, чтобы Лидия не посещала занятия в течение недели, – он вздыхает и скребет щетину на подбородке. Он выглядит усталым, старше своих лет. Его карие глаза буравят мое лицо. – Я пытался выведать у них правду, но они толком ничего не знают. А Лидия… она умеет молчать.
Он умолкает, и мне хватает этого, чтобы почувствовать себя оскорбленной.
У меня возникает намерение его ударить. Я не забыла про книгу. Имоджин Эвертсен? Но первые мои мысли – о Лидии.
– Почему неделю? А потом?
– Понятия не имею, – он пожимает плечами. – Они заявили, что в школе очень важна спокойная обстановка. Короче говоря, я отвез ее из школы домой.
– Ты так тихо вошел, что я… испугалась.
– Честно, я не думал, что здесь кто-то есть. Свет нигде не горел.
Он врет. Я уверена. Он лжет мне. Он не сводит с меня глаз. Возможно, он догадался, что я рылась в комоде. Вероятно, он сообразил, что я нашла книгу, но не придает этому значения.
А что с Лидией? Как она должна себя сейчас ощущать?
– Мне надо поговорить с ней.
– Нет. Вряд ли она согласится…
Я отталкиваю его большую властную руку и открываю заскрипевшую дверь в комнату Лидии. Она сидит на кровати, уставившись остекленевшими глазами в книгу про Чарли и Лолу. Как и год назад. Подозреваю, что истории для самых маленьких для нее – как привычная еда: ее любишь, и вдобавок она помогает успокоиться.
Моей дочери нужно хоть что-то обнадеживающее. А в ее спальне холодно и неуютно. Холод просто кошмарный.
– Лидия, что случилось в школе?
Она молча читает.
– Дорогая, пожалуйста, не молчи. Кто-нибудь тебя обидел?
Вместо ответа я слышу шепот моря – волны разговаривают с песком и камнями.
– Лидия… – Я сажусь возле нее и прикасаюсь к ее руке. – Лидия, ответь мне, пожалуйста.
– Ничего.
Опять «ничего». И интонации точь-в-точь, как у ее матери.
– Лютик, прошу тебя.
– Ничего. – Она поднимает на меня взгляд, ее глаза горят. – Ничего! Ничего не случилось!
Я снова дотрагиваюсь до ее руки, но она реагирует с неожиданной яростью:
– Уходи!
Лидия кричит на меня. Ее симпатичное светлое личико покраснело от злости и искажено гримасой ненависти:
– Убирайся отсюда, я тебя ненавижу! Ненавижу!
– Ли…
Я тянусь к ней другой рукой, но Лидия ударяет меня – сильно и достаточно больно. Неужели она способна на такое?
– УБИРА-А-АЙСЯ-А-АА!
– Хорошо, – я встаю и повторяю: – Хорошо.
– УХОДИ-И-И!
– Сейчас, сейчас.
Я отступаю. Жалкая и побежденная – самая плохая на свете мать. Я направляюсь к двери, оставляя дочь в одиночестве. Ее всхлипывания похожи на шум моря, она причитает, как чайки над Камускроссом, и я ничегошеньки не могу поделать с ее отчаянием и тоской.
Я таращусь на закрытую мной дверь, там золотыми блестящими буквами написано «ЗДЕСЬ живет Лидия» и «Не входить». Я едва не плачу, но сдерживаюсь. Слезы мне не помогут, да и эмоции – тоже.
Мои размышления прерывает негромкий рокочущий голос:
– Я слышал.
Энгус стоит в холле в трех ярдах от меня, на пороге гостиной. В камине трещат дрова, я вижу теплые отсветы пламени.
– Эй!
Он раскинул руки в широком объятии. А я мечтаю ему врезать от всей души. Но какая-то часть меня стремится в его объятия.
Мне до сих пор хочется секса.
Если что-то происходит, мне очень хочется секса. Думаю, это, скорее всего, секс из ревности. Из-за книжки с автографом Имоджин. Меня охватывает желание. Я хочу овладеть Энгусом, пометить его, доказать, что он – все еще мой. Как он в свое время вступал во владение мной.
И еще мне просто хочется секса. Нам его никогда не хватало.
Энгус делает шаг по направлению ко мне.
– Прими все, как есть. Ты ничего не можешь изменить, – произносит он и подходит еще ближе. – Да, ей очень тяжко, но ей станет лучше. Возможно, ей понадобится профессиональная помощь. И нам, наверное, тоже. Слушай, позвони-ка тому парню – ну, в Глазго? Как его фамилия, Келлавей?
Его руки находят мои. Я вижу, что он хочет того же, что и я.
В моем взгляде появляется нежность, я приоткрываю губы и поднимаю лицо навстречу ему. Его губы сливаются с моими. И мы целуемся, мы не целовались уже месяц, даже три.
Потом мы раздеваемся. Лихорадочно, как подростки. Я стягиваю с него свитер и отбрасываю прочь, он расстегивает кнопки на моих джинсах. Мы вваливаемся в гостиную, он хватает меня и несет на руках, и мне нравится, я хочу, чтобы он меня нес. Сделай это. Энгус Муркрофт. Трахни меня.