Читаем без скачивания Дамы тайного цирка - Констанс Сэйерс

Обычно я выходила из цирка только с Сильви или Эсме. Я никогда не отваживалась так далеко забраться в одиночку. По тому, как умело Эмиль уворачивался от тележек и лавировал в толпе, я сделала вывод, что он здесь частый гость. Мы пробились к одному из входов на рынок.

– Вы бывали здесь раньше? – В холодном воздухе виден был пар от его дыхания.

Я покачала головой.

– Моя мать торговала с тележки цветами и фруктами, – сказал он. Загибая пальцы, он пошёл спиной вперёд, как будто проводил для меня экскурсию. – Вот здесь павильон цветов и фруктов, вот здесь – овощи, масло и сыр, а вот это рыба, птица и мясные закуски, само собой. – Он указал на самую дальнюю постройку. – А отец у меня был мясником. Работал вон в том павильоне.

Наверху в окна под потолком лился лунный свет. Я и представить себе не могла, что можно расти так свободно, круглые сутки носиться по торговым павильонам из стекла и железа.

– Я никогда… – Я замерла в изумлении посреди рынка.

– Это моя любимая часть Парижа, – сказал Эмиль с усмешкой. – Для меня это и есть Париж.

Его волосы растрёпанно вились, как будто он затянул со стрижкой на пару недель.

– Вот здесь. – Он показал на ресторан в конце квартала. На вывеске значилось: «L’ESCARGOT». («Улитка»).

Ресторанчик прятался внутри рынка, как жемчужина в раковине. Его чёрный чугунный фасад напоминал стиль «Прекрасной эпохи». Внутри было тепло и уютно. Мы сели в углу.

– Здесь лучший луковый суп. Они готовят из красного лука, не белого.

Эмиль заказал два бокала шампанского и одну большую порцию супа.

Такой приятной неожиданностью оказался и этот деревянный потолок с низкими люстрами, и близость разделить с другим человеком одну миску супа. От такого забавного заказа я задумалась, может быть, у Эмиля нет денег, чтобы позволить себе две, но потом суп доставили, и я всё поняла. Официант принёс огромную глиняную миску, над которой горкой поднимались хлеб и расплавленный сыр. Сыр упрямо не поддавался, он прилип к хлебу, и я наматывала его на ложку, пока не отковыряла хороший кусок. Деревенский хлеб был с большой палец толщиной. Суп ещё не успел остыть, но вкус солоновато-сладкого бульона во рту ощущался как блаженство.

Последняя тарелка супа, которую Сильви стащила с кухни и принесла в мою комнату, стала началом моего преображения. Когда Эмиль проглотил первую ложку супа и зажмурился от удовольствия, я вдруг подумала, что и этот бульон может изменить мою жизнь.

Что такого особенного в супе?

– Magnifique[14], – сказала я с улыбкой.

Эмиль отщипнул полоску сыра.

– Вы видели довольно малую часть Парижа, я прав?

Я не ответила на его реплику.

– Я слышала, вы рисуете женщинам длинные руки и ноги.

Он рассмеялся.

– Если вы будете мне позировать, я обещаю, что нарисую вам нормальные ноги.

Суп был густой, и наши ложки постоянно перекрещивались. То, что мы ели одно и то же блюдо из одной и той же тарелки, чувствовали на языке один и тот же вкус солёного бульона и красного лука, воспринималось очень интимным взаимодействием. Эмиль постепенно становился мне всё ближе, и я начала замечать мелкие детали: верхняя губа у него была тонкая, а нижняя – полная. Они не сочетались, и из-за этого он выглядел как ребёнок, который от обиды начинает дуться. Я увидела золотистый блеск щетины над его верхней губой – я не должна была видеть все эти случайные личные мелочи, но за последние часы мы сильно продвинулись в сближении. Этот день длился слишком долго.

– Почему вы не говорите о своём цирке?

Я поколебалась, но в нём самом чувствовалась такая честность, что было бы неправильно не сказать ему настоящую причину.

– Мы не можем. – Я на мгновение задумалась о своём ответе и о том, насколько он неполон, и решила подойти к делу иначе. – Хэдли сказала, что вы можете нарисовать точную копию руки или ноги, но этого не делаете. Это правда?

Он улыбнулся.

– У меня есть навык писать точные копии. Я могу создать вам картину в точности в манере Огюста Маршана, если это вам больше нравится.

Хотя я никогда не видела картин Огюста Маршана, я вроде бы поняла, что он имел в виду.

– Как и вы, я вижу мир иначе, но я не могу это обсуждать, поскольку вы не поймёте, как я его вижу.

– В таком случае вы сюрреалистка. Ваш разум непостижим?

Я обдумала его вопрос.

– Не целиком, но да. То, что я делаю, непостижимо и загадочно, оно мало чем отличается от вашего искусства.

Сказав это, я поняла, что это ложь. Мы не создавали искусство – хотя многие обвиняли нас в том, что мы артисты перформанса, как Кики или Бриктоп с их песнями и танцами, или иллюзионисты, злоупотребляющие сложными фокусами, как ярмарочные гадалки или гипнотизёры.

Выступающие в Тайном Цирке, конечно, были гораздо большим, но я не могла – и не стала бы – рассказывать, кто мы на самом деле.

Мы оба потянулись за последним кусочком хлеба, и наши пальцы случайно столкнулись. Я вдруг увидела совсем близко его глаза, тускло-зелёные, как воды Сены, когда несколько недель не было дождя. Я застыла. Спустя мгновение он настоял, чтобы последний кусочек хлеба достался мне.

Под утро я сказала Эмилю, что могу добраться домой сама. Несмотря на всю близость между нами, после вечера с ним я ощущала, что обречена на вечное одиночество. Таксист отвёз меня обратно к пустырю.

– Вы уверены? – переспросил водитель озадаченно; они всегда удивляются, когда мы просим высадить нас в каком-нибудь заброшенном месте. – В этой части города небезопасно.

– Всё в порядке, – ответила я и подождала, пока такси уедет.

Я стояла на краю Булонского леса. Гуляющий среди деревьев ветерок приятно овевал мою кожу, я закрыла глаза и подумала о входе в цирк. Сперва появилась дверь – и два огромных каменных коня, охранявших её, затем наконец возникло само круглое здание. Я немного подождала, пока всё это соберётся воедино, шагнула внутрь, и двери цирка захлопнулись за моей спиной.

11 мая 1925 года

Этим утром мы с Сильви пошли на рынок на улице Муфтар. Я увидела Эмиля Жиру у прилавка с помидорами, и у меня радостно заколотилось сердце. При свете дня он выглядел иначе – или, возможно, я неверно запечатлела его образ в своей голове. Но моё сердце едва не выпрыгивало из груди, и я поняла, что не могу подобрать слова.

Эмиль заметил меня и улыбнулся, продолжая послеживать за прилавком.

– Итак, вы можете появляться при дневном свете.