Читаем без скачивания Дурная примета - Герберт Нахбар

— Вечер добрый, — приветствует Боцман.

Никто не отвечает. У Мартина Биша как раз находится дело под стойкой. Твердым шагом Вильгельм Штрезов подходит к своему столу. Там сидят Ханнинг, Кочерга, Вегнер, Кришан Шультеке, Йохен Химмельштедт и еще несколько человек, всех их Боцман хорошо знает, со всеми не первый год рыбачит…

— Добрый вечер, — повторяет он.

Все смотрят на него, но не отвечают. Лишь захмелевший Купчишка Вегнер бормочет себе под нос что-то невразумительное. Боцман стучит по столу и в третий раз произносит:

— Добрый вечер!

Никто не стучит в ответ, даже Ханнинг. Вильгельм Штрезов берется за спинку стула, хочет сесть. Тогда за этот стул хватается Йохен Химмельштедт.

— Здесь сидим мы. Здесь все занято.

— В чем дело? — спрашивает Боцман. Складка у него над переносицей углубляется. — Это мой стул, Йохен, и сидеть здесь буду я.

— Тебе говорят, занято, — вставляет Кочерга.

Кришан Шультеке дополняет:

— Мы хотим здесь сидеть одни!

Боцман все еще ничего не понимает. И в самом деле, не сразу сообразишь. Где это видано: старому компаньону отказывают в месте. Где это слыхано, чтобы старые товарищи говорили: «Мы хотим сидеть одни». Сказали бы так угреловы, это было бы еще понятно. Если бы Хеккерт не пожелал принять простого рыбака в свою компанию, никто бы не удивился. Однако и Хеккерт никогда бы так не сказал. Боцман озадачен.

— В чем дело? — спрашивает он, обращаясь к Мартину Бишу. Только теперь он по-настоящему ощущает тишину, эти направленные на него взгляды. Он озирается вокруг. Напряженные лица и равнодушные глаза. Почти все застыли в одинаковой позе — руки выложили на стол, опершись на них тяжело, держат трубки в зубах. Так они сидят, невозмутимые, напряженные, подстерегающие, спокойные, готовые к прыжку. Кто-то выбивает трубку о ножку стула. Это Фите Лассан в своем углу. Стук прозвучал и прекратился, подчеркнув тишину.

— Мартин, — зовет Боцман. Его голос звучит отчетливо и громко. — Мартин, получу я здесь место или нет?

Мартин Биш, скрывшись за стойкой, чистит как раз пивной кран. Он так занят, что, пожалуй, и не слышит.

— Получу я место или нет, черт бы вас всех побрал?

Мартин Биш принимается за пепельницу, огромную пепельницу, изображающую орла, которому на крылья стряхивают пепел.

— Получу я свое место или нет? — опять спрашивает Боцман и слова выговаривает по-городскому, а не как принято среди своих.

Мартин Биш наконец поднимает глаза.

— Да, да, конечно, Боцман. Садись, садись.

Но Кришан Шультеке, который всегда и всем возражает, который никогда не присоединяется к чужому мнению, который скорее примет лютую смерть, чем пропустит случай сказать наперекор, Кришан Шультеке-Пучеглазый присовокупляет к словам кабатчика:

— Только за стол угреловов, ты ведь в их компании, Вильгельм Штрезов. Угреловы сидят вон там.

Боцман больше ни о чем не спрашивает. Теперь он понимает. Больше не о чем спрашивать. И объяснять тоже нечего. Кришан Шультеке назвал его не «Боцман», а «Вильгельм Штрезов». Такого еще никогда не бывало. Все это для Боцмана слишком неожиданно.

В замешательстве он направляется к столу угреловов. Сидящие там — Отто Хеккерт, Клаус Гропер и еще трое других — переглядываются, сразу же понимают друг друга.

Мартин Биш приносит для Боцмана водку. Угреловы выколачивают трубки и молча встают. У двери Хеккерт останавливается и говорит, обращаясь к Мартину Бишу:

— До сих пор это был наш стол. В следующий раз позаботься, чтобы не было посторонних. Не всякому надо слышать, о чем у нас разговор.

Мартин Биш не отвечает. Пивной кран все еще не дочищен до нужного блеска.

Но Хеккерту лучше было бы помолчать. Вильгельм Штрезов вскакивает и направляется к нему, тяжело ступая, наклонив туловище вперед. Не обращая на это особого внимания, Хеккерт поворачивается, чтобы уйти. Но Боцман успевает схватить его левой рукой за воротник, поворачивает к себе лицом и бьет правой наотмашь — раз, еще раз, потом дает Хеккерту пинка и захлопывает за ним дверь. Все это без единого слова. Хеккерт проиграл схватку. Пока велась словесная перепалка, Боцман был для него слабым противником. Но Боцман сменил род оружия.

Мартин Биш не посмел вмешаться. Он знает Боцмана. Да и каждому известно, что это за сумасброд. Теперь лучше его не раздражать, разнесет весь трактир. У сидящих за другим столом на лицах написано, что они одобряют обращение с Хеккертом, но к примирению с Боцманом не склонны.

— Со мной бы ему это не сошло, — говорит Йохен Химмельштедт. И это не пустые слова. Грозного Йохена не решаются даже называть по прозвищу.

Боцман стоит у стойки тяжело дыша, потирает тыльной стороной ладони щетину на подбородке и наблюдает за своим братом Ханнингом. Такого тоже пока еще не бывало: Ханнинг Штрезов, всегда и во всем державший сторону Боцмана, сейчас как будто бы против него. Но нет, вот Ханнинг встает…

— Пошли, Боцман, нам пора домой.

Вильгельм Штрезов смотрит на него, поджимает губы и, помедлив, произносит:

— Ступай, Ханнинг, а я еще выпью.

Ханнингу Штрезову не остается ничего другого, как уйти одному. Теперь-то не может быть никакого спора о том, есть ли за столом свободное место. Ханнинг ушел, его стул не занят. На него можно сесть. Отказать в этом никому нельзя. На этот стул может сесть каждый. Каждый, кто пожелает.

— Мы хотим сидеть одни, — упорствует Кочерга.

Боцман презрительно оттопыривает нижнюю губу.

— Если тоже хочешь заработать по сопатке, Кочерга, то так и скажи.

— Но-но… — произносит Йохен Химмельштедт.

С ним Боцман не связывается, «Йохену охота как следует подраться, ясное дело, — думает он. — Этот номер у него не пройдет. Это дело никому не нужно. Кочергу отлупить — это никогда не мешает. А остальные — другое дело, нельзя же из-за такой ерунды дружбу терять со своими ребятами».

Свои ребята, Боцман? Нет, это уже в прошлом. Вегнер, рыботорговец, которого развезло настолько, что он половины не понял, все же чувствует неблагополучие и поднимается из-за стола. С ним вместе уходит Кришан Шультеке и Кочерга, другие выходят следом. Кто-то с соседнего стола спрашивает: «А сколько время-то?» — ответа не получает, но тем не менее поднимается и уходит. Через несколько минут в кабачке остаются только Боцман, Мартин Биш и Йохен Химмельштедт. Здесь каждый может уходить не расплатившись, зимой Мартин Биш за всеми записывает в книгу. Летом рыбаки постепенно погашают зимние долги. Летом каждая рюмка стоит вдвойне. Никто не остается в обиде.

Йохен Химмельштедт