Читаем без скачивания Воин Забвения. Гранитный чертог (СИ) - Елена Счастная

Чернота скрутилась хлёстким жгутом, обвила шею. Знакомый образ Наставника померк и отступил во мглу. Из лёгких точно выдавили воздух, а суставы вывернуло так, что казалось, они сейчас затрещат. Млада попыталась вдохнуть и пошевелиться, но в горле только зародился невыплеснувшийся крик боли. Глаза защипало от слёз бессилия. Спину холодила каменная стена или столб — не разобрать, и как ни старайся от него отлепиться — не получится. Гулкое эхо шагов качнулось впереди. Мелькнула неясная фигура — лишь на мгновение узкий луч света, словно через щель в потолке, выхватил из мрака тёмно-красную ткань плаща.

Человек показался Младе смутно знакомым, что-то было в его движениях и осанке, от чего тревожно щемило в груди… Но почему-то она знала: от него не стоит ждать добра. И лучше бы убраться из этого места, пока он не вернулся. Она снова попыталась вдохнуть — на этот раз тонкая струйка воздуха пробилась через сжатую гортань, защекотала всё внутри. Живительная, почти дурманящая. Млада, как пьяница — последнюю чарку вина — потянула её, осторожно, не спеша, боясь, что тело разорвёт на части. Темнота закурилась вокруг, начала расползаться ошмётками, голова прояснилась, но зрение как будто по-прежнему изменяло, не желало становиться чётче.

Зато донеслось издалека чьё-то дыхание. И чьё-то едва уловимое тепло коснулось самым краешком, будто указывая путь. Млада повернула голову туда, откуда оно исходило, и вдруг закашлялась. Показалось, что в следующий миг она выплюнет лёгкие, до того жгло и драло в груди.

Стало слишком светло. Тело облепило что-то горячее и влажное. Млада попыталась освободиться из отвратительного кокона, но он не отпускал. И только спустя несколько мгновений она поняла, что это одеяло, мокрое от её же пота. Что она лежит обнажённая в постели и кто-то настойчиво пытается укрыть её, брыкающуюся, снова. И волосы неряшливыми прядями липнут ко лбу, а губы покрывает сухая корка.

— Милостивые Боги, — донеслось сбоку. Дыхание приблизилось. — Млада, ты меня слышишь?

Она открыла глаза, но через мутную пелену не смогла ничего разглядеть. Только размытый силуэт.

— Пить, — произнесла она беззвучно. Голос отказывался служить.

На удивление, её поняли, и тут же к губам прижался шершавый край глиняной кружки. Млада едва удерживалась от того, чтобы не стонать, когда пила. Заботливая рука поддерживала её под голову. Прохладная влага смачивала окаменевшее горло, воздух наполнял грудь.

Она дышала. И было светло.

Млада снова открыла глаза — и на этот раз увидела перед собой Раску. Девчонка мягкой ладонью гладила её по щеке и улыбалась. Так улыбаются люди, когда их отпускает тревога, мучившая многие дни — растерянно и облегчённо. Лицо Раски чуть осунулось, под глазами от усталости залегли синяки. Сразу видно, кто заботился о Младе и не отходил от её постели ни днём, ни ночью.

— Как ты?

— Погано, как никогда, — просипела Млада и попыталась улыбнуться Раске в ответ. — Сколько я была без сознания?

Девушка задумалась:

— Пять дней. Я уж боялась… — она осеклась и вздохнула. — Мы все боялись. Тот мальчик, вельд. Он сказал, что ты умрёшь.

Млада не сразу смекнула, о каком мальчике идёт речь. Но вспомнила черноглазого болтливого вельдчонка, их путь до Кирията и встречу с Рысями в лесу. Почему Рогл думал, что она не выживет? Хотя чему удивляться… Млада сама ещё недавно считала себя мёртвой.

Раска порывисто сжала её ладонь и встала:

— Я позову Лерха, — и тут же выбежала из светлицы.

Младу снова сковала тишина. Только сейчас она была другой, живой, зыбкой. Если прислушаться, можно было разобрать, как во дворе шумит обычная жизнь детинца. Ходят стражники, отдалённо гомонят отроки. И пусть ещё ворочались внутри обрывки смолянистой тьмы, что недавно окутывала Младу, не давая вдохнуть, и горел перед взором всполох красного плаща, но она знала, что на сей раз ей удалось вырваться из западни, которая не всякого отпускает.

Она опустила взгляд и тут же поняла, насколько ужасно выглядит. Казалось, руки, лежащие на белом покрывале, не могли принадлежать ей: тощие, обтянутые кожей и перевитые синеватыми жилками. Такие и ложку не удержат — не то что оружие. Будто кто-то выпил из них все соки. Но это были её руки, и вряд ли всё остальное смотрелось лучше. Млада даже не хотела в этом убеждаться. И так понятно, что краше в могилу кладут.

Осторожно повернув голову, она огляделась в клети. Кроме них с Раской здесь будто бы никто и не жил. Лавка Малуши была убрана, её вещи тоже. Странно. Но Млада не могла сказать, что нынешнее неожиданное отсутствие склочной бабы по соседству её не радовало. Только кольнуло лёгкое любопытство — отчего случилось так, что она убралась отсюда? Сама, или натворила чего?

Но поразмыслить над этим Младе не позволил Лерх. Он суетливо вошёл в сопровождении Раски и тут же как будто заполнил собой всю клеть. Лекарь сосредоточенно порылся в своём коробе: загремели склянки и горшочки, пахнуло травами. Наконец он извлёк оттуда несколько бутылочек, аккуратно поставил их рядком и повернулся к Раске.

— Пошевеливайся, ну! — бросил он. Та подбежала и положила на лавку чистые полотенца.

Тем временем Лерх уже принялся за осмотр Млады, делая всё чётко и уверенно. Размотал повязки на плече и ноге, пощупал раны, которые теперь выглядели вполне нормально: обычные заживающие рубцы от стрел, без синюшных потёков. От прикосновений где-то внутри них ещё отзывалась лёгкая боль, но, по сравнению с мучениями последних дней пути до Кирията, это было сущим пустяком.

— Иннанильмаз…[15] — пробормотал Лерх и озадаченно утёр с лысины выступивший пот.

Он ошарашенно посмотрел Младе в глаза. Та внутренне ощетинилась, ожидая вопросов, ответы на которые, надо думать, не знала. Но лекарь только напряжённо улыбнулся и обратился к своим склянкам.

Он подавал Младе одну плошку с разведёнными в ней снадобьями за другой — их насчиталось с полдюжины. Каждый раз он говорил, для чего что предназначено, но в памяти ничего не задерживалось. Раска принесла из поварни горшочек с капустой и тушёным кроликом, но от его аромата, смешавшегося с ядрёным запахом трав, стало дурно. Зажав рот рукой, Млада жестом попросила девчонку унести снедь.

К её облегчению, Лерх закрыл свой сундучок.

— Как поспишь — поешь. А сейчас нужно хорошенько очистить кровь и отдохнуть. Потом Раска поможет тебе привести себя в порядок. Я приду вечером.

Младе только оставалось мысленно порадоваться, что лекарь решил очистить её кровь отварами, а не вскрытием запястий, как делали некоторые умельцы, называющие себя знахарями. Вот только с тем, что нужно снова спать, она была не согласна. Ведь она так долго была в забытьи!

Но без лишних разговоров, даже не намереваясь выслушать возражения, Лерх ушёл. И как Млада ни пыталась бороться со сном, скоро его топкий омут незаметно поглотил её.

Следующие три дня Млада запомнила плохо. Она просыпалась лишь для того, чтобы поесть и успевала всего парой слов обмолвиться с Раской, которая заметно приободрилась и расцвела. Знать, забота о Младе теперь не была для неё тягостной обязанностью омовения умирающего — та, по словам Лерха, быстро шла на поправку. А потому девчонка щебетала без умолку, рассказывая обо всём, что произошло в детинце за эти дни. А Млада переставала слушать её уже после первых слов, выхватывая что-то интересное только по именам людей, которых упоминала Раска. Так она узнала, что Рогла держат в темнице, и время от времени его по очереди допрашивают воеводы. Оказывается, мальчишка поведал многое о вельдах, а вот что — служанка не знала. Ещё она рассказала, что Хальвдан проведывал Младу почти каждый день, даже князь заходил один раз. Это было не так уж важно, но удивительно.

Обычно под рассказы Раски Млада засыпала и внутренним чутьём иногда чувствовала чьё-то присутствие, но не могла открыть глаз, чтобы посмотреть, кто это. Только однажды, проснувшись, успела заметить выходящего из клети Медведя. В остальном к ней, кроме Лерха и Раски, никто не заходил. А потому на исходе первой седмицы после пробуждения, она начала подозревать, что тоже находится в заточении, как и Рогл. Как будто незримо, но твёрдо, на месте её удерживала чья-то властная рука.

Лекарь разрешал Младе ходить по клети, разминать мышцы, открывать окно, чтобы подышать свежим воздухом, но покидать комнату — ни в коем случае. Лерх напирал на то, что она, мол, ещё слишком слаба: навязчивое внимание дружинников, которые, без сомнения, беспокоились о её здоровье, может сильно утомить. Да и на улице дюже похолодало — как-никак Паздерник[16] за середину перевалил — потому можно легко подхватить простуду. Млада скрежетала зубами, но лекарю не перечила. А подозрение в том, что дело тут нечисто, только росло.

И вот намедни, попытавшись выйти из клети, она обнаружила, что дверь заперта. Это стало последней каплей и без того несвойственного Младе терпения.