Читаем без скачивания Правила Дома сидра - John Irving

— А вот и нет. Перед Уолли ни одна женщина не устоит, — продолжала подтрунивать Флоренс.

Уолли опять подождал, пока смех стихнет. Толстуха Дот наконец сжалилась над ним:

— Грейс чистит большую духовку. В которой пекут пироги.

— Большое спасибо, леди, — раскланялся Уолли и, посылая воздушные поцелуи, поспешил удалиться.

— Какой ты жестокий, Уолли, — бросила ему вдогонку Флоренс Хайд. — Мы будем ревновать.

— А у Грейс, между прочим, духовка даже очень горячая! — сказала Толстуха Дот, и опять за спиной Уолли раздался взрыв хохота, смешанного с кашлем.

— Смотри не обожгись! — подхватила Айрин Титком. Уолли ушел с еще большим азартом, а женщины продолжали болтать и дымить сигаретами.

Он не удивился, что Грейс Линч досталась в дождливый день самая черная работа. Женщины ее жалели, но она была среди них чужая. Всегда держалась особняком, точно боялась, вдруг кто-нибудь набросится на нее и побьет, как Вернон. Словно бесконечные побои убили в ней душевный настрой, необходимый для дружбы с этой веселой троицей.

Грейс Линч была моложе других женщин и худа, как скелет; худобой она выделялась среди всех работниц яблочного павильона. Даже Лиз-Пиз, подружка Эрба Фаулера, была полнее ее. Даже у младшей сестренки Дот Тафт, что в сезон вместе со всеми пекла яблочные пироги, и у той на костях было больше плоти.

Зубы Грейс еще не вставила; плотно сжатый рот и запавшие губы придавали лицу мрачную сосредоточенность. Уолли никогда не слышал ее смеха, а здешним работницам непристойные шутки были нужны как воздух — что-то ведь должно скрашивать скуку их жизни. Грейс была среди них словно запуганная дворняга. Ела ли она яблочный пирог, пила ли сидр, ее лицо никогда не выражало удовольствия. Она не курила, хотя в 194…-м курили все, даже Уолли. Боялась любого шума, сторонилась работающих механизмов.

Уолли надеялся, что на Грейс будет кофта с длинными рукавами, так ему было тяжко видеть ее синяки.

Когда он нашел ее, она по пояс засунулась в духовку огромной плиты, соскребая внутри нагар; на ней была блузка с длинными рукавами, но оба рукава, чтоб не запачкать, были закатаны выше локтей. Шаги Уолли испугали ее, она вскрикнула, дернулась назад и ушибла локоть о петлю дверцы.

— Прости, что я испугал тебя, Грейс, — быстро проговорил Уолли.

Кто бы ни приблизился к ней, Грейс начинала метаться и вечно обо что-нибудь ударялась. Она ничего не ответила Уолли, только потерла ушибленный локоть, стояла перед ним потупясь, то прижимая руки к тощим грудям, то опуская. Может, хотела спрятать их, отвлечь внимание от синяков. При всей своей уравновешенности Уолли всегда испытывал внутреннее напряжение, разговаривая с Грейс, казалось, она или сорвется с места и убежит, или бросится на него не то затем, чтобы вцепиться ногтями, не то — чтобы целовать, тыча ему в рот острым как нож языком. Вдруг она приняла его взгляд, ищущий у нее на теле новые синяки, за проявление мужского интереса? Может, поэтому он так напрягся?

«Эта бедняжка просто сумасшедшая», — заметил однажды ей Кендел в разговоре с Уолли. Так что, скорее всего, дело в этом.

— Грейс, — сказал Уолли, заметив, что ее стала бить крупная дрожь.

Она тискала в руках металлическую мочалку с такой силой, что по руке у нее потекла грязная пена, пачкая блузку и рабочие джинсы, туго обтягивающие худые бедра. Изо рта выставился единственный зуб, наверное вставной, прикусив краешек нижней губы.

— Ох, Грейс, — сказал Уолли, — у меня проблема.

Грейс смотрела на него с таким испугом, точно ничего страшней этих слов никогда не слыхала.

— Я чищу духовку, — неожиданно сказала она и отвернулась.

Неужели она опять полезет в этот черный зев и придется остановить ее, — подумал Уолли и в тот же миг понял: ей он может доверить все (да и не только он). Грейс ни с кем не осмелится поделиться услышанным, а если бы осмелилась, делиться ей не с кем.

И Уолли выпалил:

— Кенди беременна.

Грейс пошатнулась, точно ее ударило резким порывом ветра или парами нашатыря, которым она оттирала духовку. Опять вскинула на Уолли круглые кроличьи глаза.

— Мне нужен совет, Грейс, — проговорил Уолли и вдруг подумал: если Вернон сейчас их застанет, сочтет себя вправе поколотить Грейс. — Пожалуйста, расскажи, что ты об этом знаешь.

— Сент-Облако, — просипела сквозь сжатые губы Грейс.

Уолли сначала не понял: почему Сент? Что это за святой? Может, это кличка еще одного ужасного коновала? Судьба явно не благоволит Грейс, она наверняка попала в руки к настоящему живодеру.

— Не знаю, как зовут врача, — продолжала таинственно шептать Грейс, опустив глаза, и уже больше ни разу не взглянула на Уолли. — Это место так называется — Сент-Облако. Врач хороший, добрый, делает хорошо.

Эти несколько фраз были для Грейс подвигом, речью с трибуны.

— Только не отпускай ее одну, хорошо, Уолли? — Грейс дотронулась до него и тут же отдернула руку, как от раскаленной плиты.

— Конечно, не отпущу, — обещал ей Уолли.

— Когда сойдете с поезда, спросите приют, — прибавила Грейс и с этими словами нырнула обратно в духовку, так что Уолли не успел и поблагодарить ее.

Грейс Линч ездила туда одна. Вернон даже не знал о поездке, а то наверняка побил бы ее.

Грейс приехала туда вечером, только-только стемнело. Согласно правилам, ее поместили отдельно от рожениц; она так волновалась, что снотворное, данное Кедром, не подействовало, и она всю ночь не сомкнула глаз, прислушиваясь к незнакомым звукам. Гомер тогда еще не был учеником Кедра, и если видел Грейс, то не запомнил. Впоследствии, когда они познакомятся, Грейс тоже его не узнает.

Она пришла вовремя, срок небольшой, и аборт не дал никаких осложнений, если не считать будущих снов. Впрочем, у пациенток д-ра Кедра после абортов серьезных осложнений никогда не было. Да и после других операций, если, конечно, пациентка не страдала каким-нибудь душевным расстройством. Но тут уж д-р Кедр был ни при чем.

Сестра Эдна и сестра Анджела отнеслись к ней ласково, и д-р Кедр был хороший и добрый, как выразилась Грейс; и все-таки тяжело ей было вспоминать Сент-Облако. И причиной была не сама операция и не собственные невзгоды, а вся атмосфера дома, которую она ощутила во время бессонной ночи. Насыщенный испарениями воздух давил, как камень, от бурлящей реки веяло смертью, младенцы верещали, как помешанные, ухали совы, кто-то рядом ходил, где-то стучала пишущая машинка (д-р Кедр печатал в кабинете сестры Анджелы), из соседнего дома донесся вопль. Наверное, крикнула во сне Мелони.

После ухода Уолли Грейс не смогла работать. У нее заболел низ живота, точь-в-точь как в Сент-Облаке. Она пошла в павильон, сказала женщинам, что ей неможется, и попросила домыть плиту. Никто на ее счет не стал проезжаться. Толстуха Дот предложила отвести домой, а Айрин Титком и Флоренс Хайд (все равно делать особенно нечего) обещали в два счета прикончить духовку, как говорят в Мэне. И Грейс Линч пошла отпрашиваться у Олив — ей уже сильно нездоровилось.

Олив, разумеется, отпустила ее, а когда позже увидела Вернона Линча, так на него взглянула, что тот даже поежился. Он в это время мыл насадку на распылителе в амбаре номер два. Олив ехала мимо в видавшем виды фургоне и одарила его таким взглядом, что Вернон подумал, уж не хочет ли она его рассчитать. Но мысль эта тотчас вылетела у него из головы, они там долго не задерживались. Он посмотрел на отпечаток шин хозяйского фургона на раскисшей колее и бросил ей вслед грязную прибаутку: «Хочешь, дам пососать, богатая б-дь». Ухмыльнулся и продолжал мыть насадку.

В тот вечер Уолли и Кенди сидели на пирсе Рея Кендела, и Уолли рассказал ей то немногое, что узнал про Сент-Облако.

— Я слыхала только, что Сент-Облако — это детский дом, — тихо проговорила Кенди.

Оба понимали, на два дня их из дому никто не отпустит. И Уолли попросил у Сениора кадиллак на один день: выедут утром пораньше и вечером вернутся.

— Конец весны — лучшее время проехаться по побережью. Летом будет слишком много туристов. А вдали от берега умрешь от жары, — сказал он отцу и пошел говорить с матерью.

— Правда, мы наметили поездку на рабочий день, — сказал он. — Но, мама, один день погоды не делает. А нам с Кенди так хочется прокатиться, устроить себе короткие каникулы.

Олив не стала возражать, но в который раз с сокрушением подумала, выйдет ли что-нибудь путное из ее сына.

Рей Кендел был, как всегда, с головой в работе. Эта прогулка с Уолли доставит дочери удовольствие. Уолли прекрасно водит машину, может, чуть быстрее, чем следует, но кадиллак Сениора — Рей знал точно — машина надежная. Он сам за ней смотрит. И он с легким сердцем отпустил Кенди.

Накануне поездки Кенди и Уолли пошли спать рано, но долго не могли уснуть. Как и полагается влюбленным, каждый думал о том, как подействует на другого предстоящий шаг. Уолли боялся, вдруг Кенди после аборта почувствует отвращение к сексу. А Кенди тревожилась, не изменится ли к ней Уолли.