Читаем без скачивания Маршалы Сталина - Юрий Рубцов

Немцы, пытаясь извне пробиться к окруженным, нанесли мощный танковый удар по 27-й армии фронта Ватутина. Войск здесь было немного, и существовала реальная угроза прорыва. Конев, еще накануне предвидя такой оборот дела, пошел на смелый шаг: перебросил 5-ю танковую армию на стык с соседом и даже частично в его полосу действий. В ночь на 12 февраля на КП фронта позвонил Верховный Главнокомандующий и сообщил, что, по сведениям Ставки, окруженная группировка прорвала фронт 27-й армии и уходит к своим. На вопрос: «Вы знаете обстановку у вашего соседа?» Иван Степанович ответил: «Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Окруженный противник не уйдет… Для обеспечения стыка с 1-м Украинским фронтом и чтобы загнать противника обратно в котел, в этот район выдвинуты 5-я гвардейская танковая армия Ротмистрова и 5-й гвардейский кавкорпус Селиванова». Верховный Главнокомандующий одобрил инициативу Конева и, более того, — возложил на него общее руководство всеми войсками на внутреннем фронте окружения, привлекавшимися для уничтожения противника.

Чтобы получить наиболее благоприятные возможности для руководства операцией, Иван Степанович вылетел на КП 4-й гвардейской армии. Пять дней шли ожесточеннейшие бои, достигнув кульминации в ночь на 17 февраля. С наступлением утра была массированно применена артиллерия. Танкисты генерала П.А. Ротмистрова громили неприятельские колонны, находившиеся на марше, а кавалеристы генерала А.С. Селиванова в лихих сабельных атаках уничтожали гитлеровцев, пытавшихся небольшими группами низинами просочиться через кольцо окружения.

В финале Корсунь-Шевченковской операции наиболее ярко проявилось умение Конева определить критический момент сражения. Подкрепленное настойчивостью и волей, оно и привело к победе. Итог оказался более чем впечатляющим: противник потерял свыше 55 тысяч солдат и офицеров убитыми, почти 20 тысяч пленными. Были созданы условия для полного освобождения Правобережной Украины. Соразмерной успеху оказалась и награда полководцу: 20 февраля 1944 г. Иван Степанович получил звание Маршала Советского Союза, кстати, первым из командующих фронтами в годы войны.

Увы, по заслугам оценив одного командующего, Сталин явно обидел другого — Н.Ф. Ватутина. Как недоверие к себе воспринял Николай Федорович решение Ставки отстранить войска 1-го Украинского фронта от уничтожения корсуньской группировки врага. Более того, ему и его войскам было отказано даже в добром слове: когда 18 февраля был озвучен приказ Верховного Главнокомандующего и дан салют в честь победителей под Корсунь-Шевченковским, о войсках 1-го Украинского фронта даже не упомянули.

«Должен сказать, — писал по этому поводу маршал Жуков, — что И.В. Сталин был глубоко не прав, не отметив в своем приказе войска 1-го Украинского фронта, которые, как и воины 2-го Украинского фронта, не щадя жизни, героически бились с вражескими войсками там, куда направляло их командование фронта и Ставка. Независимо от того, кто и что докладывал И.В. Сталину, он должен был быть объективным в оценке действий обоих фронтов»{139}.

Разрабатывая в июне 1944 г. план следующей, Львовско-Сандомирской операции, Конев предложил нанести два удара примерно равной силы на львовском и рава-русском направлениях. Несмотря на первоначальные резкие возражения со стороны Сталина, маршалу удалось отстоять свою позицию, а затем переплавить план в победу. На поле боя тонкий расчет Конева предстал во всей красе. Когда на рава-русском направлении войска 1-го Украинского фронта продвинулись гораздо дальше на запад, чем в районе Львова, он незамедлительно повернул часть сил, наступавших на Раву-Русскую, к юго-западу — в тыл оборонявшим Львов войскам противника. Такой маневр позволил куда быстрее, чем намечалось, разгромить противостоящую группировку врага. В дальнейшем наши войска, наступая на сандомирском направлении, форсировали Вислу и захватили важнейший плацдарм.

Львовско-Сандомирская операция — яркий, поучительный пример стратегической операции, проведенной силами одного фронта. Осуществляя ее, командующий 1-м Украинским фронтом проявил завидную прозорливость и выдержку. В июле—августе 1944 г. неоднократно возникали такие острые моменты, когда требовалось привлечь максимально возможные силы, но Конев упорно отклонял все предложения и просьбы еще до подхода к Висле ввести в дело главный резерв — 5-ю гвардейскую армию. Он предугадывал, что ее крайняя надобность возникнет после форсирования реки. Предвидение Ивана Степановича оправдалось полностью. Переправившиеся через Вислу советские войска подверглись контрудару очень мощной группировки противника. Лишь участие в борьбе за Сандомирский плацдарм гвардейцев-танкистов позволило поредевшим в боях соединениям фронта сохранить Сандомирский плацдарм. По завершении этой блестящей операции на груди Конева засияла первая «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.

«У нашего командующего удивительная память. И особый дар видеть поле сражения, — считал, например, генерал армии И.Е. Петров, бывший в конце войны начальником штаба 1-го Украинского фронта. — Есть шахматисты, которые могут играть, не глядя на доску: вся доска, расположение фигур у них в уме. Так и он может представить себе расстановку частей, не глядя на карту. И даже точно сказать, что против них стоит и на какой местности… Со стороны можно подумать, что наш маршал как азартный игрок второпях бросает на стол все свои козыри. А вдруг неприятель контрударом залатает прорыв, и танки окажутся, как изволят выражаться наши враги, в мешке. Так это, может быть, и выглядит, если смотреть со стороны. Но мы-то, штабники, видим кулисы, мы знаем, что происходит за сценой до того, как поднимется занавес. Тут Иван Степанович работает, как бухгалтер. Умело и точно все подсчитывает. Все как есть. И возможности транспорта, и снабжение, учитывает даже характер своих командиров и командиров противника. Только когда все рассчитано, расставлено, подвезено, тогда и отдается приказ о наступлении»{140}.

Особенно любопытно не просто анализировать особенности полководческого почерка Конева, но делать это в сравнении со стилем управления войсками маршалом Г.К. Жуковым. Обладая, по оценке A.M. Василевского, близкими по настойчивости и силе воли характерами, Жуков и Конев были не только боевыми товарищами, но и нередко соперничали друг с другом. Как, например, в Берлинской операции.

Именно силами их фронтов — 1-го Белорусского (Жуков) и 1-го Украинского (Конев) осуществлялось покорение немецкой столицы. На подступах к ней верховное командование вермахта сосредоточило крупнейшую группировку из четырех армий в составе не менее 90 дивизий — около 1 миллиона солдат и офицеров, 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 боевых самолетов, 10,4 тысячи артиллерийских орудий и минометов. С востока, на направлении действий советских войск, Берлин был прикрыт тремя мощными линиями обороны, первая из которых проходила по Зееловским высотам — естественному рубежу, имевшему крутые скаты и до предела насыщенному всевозможными долговременными инженерными сооружениями.

В конце марта для доклада о готовности к операции Жуков и Конев, только что получивший высший полководческий орден «Победа», были вызваны в Ставку. Естественно, им трудно было отрешиться от мысли, кто первый ворвется в Берлин. Нашим прославленным маршалам так же, как и простым смертным, не была чужда страсть к соперничеству. Тем более что к этому их побуждал сам Сталин.

По канонам военного искусства, ставя задачу подчиненным, начальник, помимо всего прочего, обязан назвать соседа справа и слева, а также указать линию разграничения, чтобы каждый ясно представлял себе обстановку и выполнял только свой маневр, не допускал как неприкрытых стыков с соседями, так и перемешивания боевых порядков. Но, поставив задачу 1-му Белорусскому фронту охватить Берлин с севера, а 1-му Украинскому — с юга, дабы замкнуть кольцо окружения западнее столицы рейха, Сталин пренебрег этим требованием. Почему, с какой целью?

В мемуарах на этот вопрос попытался дать ответ маршал Конев: «Ведя эту линию карандашом, Сталин вдруг оборвал ее на городе Люббен (60 км юго-восточнее Берлина. — Ю.Р.)… Разграничительная линия была оборвана примерно там, куда мы должны были выйти к третьему дню операции. Далее (очевидно, смотря по обстановке) молчаливо предполагалась возможность проявления инициативы со стороны командования фронтов… Был ли в этом обрыве разграничительной линии на Люббене негласный призыв к соревнованию фронтов? Допускаю такую возможность. Во всяком случае, не исключаю ее»{141}.

Дальнейшие события лишь подтвердили правоту такого допущения. Поскольку 1-й Белорусский фронт не смог, как планировалось, уже в первый день (16 апреля) взломать главную полосу обороны противника, инициатива перешла к 1-му Украинскому. Противостоящая ему оборона немцев оказалась значительно слабее, поэтому войска здесь могли наступать быстрее. Конев в свойственном ему духе потребовал от подчиненных командующих 3-й и 4-й танковыми армиями генералов П.С. Рыбалко и Д.Д. Лелюшенко не ввязываться в затяжные бои, а решительно обходить вражеские опорные пункты: «Стремление только вперед. Наши войска должны быть в Берлине первыми, они это могут сделать и с честью выполнить приказ великого Сталина».