Читаем без скачивания Сайлес Марнер - Джордж Элиот

Это влияние должно было расти с каждым годом: призывы, волновавшие сердце Сайлеса, становились все яснее и требовали более членораздельного отклика. Образы и слова приобретали более четкое значение для зрения и слуха Эппи, и своим «папа, папа» она все более властно требовала внимания и объяснения. К тому времени, когда Эппи исполнилось три года, она начала проявлять большую склонность к проказам, изобретая искусные способы обманывать проницательность и бдительность Сайлеса, испытывая его терпение и причиняя ему бездну хлопот. Бедный Сайлес совершенно не знал, как поступать в таких случаях, не решаясь на меры, несовместимые с его понятиями о любви. Долли Уинтроп говорила, что он должен наказывать Эппи и что нельзя воспитать ребенка, не причиняя ему изредка легкую и безвредную боль.

— Конечно, есть еще одно наказание, которое вы можете испробовать, мастер Марнер, — задумчиво добавила Долли. — Вы можете разочек запереть ее в чулан с углем. Так я делала с Эроном. Я очень баловала моего младшего и не могла шлепать его. Конечно, сердце у меня не выдерживало, чтобы он оставался в чулане больше минуты, но и этого было достаточно, чтобы он успокоился; а потом уж оставалось только вымыть его да переодеть. В общем, это наказание не хуже розги. Предупреждаю вас, мастер Марнер, скорей выбирайте то, что вам больше по душе, шлепки или чулан, иначе она станет такой своевольной, что сладу с ней не будет.

Сайлес был потрясен мрачной справедливостью этого последнего замечания. Но разум его все же не мог решиться на применение этих двух указанных ему способов воздействия. И не только из-за того, что ему больно было обидеть Эппи, но и потому, что он дрожал от одной мысли о минутной ссоре с ней, боясь, как бы она его не разлюбила. Пусть даже сам Голиаф привяжется к маленькому нежному существу, но если он будет бояться тронуть его, а тем паче щелкнуть возле него бичом, то кто же из них двоих будет хозяином положения? Можно было не сомневаться, что Эппи, хоть она сама еще не твердо стояла на ножках, в одно прекрасное утро, при благоприятных условиях для шалости, заставит своего папу Сайлеса как следует поплясать.

Так и случилось. Сайлес разумно придумал привязывать ее, когда он сам работал, к станку полосой холста, которая охватывала широким поясом ее талию и была достаточно длинна, чтобы позволить ей забраться в свою кроватку и сидеть там. Вместе с тем эта тесьма не позволяла девочке влезть на опасную высоту. Однажды в яркое летнее утро Сайлес был более обычного поглощен своей работой: он делал «наладку» для нового куска ткани, и при этом ему потребовались ножницы. Обычно он, помня предупреждение Долли, убирал ножницы подальше от Эппи, но их щелканье всегда привлекало ее внимание, и, наблюдая результаты этого щелканья, она открыла ту философскую истину, что одинаковые причины приводят к одинаковым следствиям. Сайлес уселся и принялся за работу, забыв ножницы на краю станка, куда легко могла дотянуться ручонка Эппи. Улучив минуту, она тихонько, как мышонок, подкралась к станку, взяла ножницы, вернулась к своей кроватке и, забравшись в нее, уселась спиной к Сайлесу: он не должен был видеть, что у нее в руках. Она твердо знала, что ей нужно от ножниц: перерезав вкривь и вкось холщовую полосу, она быстро очутилась у отворенной двери и выбежала на залитый солнцем простор, в то время как бедный Сайлес радовался, что на этот раз она ведет себя лучше, чем обычно. И только когда ему снова понадобились ножницы, он сделал ужасное открытие: Эппи убежала одна! Вдруг она упала в каменоломню? Охваченный жестоким страхом, Сайлес выбежал из дому и, не переставая звать Эппи, бросился бежать по пустырю, осматривая сухие ямы, куда она могла упасть, а затем с ужасом остановился перед гладкой красноватой поверхностью воды, заполнявшей бывший карьер. Холодный пот выступил у него на лбу. Давно ли она ушла? Оставалась одна надежда: может быть, девочка пролезла сквозь забор и пошла в поле, куда он обычно водил ее гулять. Но трава на лугу поднялась высоко, и если девочка там, то заметить ее трудно, а чтобы искать ее, придется нарушить границы владений мистера Осгуда. И все же Сайлес вынужден был это сделать. Заглянув во все просветы изгороди, бедный Сайлес зашагал по траве; его встревоженному воображению за каждым кустиком красного щавеля мерещилась Эппи, которая по мере его приближения все дальше и дальше от него уходила. Поиски на лугу ни к чему не привели, поэтому он через перелаз проник на следующее поле и теперь со слабой надеждой смотрел на обмелевший за лето маленький пруд, окаймленный широкой полосой липкой грязи. Здесь и сидела Эппи, весело разговаривая со своим башмачком, которым она черпала воду, переливая ее в глубокий след, оставленный копытом какого-то животного, а разутая ножка ее покоилась на подушке из зеленоватой грязи. Красноголовый теленок с тревогой и сомнением посматривал на нее через соседнюю изгородь.

Это был несомненный пример заблуждения в христианском ребенке, требовавший сурового наказания. Но Сайлес, вне себя от радости, что вновь обрел свое сокровище, был в состоянии лишь схватить Эппи на руки и покрыть ее поцелуями, смешанными с рыданиями. И только когда он принес девочку домой и уже начал было думать о том, чтобы вымыть ее, он вспомнил, что должен наказать Эппи и «заставить ее впредь помнить». Мысль, что она может убежать снова и попасть в беду, испугала его, и он впервые решил испробовать угольный чулан — каморку рядом с очагом.

— Гадкая, гадкая Эппи, — вдруг принялся он укорять девочку, держа ее на коленях и указывая ей на грязные ножки и платье, — гадкая; взяла ножницы, разрезала тесьму и убежала! Эппи пойдет в чулан за то, что она гадкая. Папа должен запереть ее в чулан.

Он ожидал, что ребенок испугается угрозы и начнет плакать, но вместо этого Эппи запрыгала у него на коленях, будто он предложил ей что-то новое и интересное. Видя, что надо довести дело до конца, Сайлес посадил ее в чулан и затворил дверь, дрожа от сознания, что решился на крайнюю меру. С минуту все было тихо, а затем раздался крик: «Откой, откой!» — и Сайлес тотчас выпустил ее.

— Теперь Эппи будет умницей, не то ее опять посадят в чулан, в гадкое темное место, — сказал он.

Работу в то утро пришлось надолго прервать, потому что Эппи нужно было вымыть и переодеть в чистое платье, но Сайлес надеялся, что шалунья не скоро забудет наказание, а поэтому сбережется время в будущем, хотя напрасно, пожалуй, он не дал ей покричать подольше.

Через полчаса Эппи снова была в полном порядке, и Сайлес отошел от нее, желая посмотреть, годится ли еще старая полоса холста, чтобы привязать ребенка, но потом, решив, что на сегодня Эппи после такого наказания можно оставить на свободе, убрал холст и собрался было усадить ее на маленький стульчик возле станка, как вдруг она, вся чумазая, выглянула из-за двери чулана и крикнула: «Эппи в тюлане!»

Этот полный провал чуланной дисциплины поколебал веру Сайлеса в силу наказаний.

— Ей все это кажется просто игрой, — сказал он Долли. — Она запомнила бы наказание, если бы я сделал ей больно, но я не в силах, миссис Уинтроп. Лучше уж я как-нибудь перетерплю ее шалости. Когда немного подрастет, она их прекратит.

— Может быть, это и верно, мастер Марнер, — сочувственно ответила Долли. — Но если у вас не хватает духу наказывать ее, тогда вам следует, по крайней мере, убирать опасные вещи подальше от нее. Так я делаю со щенками, которых мне притаскивают мальчики. От щенков всегда беспокойство: они грызут все, что им попадется, однажды они даже затащили куда-то мой воскресный чепец. Они ничего не понимают, сохрани их господь, — у них чешутся зубы, вот они и грызут.

Итак, Эппи росла, не зная наказаний, а ее папа Сайлес терпеливо сносил все проказы девочки. Каменная хижина стала для нее теплым гнездышком, устланным мягким, как пух, терпением, а в мире, который лежал за каменными стенами, она не знала ни суровых взглядов, ни пренебрежения.

Сайлесу было трудно нести одновременно ребенка и пряжу или тяжелое полотно, тем не менее он, направляясь в дома фермеров, всегда брал Эппи с собой, не желал оставлять ее у Долли Уинтроп, хотя та всегда готова была позаботиться о ней. И вскоре маленькая кудрявая Эппи, дочурка ткача, привлекла к себе общее расположение как в деревне, так и на отдаленных фермах. До сих пор на Сайлеса Марнера смотрели как на полезного гнома или домового, как на странное существо, которое вызывает любопытство и отвращение. С ним нужно здороваться и говорить о деле покороче, но все же обходиться мягко, а иногда не мешает дать ему кусок свинины или немного овощей, — ведь без него некому будет ткать полотно. Теперь же Сайлеса встречали радушными улыбками, его участливо расспрашивали, как человека, чьи нужды и затруднения всем понятны. Всюду он должен был немного посидеть и поговорить о девочке. Люди с интересом слушали его, вставляя сочувственные замечания: «Хоть бы ей поскорей да полегче переболеть корью!» или «А ведь редко кто из одиноких мужчин согласится взять такую малютку. Но, пожалуй, ваше ремесло сделало вас ловчее мужчин, которые работают в поле. Вы в ловкости не уступите женщинам, ибо тканье и пряденье одно другому сродни». Пожилые хозяева и хозяйки, сидя без дела в больших кухонных креслах, задумчиво покачивали головами, размышляя над трудностями воспитания детей, трогали пухлые ручки и ножки Эппи, хвалили их упругость и говорили Сайлесу, как хорошо будет ему, если из нее выйдет толк (ручаться заранее, конечно, никак нельзя) и у него в доме будет разумная здоровая девушка, которая станет ухаживать за ним под старость. Служанки очень любили выносить ее на руках во двор, чтобы показать ей кур и цыплят, или ходить с ней в сад, чтобы стряхнуть для нее с деревьев спелых вишен. Маленькие дети медленно и осторожно, не сводя с нее взгляда, приближались к ней, словно собачонки, когда они знакомятся с новой, и, наконец, забыв смущение, протягивали мягкие губки для поцелуя. Дети не боялись подходить к Сайлесу, когда около него была Эппи. Теперь его вид не вызывал неприязни ни у молодых, ни у старых: ребенок снова связал его с окружающим миром. Любовь слила Эппи и Сайлеса в одно целое, а другая любовь расцвела между ребенком и всем миром, от мужчин и женщин с отеческим взором и лаской в голосе до божьих коровок и маленьких камешков-круглячков.