Читаем без скачивания Девять дней в июле (сборник) - Наталья Волнистая

– Зинэ. – Металлический голос пригвождает к месту пронырливую вымогательницу. Та съеживается до размеров сушеной хурмы, боком сползает по деревянным перилам вниз. – Где твоя мать?! – На вопрос Лили попробуй не ответь, тут тебе и крышка; Зинэ замирает на месте.

– Она пошла квартиру убирать, – заискивающе глядит из-под нечесаных лохм девчонка на удава Каа.

– Какую еще квартиру, кто эту лахудру к себе в дом пустит, – начинает было расследование Лили.

– Что ты врешь! – влезает хромая Тамара. – На кофе пошла гадать к Мзие-кахело.

– Кто тебя за язык дергает! – визжит средняя сестра Зинэ – упрямая и дерзкая Иринэ, хватает ком земли из-под виноградного саженца и швыряет в спину хромой: если будет утрачено доверие великой Лили, то прекратится и субсидирование их жизненных потребностей.

– Чтоб ты сгорела, зараза, со всей блохастой семейкой! – Тамара обрушивает вслед убегающей Иринэ поток брани, так обильно сдобренный виртуозным матом, что даже привычные к ее фоновому лексикону уши свернулись рулетом.

Я захлопываю окно: сил нет слушать однообразный ежедневный концерт. Раз вредная хромоножка не может догнать Иринэ, орать будет час, не меньше.

Пока я управилась с домашними делами, как раз час и прошел. Сажаю сытого, довольного Сандрика на колени, и мы устраиваемся в королевской ложе у окна с тарелкой фруктов.

У маленького мальчика свои приоритеты: он влюблен в массажистку Сусанну с третьего этажа, точную копию Шерилин Саркисян, только моложе и красивее. Он задирает кудрявую башку и зовет басом:

– Ту-та-наааааа!!!!

Но его прелестницы нет дома, только полощется на веревках стирка – ровный ряд белоснежных спортивных носков Сусанниного сына.

Приходится снова наблюдать за дворовым представлением, на сцене поменялись персонажи и сюжет. На этот раз на арене – зеленый, кислый, как уксус, виноград, накрывающий тенистым шатром весь двор, его нельзя трогать под угрозой расстрела и отсекновения обеих рук, однако изобретательные и вечно голодные курдские дети умудряются сорвать пару-тройку гроздьев, торопливо их уминают, корчась в судорогах, и возмездие настигает их неотвратимо.

– О, чертовы отродья, нет на вас погибели, как вам кишки не скрутит от такой кислятины, дайте ему созреть и потом жрите! – уперев руки в толстенькие бока, разоряется Левина жена Рая.

Дети веером прыскают в стороны – кто в подвал, кто на балкон. Рая раскручивает свою сольную партию – она мастерица на проклятия. Перечисляя все напасти, которыми ей хотелось бы отомстить воришкам за украденный виноград, она с блеском берет завершающий аккорд:

– …И пусть тот, кто украл мой виноград, не доживет до следующей Пасхи!!

Все, прилетели, она перегнула палку. Дело в том, что среди воришек были и дети с «чистого» второго этажа – сын моей хозяйки Наны и внук тети Лили. Обе дамы появляются в оконных проемах одновременно и, хотя враждуют уже много лет, начинают орать синхронно:

– Да кому сдался твой червивый виноград!

– Проклятие да падет на голову проклинающего!

Два пронзительных женских голоса только мешают друг другу, создавая какофонию и диссонанс.

Нана молодая и глупая, но даже она понимает, что теперь время уступить сцену сильнейшему. Бандерлоги замерли в ожидании мести – тетка Лили хоть и строга, но справедлива. Я быстренько сводила Сандро на горшок и успела к началу монолога. Руки чешутся стенографировать мощнейший монолог под стать Антигоне – публика внимает с трепетом.

Лили в черном, с гладко зачесанными волосами, возвышается с балкона второго этажа, двор вслушивается с разных мест амфитеатра, не смея пикнуть: для начала прямо в голову осужденной брошены основные христианские добродетели – смирение, прощение, раскаяние. Несчастные обездоленные дети и кислый виноград свиваются в новый библейский сюжет, напряжение сгущается, воздух звенит.

Финал взвинтил эмоции на точку кипения:

– …И если ты женщина, если ты мать, то как твой язык поворачивается проклясть детей – да, ДЕТЕЙ!!! – такими страшными богохульными словами. Да если хоть волосок упадет с головы любого из них, ты не сможешь спокойно спать до конца своих дней, потому что слово – это страшная сила. Рая, чтобы никогда я не слышала больше от тебя таких слов, иначе проклятия вернутся к тебе и твоим детям!!!

И картинно воздевает перст к небесам. Тронутые за живое бандерлоги на всякий случай смотрят в указанном направлении.

Бедная Рая, раздавленная обвинениями, роет носом землю, чтобы лечь туда заживо и поставить себе надгробие, она что-то попискивает в свое оправдание, но зрители не принимают ее раскаяния – их потрясенные души требуют возмездия.

– Да пусть хоть подавятся этим виноградом, – вдруг в сердцах выпаливает Рая. – У них же язва случится от кислоты! – И предательски уходит со сцены, хлопнув дверью.

Публика разочарованно разбредается до вечера.

Вечером греческая трагедия превращается в триллер: отец бесчисленных курдских детей Валера, красавец и пропойца, работающий носильщиком на вокзале, приходит традиционно на бровях и смертным боем избивает жену Майю, требуя ответить, почему она детей нарожала, а смотреть за ними не хочет. У Майи зубов уже почти не осталось, и для меня загадка, что ухитряется громить Валера ежедневно, если в их подвальчике нет никакой мебели, кроме топчана и раковины.

Однако наутро Майя провожает Валеру на работу так нежно, как будто они только вчера поженились. В этой семейке мне понятны только двое: старшая дочь, чистюля Кристинэ, и малыш Исако, которого все балуют, как и положено баловать долгожданного мальчика после четырех девок.

Иногда сцепляются языками хромая Тамара, злая на весь мир оттого, что на нее не позарился ни один мужчина, и запойный доктор Заза, муж моей хозяйки. Она обязательно отпускает шпильки по его адресу – на предмет того, что он живет в доме тещи, нищеброд, а он не лезет за словом в карман и нежно спрашивает, скольким женихам она отказала вчера. Затем он стремительно садится в машину и успевает укатить прочь, пока взбешенная Тамара ловит воздух в поисках достойного ответа.

– Господи, куда мы попали, – ошеломленно делюсь я с мужем иногда. – Ты когда-нибудь видел такое?

Он приходит поздно, уставший до полной атрофии говорильного аппарата, и внимает моей трескотне с сочувствием варана. Кажется, он не очень мне верит и думает, что я привираю в силу своей буйной фантазии и от скуки.

Как-то раз муж решил сделать доброе дело и купил курдским детям бадминтон – две ракетки и воланы. Он не слышал, во что вылилась его доброта, – снизу доносились звуки смертоубийства, шакалий вой, смех гиены, лай койота: сестры дрались за бадминтон.

Когда шум стих, во двор вышла Иринэ с окровавленным носом, стоящими вверх волосами и гнутой ракеткой и стала сосредоточенно выпрямлять добычу, хмуро костеря вторую по счету сестру Алинэ – которая победно махала другой ракеткой с выдранными нитками.

– Делать твоему супругу нечего, – снисходительно бросила Лили. – В следующий раз пусть подарит им крысиного яду!

Декорации нашего дворового театра поменялись, когда что-то необратимое стряслось с канализацией и прямо посреди двора вырыли огромную зловонную яму, полную фекальной жижи. Весь двор с утра до ночи, забыв о междоусобных войнах, ругал на чем свет стоит муниципальные службы.

Мы с Сандриком окон уже не открывали, к тому же хозяйкам, в том числе и мне, прибавилось работы: поскольку воду отключили, приходилось таскать ее в ведрах из соседнего двора. Правда, самое интересное, что в подвальчике у курдов вода шла самотеком.

– Нет в мире справедливости, – сказала Лилина невестка Ия, каждый божий день мывшая деревянную лестницу. – Она им совершенно ни к чему…

Посреди этой скуки в один прекрасный день тишину вдруг рассек дикий вопль. Весь квартал побросал свои дела и сломя голову примчался повеселиться. Я тоже рванула к окну.

Вопль раздавался из ямы.

– А-а-а-а, помо… буль… помогите!! Тону!!

– Быстро!! Лестницу! Зинэ свалилась в яму!!!

Такого знаменательного события не было с того дня, когда милиция замела почти всю уличную шпану, и всех пришлось выкупать по одному.

Все эти люди – убогие, хромые, нищие, пьяницы, жулики, наркоманы и проститутки, грызшие друг друга целыми днями и гонявшие бедную Зинэ, как сидорову козу, бросились ее спасать, а дело это было нелегкое и почти героическое; каково напуганной до смерти, не умеющей плавать тщедушной вертлявой девчонке в трехметровой яме?!

О, какой многослойный хор составили все эти голоса, оравшие вразнобой одновременно! Я вам клянусь, похолодевшая душа требовала саундтреком только Бетховена:

– …Руку дай, дурища!! Руку протяни!

– Ой, пропала моя девочка!

– Заткнись, Майя, нашла когда вспомнить о дочери!

– Лестница! Спустите лестницу вниз, только башку ей не прищемите!

– А-а-а! Помо…гите!!