Читаем без скачивания Покой - Вулф Джин Родман

Не могу поведать вам обо всем, чем мы занимались в тот день. Нашли монету в песке, видели зимородка, и на тенистом пляже размером с маленькую комнату я рассказал Маргарет (вдохновленный каким-то забытым инцидентом – возможно, всего лишь ощущением мокрого камня под рукой или апельсинами, которые она прихватила в это маленькое путешествие, апельсинами, чью кожуру мы запустили, как лодочки, в воды Канакесси, и вскоре они пошли ко дну) историю Мистера Т. и его дома с привидением, южного цирка, аптеки и ужинов в кафе «Синяя птица» – историю, которая для меня каким-то образом сохранила запах олеандров и магнолий, жужжание комаров.

И в ту ночь (когда мы с Маргарет уже давно отправились спать каждый в свою постель) мне снова снилось то же самое: высокая трава, колышущаяся во флоридском поле под ветром с Мексиканского залива и постукивающая – тук-тук-тук – по шинам припаркованных автомобилей заостренными, как миниатюрные мечи, кончиками, по шинам «фордов» с обивкой из мохеровой ткани, кабриолетов «дюзенберг» с откидными сиденьями, кофрами и хрустальными вазочками для цветов[56], и шагающие сквозь высокую траву каменные люди, словно ходячие статуи, словно теламоны[57], стремящиеся на помощь Атланту, мертвецы, становящиеся собственными надгробиями с датами рождения и смерти, собственными именами, а также именами жен и детей, которые написаны на лицах и стерты, стерты дождями, штормами, что явились с Юкатана и Ямайки через залив, смыли индейцев майя и смердят попугаями, как гостиные старух.

Потом я проснулся и услышал, как мои родители (наконец-то вернувшиеся из Европы и еще более чужие, чем прежде) похрапывают в другой комнате, Ханна снова и снова бормотала молитвы в ночи, молясь потолку своей комнаты, рисуя там кончиком короткого языка толстых ангелов с арфами и луками, и Бога, который любит старух.

Человек-пес бегал, лаял, рычал, возился на ковре, прятался от побоев под столом, оседлывал мою ногу, когда я сидел рядом с Маргарет на диване, давно проданном и никогда – насколько я знал – не стоявшем в этой комнате, визжал, когда я пинал его, рычал и смотрел на меня человечьими глазами; Маргарет позволила ему положить голову себе на колени, пока я объяснял, что это не имеет значения, что мой отец возьмет его на охоту завтра и пес будет счастлив. Отец встает и начинает чистить ружье.

– Это еще не конец, мистер Смарт. Это не может быть концом!

– Вы про тот момент, когда Лито объяснил, как принимал лекарство? Я не расскажу об остальном времени среди шатров. Все были более-менее дружелюбны, но человек с костылями куда-то ушел, и пришлось ждать его возвращения, чтобы он отвез меня обратно в город. Я сел рядом, когда мы поехали назад, и увидел, как он управляет машиной без ног. Я сказал ему, что это было почти так же здорово, как наблюдать за тем, что он вытворял на костылях – мог высоко подпрыгнуть и помахать ими над головой, а затем приземлиться; он мне все продемонстрировал. Еще я предположил, что ему нужна арена, как в обычном цирке, тогда он сможет ездить по ней на машине, сдавать назад и все такое, а потом выйти – и пусть все увидят, как он ходит. Он согласился, что это хорошая идея, но его шоу еще недостаточно большое для такого представления.

И все же, пока мы ехали обратно, я не переставал размышлять про Мистера Т. Чем ближе автомобиль подъезжал к городу, тем больше я думал о своем нанимателе и о том, что мне придется снова ночевать в его доме.

Мистер Т. еще не вернулся в аптеку, когда я туда пришел, и я открыл заведение, так что к появлению хозяина казалось, что я никуда не уходил; и все же, когда мы отправились ужинать в кафе – он сказал, что мы не будем ужинать дома в тот вечер, заставил меня запереть аптеку и пойти с ним, – я поведал Мистеру Т. всю правду. Потом признался, что не поверил рассказу о призраке, который отравляет еду; мне доводилось слышать о привидениях, которые играют на пианино, открывают двери и так далее – даже сдергивают покрывала с кроватей, – но ни одно из них ничего в чужую пищу не подмешивало. Я думал, он болен и так обеспокоен болезнью, что это некоторым образом повлияло на его рассудок. Однако теперь, после разговора с Лито, я понял, что все реально. Потом спросил, не может ли он просто избавиться от снадобья. По словам мистера Т, он так и сделал – но, видимо, призрак успел припрятать бутылку.

– Скажите, мистер Смарт, вы спасли его? Мистера Тилли?

– Нет, – вздохнул Смарт и уставился в пол. До той поры даже я (хотя в том возрасте я в полной мере обладал детской доверчивостью) был наполовину убежден, что он выдумал свою историю, но на его лице отразилось подлинное горе. Он испытывал если не любовь, то, по крайней мере, верность Мистеру Т., изо всех сил пытался уберечь его от беды и потерпел неудачу. – Нет, он умер. Я подумал, может быть, Боб рассказывал об этом.

Тетя покачала головой.

– Он умер. Однажды утром, когда он не спустился к завтраку, я забрался к нему в спальню и обнаружил его мертвым в постели. У него не было родственников, но он завещал аптеку родственникам жены – ее фотография стояла на комоде, она была не такой красивой, как присутствующие дамы, но, я полагаю, Мистер Т. любил ее на свой лад, – и они наняли меня, чтобы я управлял заведением, пока не найдут покупателя. Именно этим я и занимался с тех пор, как он умер. Люди в том краю начали думать, что аптека принадлежит мне, но я не хотел ее выкупать, хотя сбережений хватило бы – ну, понимаете, через поручительство и банковский кредит, как вышло здесь, – однако я хотел быть поближе к ферме.

После нескольких дней, потраченных на писанину, мне вдруг пришло в голову, что Джулиус Смарт, который вряд ли появится в этой истории снова, на самом деле является ее главным героем. Я отчетливо помню этого человека только на трех этапах его жизни.

Он был уже пожилым, а я сам – средних лет, малозначимым сотрудником корпорации, им основанной, и его сморщенную фигуру я видел примерно раз в два года, когда он инспектировал нашу лабораторию, к чему мы готовились за несколько недель до визита. Редкие седые волосы Смарта всегда топорщились, и я не видел, чтобы он пытался пригладить их пальцами; одежда была опрятной, довольно старомодной (он носил жилет и золотую цепочку в те времена, когда все как будто навеки попрощались с жилетами), и казалась дорогой, несмотря на слухи, что из-за крошечных ступней ему приходилось покупать туфли для мальчиков. Как я уже говорил, мы узнавали о предстоящем визите за несколько недель, так что он видел не работу, которую на самом деле выполняли в лаборатории, или что-то вроде нее, а тщательно продуманное представление для единственного зрителя. В то время я думал, что именно этого он и хотел: ошарашить нас – не только самих работников, но и наших начальников, и их начальников, и так далее – своей значимостью. Мисс Биркхед потом рассказывала мне, что несколько человек из верхушки исследовательского отдела научились предвосхищать инспекцию, заслышав от него определенные вопросы на совещаниях руководителей. Это объясняло длительные паузы, которые иногда возникали между объявлением инспекции и ее проведением; паузы, на протяжении которых всем было запрещено проводить какие-либо эксперименты из страха нарушить тщательно подготовленные декорации, и мы все просто сидели за своими столами и скучали.

На похоронах Оливии Джулиус Смарт был намного моложе: маленький, плотный (он начал зарабатывать деньги, и моя тетя наняла превосходного повара, латыша, тот подписывался на иностранные газеты и провел пять лет в Париже, изучая первые блюда, и три года в Вене, изучая десерты, но был непригоден для заслуженной работы в гостинице ввиду нервозности, граничащей с помешательством), одетый полностью в черное. Если бы не мягкие руки, он мог оказаться каким-нибудь местным фермером. Смарт постоянно плакал во время службы, как и мистер Макафи. Пикок не приехал, и в то время я полагал, что он не горевал; однако профессор умер через каких-то пару лет спустя от замысловатой совокупности недугов, по слухам, усугубившихся из-за гипертонии – возможно, когда Оливия сделалась недоступна, он обнаружил, как сильна была на самом деле его любовь.