Читаем без скачивания Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок - Дмитрий Володихин

«Бархатная» ферязь — для большинства богородичных праздников, на Воздвижение, на Сретение и Преображение Христово, на Святую неделю, в дни поминовения «нарочитых» святых и некоторые другие праздники.

«Объяринная»[144] ферязь — на дни поминовения других «нарочитых» святых, по воскресеньям от Рождества Христова до Богоявления, а также на повечерия этих двух праздников[145].

Новый указ, думается, был довольно неудобен для служильцев государева двора. Дело не только в расходах. Из персон, которые имели право одеться согласно собственному вкусу и средствам, разных по характерам и приоритетам, они превращались в монолитную массу.

Конечно, царь желал меньшей пестроты и большего «благолепия» для своего двора. Но… уж очень сильно эти его дотошные инструкции напоминают игру в солдатики. «Наденем-ка на них одинаковые мундиры!» — как будто звучит монарший голос.

КОНЕЦ МЕСТНИЧЕСТВА

Самая крупная реформа Федора Алексеевича, реформа, глубоко и масштабно изменившая русское общество, — отмена местничества.

Судьбы тысяч людей оказались задеты ею. Древние устои, руководившие жизнью русского дворянства, расточились.

Это не игры с охабнями и ферязями. Это на порядок более значительное державное преобразование.

И если иные нововведения государя могут оцениваться по-разному, то уничтожение местнических порядков до сих пор получало и получает безусловно положительную оценку. Обычай одряхлевший, агонизирующий и вместе с тем сковывающий государственную инициативу, приносящий страшный ущерб на ратном поле, следовало отменить. Та решительность, с которой Федор Алексеевич совершил эту государственную работу, заслуживает уважения.

Прежде всего: что современный образованный человек знает о местничестве?

Как правило, до крайности мало. Да и то знание о местничестве, которое все-таки получило распространение в обществе, чаще всего имеет весьма искаженный характер.

Существует абсолютно неверный стереотип, согласно которому местничество — пустая игра спесивых вельмож. Будто бы местнические споры и тяжбы лишь отнимали у них время, необходимое для полезной государству деятельности. Будто бы местничество — нелепый плод «кондовой толстозадой» Руси, не сумевшей достойным образом организовать жизнь высших сословий. И ничего, кроме вреда, от него не происходило, да и в принципе происходить не могло.

Конечно, на первый взгляд может показаться глупым и даже неприличным поведение военачальников, отказывающихся идти в поход под началом недостаточно знатного воеводы.

Ссора из-за того, кому первым вступать в сдавшуюся крепость, чье происхождение дает на это больше прав, выглядит в глазах нашего современника просто смехотворной. Конфликт на почве высчитывания степеней знатности, который в итоге сорвал боевую операцию и даже привел к поражению от неприятеля, действующего быстрее и слаженнее, чем рассорившиеся русские полководцы, вызывает осуждение. И, несомненно, с колокольни XXI века трудно одобрить ситуацию, когда более знатный человек ставится выше, чем более одаренный или же более заслуженный.

Всё это так. Но это лишь внешние проявления чрезвычайно сложного социального механизма. Притом действительный вред они наносили довольно редко. Российское государство выработало множество способов, работающих на его уменьшение или же полное снятие. Разумеется, время от времени такое случалось, находило отражение в летописях и документах, а впоследствии поражало потомков. Им невдомек было, почему при таких «рисках» русское общество цеплялось за местничество, а Русское государство долгое время не решалось его ликвидировать.

В одной ли косности тут дело? В одном ли консерватизме?

Если ко второй половине XVII века местническая традиция превратилась в тормоз для многих добрых начинаний, то прежде оно приносило огромную пользу. Столь значительную, что его следовало бы считать гениальным плодом социального творчества русского народа.

Рассказ о том, в чем состояла великая польза местничества и почему в конце концов его все же пришлось отменить, надо начать издалека.

Еще в середине XV века Московского государства не существовало. Вместо него на необозримых пространствах раскинулось несколько независимых держав: великое княжество Московское, великое княжество Тверское, великое княжество Литовское (куда входила добрая половина Руси), княжество Рязанское, княжество Ярославское, Псковская вечевая республика, «Господин Великий Новгород» и несколько менее значительных государств. Они воевали друг с другом, имели собственные законы, управлялись собственными государями или выборными аристократическими администрациями, чеканили собственную монету.

Прошло несколько десятилетий.

К 1521 году изо всех этих государств осталось только два: Московская держава и Великое княжество Литовское. Москва подчинила себе всех остальных и отвоевала себе у Литвы значительную часть ее владений. На месте политического крошева, великой пестроты появилась Россия — единая централизованная монархия.

Но объединение множества земель поставило задачу создать гибкую и быстродействующую систему управления ими. А откуда взять кадры для столь масштабной машины? Прежде всего, использовать те знатные роды, которые издревле поставляли военачальников и администраторов.

Некоторые княжеские династии не могли примириться с властью Москвы. Их представителям оставалось либо погибнуть, либо, оставив свои земли, эмигрировать. Но подавляющее большинство княжеских и боярских родов предпочло перейти на московскую службу. Более того, многие великие роды, сочтя службу на московского государя делом почетным и доходным, желая его защиты и покровительства, сами, добровольно переходили под руку Москвы. Так в Москве появились целые фамилии Ярославских, Суздальских (Шуйских), Ростовских, Белозерских, Верховских, Тверских и других пришлых князей — как Рюриковичей, так и Гедиминовичей[146]. Помимо титулованной знати к новой русской столице стекалась и нетитулованная: боярство рязанское, тверское…

Между тем на Москве уже обосновалось множество старинных родов собственного боярства. Они служили династии Даниловичей[147] на протяжении полутора, а то и двух веков. Вместе с ними на высокое положение претендовала родня великого князя — его братья, племянники, дядья, занимавшие богатые «удельные» престолы на землях Московского княжества.

В итоге Москва оказалась до отказа наполнена высокородными аристократами — как своими, так и явившимися с разных концов страны.