Читаем без скачивания Сборник рассказов - Габриэль Маркес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы обернулись. Там, за нами, воздух загустел - приближался рассвет-невидимка, и чей-то голос сказал:
- Отойдите-ка, дайте мне пройти.
Мы попятились. А голос снова сказал:
- Они все еще торчат у дверей!
И только когда мы пошли сразу в разные стороны, и когда голос стал слышаться везде, мы сказали:
- Нам не выйти отсюда. Выпи выклевали нам глаза.
Потом мы услышали: открылось несколько дверей. Один из нас разжал руки, отошел, и мы услышали: он пробирается в темноте, покачиваясь, натыкаясь на какие-то предметы, окружавшие нас. И он сказал откуда-то из темноты:
- Должно быть, мы почти пришли. Здесь пахнет сундуками, набитыми барахлом.
Мы почувствовали: он снова взял нас за руки; мы прижались к стене, и тогда другой голос прошел мимо нас, но уже в другом направлении.
- Это, наверное, гробы, - сказал один из нас.
Тот, что был в самом углу, и чье дыхание теперь доносилось до нас, сказал:
- Это сундуки. Я с детства знаю запах сундуков, набитых одеждой.
Тогда мы двинулись туда. Пол был мягкий и гладкий, как утоптанная земля. Кто-то вытянул руку. Мы почувствовали прикосновение к чему-то продолговатому и живому, но противоположной стены уже не было.
- Это какая-то женщина, - сказали мы.
Тот, который говорил про сундуки, сказал:
- Мне кажется, она спит.
Тело изогнулось под нашими руками, вздрогнуло, мы почувствовали, как оно ускользает, но не потому, что увертывается от наших прикосновений, а потому, что как бы перестает существовать. Однако спустя мгновение, когда мы напряженно и неподвижно стояли плечом к плечу, мы услышали голос женщин.
- Кто здесь ходит?
- Это мы, - ответили мы не шелохнувшись.
Послышалось какое-то движение на постели, потом скрип и шарканье ног, пытающихся нащупать в темноте щупальца. Тут мы представили себе, что женщина села и смотрит на нас, еще не окончательно проснувшись.
- Что вы здесь делаете? - сказала она.
И мы сказали:
- Не знаем. Выпи выклевали нам глаза.
Ее голос сказал:
- Я что-то слышала об этом. В газетах писали: трое мужчин пили пиво в каком-то патио, где было пять-шесть выпей. Семь выпей. И один из мужчин стал подражать голосу выпи. Плохо то, что час был уже поздний, - сказала она. - И вот эти твари прыгнули на стол и выклевали им глаза.
Она сказала, что так было написано в газетах, но никто в это не поверил.
Мы сказали:
- Если в патио еще были люди, они должны были видеть выпей.
И женщина сказала:
- Были. На другой день в патио набилось полно народу, но хозяйка уже отнесла выпей в другое место.
Когда мы повернулись в другую сторону, женщина замолчала. Там снова была стена. Стоило нам повернуться, мы наталкивались на стену. Вокруг нас, приближаясь к нам, повсюду и всегда была стена. Кто-то из нас снова разжал руки. Мы услышали: он снова что-то ощупывает, шарит по полу и говорит:
- Не пойму, куда девались сундуки. По-моему, мы оказались где-то в другом месте.
И мы сказали:
- Иди сюда. Тут кто-то есть, рядом с нами.
Мы услышали: он приближается. Почувствовали, он подошел к нам, и снова ощутили его теплое дыхание на своих лицах.
- Вытяни руку вон туда, - сказали мы ему. - Там кто-то, кто знает нас.
Должно быть, он вытянул руку; должно быть подошел, куда мы ему указывали, потому что через минуту вернулся и сказал:
- Мне кажется, там какой-то мальчик.
И мы сказали:
- Хорошо, спроси его, знает ли он нас.
Он спросил. И мы услышали в ответ равнодушный, бесцветный голос мальчика:
- Да, я вас знаю. Вы - те трое, которым выпи выклевали глаза.
Тогда послышался голос взрослого человека. Женский голос, который, казалось, шел из-за закрытой двери:
- Ты снова разговариваешь сам с собой.
Детский голос беззаботно ответил:
- Нет. Тут снова люди, которым выпи выклевали глаза.
Скрипнула дверь, и затем вновь послышался женский голос - уже ближе, чем в первый раз.
- Отведи их домой, - сказал голос.
И мальчик сказал:
- Но я не знаю, где они живут.
И женский голос сказал:
- Не выдумывай. С той ночи, как выпи выклевали им глаза, все знают, где они живут.
И потом она заговорила другим тоном, как если бы обращалась к нам:
- Все дело в том, что никто не хочет в это поверить; говорят, это очередная "утка" - чтобы раскупали газету. Никто не видел выпей.
И каждый из нас сказал:
- Но даже если я выйду на улицу с остальными слепцами, никто не поверит мне.
Мы стояли не шевелясь, не двигались, прислонившись к стене, слушая женщину. Она сказала:
- Но если с вами вместе выйдет мальчик - это другое дело. Разве не поверят словам ребенка?!
Детский голос перебил:
- Если я выйду на улицу вместе с ними и скажу: вот те самые люди, которым выпи выклевали глаза, - мальчишки забросают меня камнями. В городе говорят, что такого не бывает.
Наступила тишина. Затем дверь закрылась, и мальчик снова заговорил:
- И потом, я сейчас занят - читаю "Терри и пираты".
Кто-то сказал нам на ухо:
- Я уговорю его.
И пошел туда, откуда слышался голос ребенка.
- Прекрасно, - сказал этот кто-то. - Так расскажи нам хотя бы, что произошло с Терри на этой неделе.
Нам показалось, что он пытается завоевать доверие мальчика. Но тот ответил:
- Мне это не интересно. Мне нравится только рассматривать картинки.
- Терри оставили в лабиринте, - сказали мы.
И мальчик сказал:
- Это было в пятницу. А сегодня воскресенье, и мне интересно только рассматривать картинки. - Он сказал это бесстрастно, равнодушно, отчужденно.
Когда тот, другой, вернулся, мы сказали:
- Вот уже три дня, как мы потерялись, и с тех пор мы так и не отдыхали.
И тот сказал:
- Хорошо. Давайте немного отдохнем, только не будем разнимать рук.
Мы сели. Нежаркое невидимое солнце стало пригревать нам плечи. Но даже солнце оставило нас равнодушными. Мы где-то сидели, потеряв представление о расстоянии, времени, направлении. Мимо нас прошло несколько голосов.
- Выпи выклевали нам глаза, - сказали мы.
И чей-то голос сказал:
- Эти люди приняли всерьез то, что было напечатано в газетах.
Голоса исчезли. Мы продолжали сидеть плечо к плечу, надеясь узнать по голосам и запахам идущих мимо нас знакомых. Солнце уже напекло нам головы. И тогда кто-то сказал:
- Пойдете снова к стене.
И остальные, продолжая сидеть, подняв голову к невидимому сиянию, ответили:
- Нет, еще рано. Подождем, когда солнце станет бить нам прямо в лицо.
Похороны Великой Мамы
Послушайте маловеры всех мастей, доподлинную историю Великой Мамы, единоличной правительницы царства Макондо, которая держала власть ровно девяносто два года и отдала богу душу на последний вторник минувшего сентября. Послушайте историю Великой Мамы, на похороны которой пожаловал из Ватикана сам Верховный Первосвященник.
Теперь, когда ее верноподанные, потрясенные до самого нутра, пришли наконец в себя; теперь, когда дудочники из Сан-Хасинто, контрабандисты из Гуахиры, сборщики риса из Сину, проститутки из Гуакаамайяля, ведуны из Сиерпе и сборщики бананов из Аракатаки опомнились и натянули москитные сетки в надежде отоспаться после стольких бессонных ночей; теперь, когда восстановили душевное равновесие и взялись за государственные дела все, кому положено - президент Республики, да и те, кому подвернулся случай представлять земную власть и силы небесные на самых пышных похоронах в истории человечества; теперь, когда душа и тело Верховного Первосвященника вознеслись на небо, а по улицам Макондо не пройти ни проехать, - где там! когда горы консервных банок, порожних бутылок, окурков, обглоданных костей и потемневших кучек, оставленных повсюду сборищем людей, прибывших на погребение - самое время приставить к воротам скамеечку и, пока не нагрянули те, кто пишут историю, с чувством - с толком рассказать о событиях, взбудораживших всю страну.
Четырнадцать недель тому назад, после долгой череды мучительных ночей с пиявками, горчичниками и припарками Великая Мама, сломленная предсмертной горячкой, распорядилась перенести себя в любимую плетеную качалку, ибо возжелала наконец высказать последнюю волю. Сим надумала она завершить земные свои деяния.
Еще на заре столковалась она по всем делам, касаемым ее души, с отцом Антонио Исабелем и вслед за тем взялась обговорить дела, касаемые ее сундуков, с прямыми наследниками - девятью племянниками и племянницами, что неотлучно торчали у ее постели. Поблизости находился и бормотавший что-то невразумительное отец Антонио Исабель, которому было лет сто без малого. Десять рослых мужчин загодя внесли дряхлого священника на второй этаж прямо в спальню Великой Мамы и порешили оставить его там, дабы не таскаться с ним туда-сюда в последние минуты.
