Читаем без скачивания Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Свахи на другой же день отправились в дом Симэнь Цина и поведали Юэнян и Мэн Юйлоу о решении жениха.

Да,

Этот брак предрешили в награду рожденья былые,Так веками рождают нефриты Поля Голубые.[1683]

Восьмого числа в четвертой луне в управе уже стояли короба и тюки. Чайный подарок[1684] невесте состоял из шестнадцати подносов редкостных фруктов и сладостей. В тюках были упакованы золотая шапочка, золотая головная сетка, агатовый пояс, нефритовые подвески и брелоки, золотые и серебряные браслеты и запястья, а также два платья из ярко-красной дворцовой парчи, четыре комплекта расшитых цветами одежд, тридцать лянов серебра, не считая шелков, полотна и холста.

Более двадцати носильщиков под охраной Хэ Бувэя, сопровождаемые свахами, направились к дому Симэнь Цина.

Пятнадцатого числа около управы толпились расторопные молодые люди, из тех кому делать нечего. Им было велено перенести приданое невесты — кровать с пологом, сундуки и корзины драгоценностей, белья и одежд. Присутствовавшая при этом Юэнян отдала все, что только было в покоях у Юйлоу, даже инкрустированную перламутром кровать из спальни Пань Цзиньлянь, потому что принадлежавшая Юйлоу покрытая ярким лаком широкая кровать была в свое время отправлена Симэнем с приданым дочери.

Юйлоу решила взять с собой горничную Ланьсян, а Сяолуань оставить Юэнян для присмотра за сыном.

— Как же я могу отбирать у тебя горничную, — возразила Юэнян. — Для присмотра за Сяогэ хватит Чжунцю, Сючунь и кормилицы.

Юйлоу передала на память в подарок Сяогэ всего лишь пару серебряных кувшинчиков, какие в обиходе у мусульман, все же остальное было вывезено.

К вечеру за невестой прибыл огромный паланкин, который несли четверо носильщиков в сопровождении четырех пар обтянутых красным газом фонарей. Процессию охраняли восемь присланных из управы стражников.

Голову Мэн Юйлоу украшали шапка с золотым «мостиком»,[1685] цветы из перьев зимородка, самоцветы и заморский жемчуг. Одета она была в карминовый халат с богатой вышивкой спереди, сзади и на рукавах, перетянутый оправленным в золото агатовым поясом с нефритовыми подвесками, и желтовато-зеленую расшитую пестрым ковром цветов юбку. На прощание она поклонилась сперва дщице покойного Симэня, потом Юэнян.

— Нет у тебя сердца, сестрица Мэн! — обратилась к Юйлоу хозяйка. — На кого ты меня покидаешь! Остаюсь я одна-одинешенька. С кем время коротать буду?

Они взялись за руки и заплакали.

Все в доме от мала до велика вышли за ворота проводить Юйлоу. Одна сваха несла красное с золотым краплением креповое покрывало, другая шествовала с золотою вазой.[1686] Юэнян из-за траура выйти не могла. Провожать молодую она пригласила свояченицу Мэн Старшую. На ней были ярко-красная узорная накидка и голубая юбка. С жемчугом и бирюзою в прическе, она села в большой паланкин и отправилась в управу.

Всю улицу запрудили толпы любопытных.

— Это третью жену почтенного господина Симэня выдают замуж за сына правителя, — слышался разговор. — Невесту везут — нынче день счастливый.

Были в толпе доброжелатели, нашлись и злопыхатели.

— Вот был человек, почтенный господин Симэнь! — говорили настроенные дружелюбно. — А со смертью одна только Старшая госпожа, как полагается, вдовою живет, сына растит. Да разве ей за всеми в доме усмотреть! Вот она и выдает замуж, кто того пожелает. И правильно делает!

Злорадствующие, со своей стороны, разносили слухи и распускали сплетни.

— Глядите! — кричал кто-то из них, тыча пальцем. — Третья наложница Симэня замуж выходит. Покойник-то все устои попрал, ближних грабил да распутничал, чужих жен совращал. А как ноги протянул, бабы все добро порастащили. Одни выходят замуж, других тайком уводят. Кто с хахалем любезничает, а кто из дому ворует. Как фазана общипали — перьев не найдешь. Да, казалось, от возмездья был далек, как вдруг обрушились роковые удары.

Так злословили недруги.

Свояченица Мэн Старшая проводила сестру к жениху в управу, где молодых ожидала закрытая пологом убранная кровать. После свадебного пира свояченица вернулась домой. Барич Ли подозвал тетушку Сюэ и мамашу Тао и, одарив каждую из них пятью лянами серебра и куском шелка, отпустил домой.

Ночью молодые, став мужем и женою, резвились как рыбы в воде, от счастья порхали словно пара фениксов.

На другой день У Юэнян послала Юйлоу чаю, потому что золовки Ян уже не было в живых. Гостинцы прислали также обе невестки Юйлоу и ее старшая сестра.

Из управы последовало приглашение всей родне невесты пожаловать на третий день после свадьбы.

У ворот управы гости любовались горой разноцветных огней. На пиру выступали казенные музыканты и певицы, актеры разыгрывали представления. На празднование третьего дня[1687] в большом паланкине прибыла и У Юэнян. Ее прическу обильно украшали жемчуг и бирюза. На ней были подпоясанная позолоченным поясом ярко-красная с длинным рукавом накидка и расшитая пестрым ковром цветов юбка.

Гостьи пировали в дальней зале. К ним вышла и супруга уездного правителя — мать жениха. Юэнян очутилась как будто среди распустившихся букетами ярких цветов. Когда же она, вернувшись домой, проследовала в задний двор, ее сразу окружила мертвая тишина. Никто не вышел ей навстречу. Юэнян вспомнила прошлое, когда был жив Симэнь. Какие веселые были сестры! Как они приветствовали ее и приставали с расспросами всякий раз, когда она возвращалась со званого пира. И сколько их было, сестер! На скамейке не могли усесться. И вот не осталось ни одной. Тяжело стало Юэнян. Она припала к дщице покойного Симэня и громко зарыдала. Ее успокаивала горничная Сяоюй.

Да,

Кто поймет, какие думытак терзают душу!Знает только ясный месяц,в окна заглянувший.

Однако не станем больше говорить, как грустила Юэнян.

Расскажем о бариче Ли и Мэн Юйлоу. Изо дня в день наслаждались счастьем новобрачные. Словно рыбы в воде, резвились красота и талант. Как может подойти только крышка к кувшину с малом, так они подошли друг другу. Барич Ли ни на шаг не отходил от Юйлоу. Так и сидел он, как зачарованный, у нее в спальне. И чем дольше он глядел на нее, чем больше любовался ее красотой, тем сильнее и крепче любил ее. Вместе с Юйлоу в дом пришли и смазливые служаночки — обученные музыке и пению восемнадцатилетняя Ланьсян и пятнадцатилетняя Сяолуань,[1688] что также немало обрадовало барича.

Тому подтверждением стихи:

Как не восхититьсякрасотой отменнойСей жены! Талантоммужа-молодца!Дождь играет с тучкойна горе священной,Любящих согласьедлится без конца.

Барич Ли, надобно сказать, держал в доме служанку по имени Юйцзань, что значит Яшмовая Шпилька. Пришла она вместе с покойной женой и было ей уже лет тридцать. Юйцзань только и знала пудриться да румяниться. На самой макушке у нее жгутом торчал задранный пучок, который она перевязывала обыкновенным платком, а волосы подбирала под обтянутый золоченою фольгой ободок и воображала, что носит волосник. Старые мятые искусственные цветы держались благодаря обилию медных шпилек и навощенных приколок. До самых плеч свисали похожие на дыни серьги. По виду ее вполне можно было принять за ведьму или оборотня. Некогда красную, но ставшую неопределенной расцветки кофту украшал причудливый узор из пятен, напоминающих лунные диски. Стоило немалого труда распознать цвет когда-то зеленой юбки, поскольку он едва пробивался между громадными, как хоромы, заплатами. Юйцзань смахивала на крысу, завернувшуюся в лотосовый лист. Она ходила в засаленных и дырявых аршинного размера плисовых туфлях, которые были раззявисты, как хохочущий Лю Хай,[1689] напоминали пару грузовых джонок и зияли четырьмя глазками застежек. Белила и пудру она накладывала слоями, так что лицо ее в бело-розовых пятнах напоминало восковую тыкву. После шепота она вдруг разражалась громкими тирадами и напускала на себя важный вид. За баричем она ухаживала с превеликим усердием — поила и кормила его, заваривала чай, заводила с ним разговоры, когда следовало бы помолчать, и смеялась, когда к тому не было ни малейшего повода. Такой уж был у нее характер! Так продолжалось вплоть до женитьбы хозяина.

С приходом же в дом Мэн Юйлоу хозяин совсем забыл про Юйцзань. Его будто привязали, словно прилепили к молодой жене. Он не расставался с ней ни днем, ни ночью, и это выводило служанку из себя.

Как-то сидел барич в кабинете за книгами. Юйцзань заварила на кухне лучшего чаю с орехами и, поставив чашку на поднос, направилась в кабинет. Когда она, отдернув занавеску, с улыбкой протянула чай, оказалось, что хозяин отодвинул книги и, облокотившись, спал.

— Батюшка! — позвала его служанка. — Кто еще позаботится о вас, как не я! Глядите, я вам лучшего чаю заварила. А ваша молодая-то жена все еще в постели нежится. Что ж ее-то не попросите? Пусть бы она вас чаем-то угостила. — Как Юйцзань ни старалась, барич продолжал дремать и не подавал голоса. Она, наконец, не выдержала. — Так и будешь у меня клянчить, да? Храпит средь бела дня. Иль за ночь больно намаялся? Очнись! Чай остынет.