Читаем без скачивания Кристальный грот - Мэри Стюарт

Не представляю, много ли времени это заняло, но придя в себя, я обнаружил, что продрог до костей, а там, где плащ сбился, туман промочил одежду насквозь. Встряхнувшись по-собачьи, я снова вернулся под защиту деревьев. Возбуждение покинуло меня, как дух, так и тело, теплым потоком рвоты излившись на бедра; я чувствовал себя опустошенным и пристыженным. Я смутно сознавал, что это нечто иное, это не та сила, которую я научился получать и направлять; не было это и ощущением последствий обладания силой. То оставляло меня легким, свободным и проницательным, подобно отточенному лезвию; теперь же я чувствовал себя опустошенным, как вылизанный горшок, все еще липкий и пахнущий тем, что он раньше в себе содержал.

Я нагнулся, разминая задеревенелые мышцы, сорвал клок мокрой и бледной травы и почистил себя, оттерев руки, потом зачерпнул с дерна капли влаги от осевшего тумана, чтобы омыть лицо.

Вода пахла листьями и самим влажным воздухом, заставив меня вспомнить Галапаса, священный источник и высокую чашечку из рога.

Я вытер руки о внутреннюю сторону плаща, закутался в него и возвратился на свой наблюдательный пункт у ясеня.

На поверхности залива видны были пятна возвращавшихся лодок. Остров опустел, там не осталось никого, если не считать одной высокой белой фигуры, шедшей сейчас вниз, прямо по середине аллеи.

Она то выплывала из тумана, то вновь погружалась в него. Человек направлялся не к лодке, он шел прямо к дамбе, но достигнув конца аллеи, задержался в тени последнего камня и исчез.

Я ждал, почти ничего не чувствуя, кроме усталости, желания напиться чистой воды и оказаться среди уютных стен моей теплой и спокойной комнаты. В воздухе не пахло магией, ночь была такой же унылой, как старое прокисшее вино. Через какое-то время тот человек снова появился на освещенной лунным светом дамбе. Теперь на нем были уже темные одежды. Он только сбросил свою белую накидку и нес ее, перебросив через руку.

Последняя лодка едва различимым пятнышком исчезала в темноте.

Одинокий человек быстро приближался по дамбе. Я шагнул из-под деревьев и направился вниз, на гальку, чтобы встретить его.

10

Белазий заметил меня еще когда я был в тени деревьев. Он ничем не показал это, только повернул в мою сторону, когда ступил с дамбы на берег. Неторопливо подошел и навис надо мной, взирая сверху вниз.

— А. — Так он приветствовал меня, и в голосе его не было удивления. — Мне следовало бы догадаться. Давно ты здесь?

— Не знаю точно. Время пролетело так быстро. Мне было интересно.

Он молчал. Свет луны, теперь уже яркий, косо падал на его правую щеку. Правый глаз скрывала тень от длинного темного века, в голосе и манерах было что-то спокойное, почти сонное. Такое же чувство я испытал после того крика освобождения здесь, в лесу. Гром отгремел, и лук не был больше натянут.

Он не обратил внимания на прозвучавший в моих словах вызов, просто спросил:

— Что привело тебя сюда?

— Поехал вниз, когда услыхал тот крик.

— А, — снова сказал он, и потом: — Поехал вниз откуда?

— От той сосновой рощи, где ты оставил своего коня.

— А почему ты заехал сюда? Я ведь говорил, чтобы ты держался дороги.

— Да, но мне хотелось проехаться галопом, поэтому мы свернули на главную просеку, по которой вывозят лес, и с Астером случилось несчастье: он повредил переднюю ногу и нам пришлось вести его назад в поводу. Это задержало нас, мы опаздывали и решили срезать угол.

— Понятно. А где Кадаль?

— Я думаю, он решил, будто я помчался домой и, должно быть, поскакал туда. В любом случае, сюда за мной он не последовал.

— Разумно с его стороны, — отметил Белазий. Голос его по-прежнему оставался спокойным, почти ленивым, но обманчивым, как спящий кот — так пурпурные ножны скрывают яркое острие кинжала. — Но несмотря на то… то, что ты слышал, тебе на самом деле не приходило в голову бежать домой?

— Конечно, нет.

Я увидел, как из-под удлиненных век блеснули глаза.

— «Конечно»?

— Я должен был узнать, что происходит.

— Ага. Ты знал, что я должен быть здесь?

— Не раньше, чем увидел Ульфина и коней. И не потому, что ты велел мне не съезжать с дороги. Но я — скажем так, я знал, что сегодня ночью в лесу что-то произойдет и что я должен найти это место.

Он на мгновение задержал на мне взгляд. Я был прав, предполагая, что он не удивится. Затем Белазий вздернул голову.

— Пойдем, холодно, а я без плаща.

Когда я последовал за ним по скрипевшей под ногами гальке, он добавил через плечо:

— Я понимаю так, что Ульфин все еще на месте?

— Думаю, да. Ты очень сильно его запугал.

— Ему нечего бояться — пока он не путается под ногами и ничего не видит.

— Значит, он правда ничего не знает?

— Знает он что-то или не знает, — безразлично произнес Белазий, — у него хватает сообразительности хранить молчание. Я обещал ему, что если он будет повиноваться мне в этих делах, не задавая вопросов, то я освобожу его так, чтобы он успел скрыться.

— Скрыться? От чего?

— От смерти — после того, как умру я. Обычно слуг жрецов отправляют вслед за их господами.

Мы шли бок о бок по тропе. Я взглянул на него. Он был одет в темное платье: мне никогда не доводилось еще видеть таких красивых одежд, они были красивее тех, что носил Камлах; одежду схватывал пояс из прекрасно выделанной кожи, возможно, итальянской, а на плече красовалась большая круглая брошь, в лунном свете в ней высвечивался узор из золотых кругов и сплетенных змей. Белазий выглядел — даже с тем отпечатком, что наложили на него события этой ночи — настоящим римлянином, изысканным и умным. Я сказал:

— Прости, Белазий, но разве все это не ушло вместе с египтянами? Даже мы в Уэльсе считаем такое уже стародавним.

— Возможно. Но ведь можно сказать, что и сама Богиня стара и любит, когда ей поклоняются так, как ей привычно. А наш обычай почти столь же стар, как она сама, он так стар, что люди не помнят уже, как он появился, об этом молчат и песни, и камни. Задолго до того, как в Персии стали закалывать быков, задолго до того, как обычай этот дошел до Крита, и даже много раньше, чем боги неба пришли из Африки и в их честь были подняты эти камни, Богиня уже обитала здесь в священной роще. Теперь тот лес сокрыт от нас и мы поклоняемся ей где можем, но где бы ни пребывала Богиня, будь то камень, дерево или пещера, там и та роща, называемая Немет, и там мы приносим наши жертвы. Я вижу, ты меня понимаешь.

— Прекрасно понимаю. Мне рассказывали о таком в Уэльсе. Но ведь с тех пор, как перестали приносить эти жертвы, минуло уже несколько столетий?

Голос его был ровным, как слой масла на поверхности воды:

— Его убили за кощунство. Тебе разве о таком не рассказывали?..

Тут Белазий замер и рука его скользнула к бедру. Тон изменился:

— Это лошадь Кадаля.

Он закрутил головой как охотничий пес.

— На ней приехал я, — заверил я его. — Я ведь сказал тебе, что мой пони охромел. Кадаль, должно быть, отправился домой. Я полагаю, ему пришлось взять одного из твоих коней.

Я отвязал кобылу и вывел ее на залитую лунным светом тропу. Белазий убрал кинжал назад в ножны. Мы двинулись дальше, кобыла шла сзади, уткнувшись носом мне в плечо. Нога уже почти перестала болеть. Я сказал:

— Значит, смерть и Кадалю тоже? Значит, здесь дело не только в кощунстве? Ваши церемонии настолько секретны? Это как-то связано с мистерией, Белазий, или просто то, чем вы там занимаетесь, незаконно?

— Это и секретно, и незаконно. Мы собираемся там, где можем. Сегодня же ночью нам пришлось использовать остров. Это вполне безопасно — обычно ни одна душа не осмеливается приблизиться к нему в ночь солнцеворота. Но если слух дойдет до Будека, неприятностей не избежать. Убитый нами сегодня служил королю; мы прятали его здесь восемь дней и разведчики Будека сбились с ног, разыскивая его. Но он должен был умереть.

— Теперь его найдут?

— О да, далеко отсюда, в лесу. Они сочтут, что его растерзал дикий вепрь. — Снова тот же взгляд искоса. — В конце концов, можно сказать, что он умер легко. В старые времена у него вырезали бы пупок и заставили бегать под ударами кнута круг за кругом у священного дерева, пока его кишки не намотаются на ствол, как шерсть на веретено.

— А Амброзий знает?

— Амброзий тоже человек короля.

Несколько шагов мы прошли молча.

— Ну, а что будет со мной, Белазий?

— Ничего.

— А выведывать ваши секреты — разве не кощунство?

— Тебе опасность не грозит, — сухо бросил он. — У Амброзия длинные руки. Почему ты так смотришь?

Я покачал головой. Я не мог выразить это словами, даже самому себе. Как будто во время битвы, где ты сражался без доспехов, в руку тебе вложили щит. Белазий спросил: