Читаем без скачивания Сборник рассказов - Габриэль Маркес

Старший племянник Никанор - здоровенный и хмурый детина в сапогах со шпорами, в хаки, с длинноствольным револьвером тридцать восьмого калибра под рубахой - отправился за нотариусом. Более двух недель цепенел в напряженном ожидании двухэтажный господский особняк, пропахший медовой патокой и душицей, где в полутемных покоях теснились лари, сундуки и всякий хлам четырех поколений, чьи кости давно сотлели. В длинном коридоре с крюками по стенам, где еще недавно висели свиные туши и в загустевшей духоте августовских воскресений сочились кровью убитые олени, теперь на мешках с солью и рабочем инструменте спали вповалку уставшие пеоны, готовые по первому знаку седлать коней и нести горестную весть во все стороны бескрайнего Макондо.

В зале собралась вся родня Великой Мамы. Женщины, землисто-бледные от ночных бдений, малокровные по дурной наследственности, были, как всегда, в трауре, в извечном, беспросветном трауре, ибо в клане их повелительницы покойники не переводились.

Великая Мама с матриархальной непреклонностью обнесла свое родовое имя и свои богатства неприступный стеной, и, не выходя за ее пределы, кузены женились на родных тетках, дядья на племянницах, братья на невестках и такая пошла кровосмесительная чехарда, что само продолжение рода стало порочным кругом. Лишь Магдалене, младшей из племянниц, удалось преодолеть ограду. Она умолила отца Антонио изгнать из нее нечистую силу, насылавшую ночные кошмары, остриглась наголо и отреклась от земных радостей и всяческой суеты в одном из новициатов Апостольской префектуры.

Однако племянники, - достойные мужи! - усердно пользовались правом первой ночи, где случится - в селении, на хуторе, под кустом при дороге, и наплодили за пределами законных семей целую прорву незаконнорожденных отпрысков, которые жили среди челяди Великой Мамы, пользуясь ее покровительством.

Близость смерти будоражила людей. Голос умирающей старухи, привыкшей к почету и покорству, был не громче приглушенных басов органчика в закрытой комнате, но он докатился до самых дальних уголков Макондо. Ни один человек не остался равнодушным к этой смерти. Целый век Великая Мама была как бы центром тяжести всего Макондо, точно так же, как два столетия до нее - ее братья, ее родители и родители ее родителей.

Само царство Макондо разрослось вокруг их великого рода. Никто толком не знал ни о происхождении, ни о реальной стоимости ее имущества, ни о размерах ее владений, ибо все давно уже свыклись с тем, что Великой Маме подвластны все воды проточные и стоячие, дожди, что пролились и прольются, все дороги и тропки, каждый телеграфный столб, каждый високосный год, каждая засуха и по праву наследования - все земли и все живое. Когда Великая Мама выплывала на балкон подышать вечерним воздухом и обрушивала на старую качалку всю неумолимую тяжесть своего разбухшего донельзя тела и своего величия, то казалась поистине самой богатой и могущественной властительницей в мире.

Никому из ее верноподанных не приходило на ум, что она смертна, как и все люди. Никому, кроме близких родичей и ее самой в часы, когда ей докучал провидческими наставлениями старец Антонио Исабель. И все же Великой Маме верилось, что она проживет более ста лет, как ее бабка с материнской стороны, которая в 1875 году, окопавшись на собственной кухне, дала решительный отпор солдатам Аурелиано Буэндиа. Лишь в апреле нынешнего года Великая Мама поняла, что Бог не будет к ней милостив и не даст ей самолично в открытом бою истребить всю банду федералистских масонов.

Когда Великая Мама окончательно слегла в постель, домашний лекарь неделю подряд ставил ей горчичники и приказал не снимать шерстяных носок. Этот лекарь, перешедший к ней по наследству, был увенчал дипломом в Монпелье и отвергал научный прогресс по философским убеждениям. Великая Мама наделила его неограниченными полномочиями, изгнав из Макондо всех, кто занимался врачеванием. Было время, когда не знавший соперников эскулап объезжал верхом на коне весь край, дабы заглянуть к самым тяжелым больным на исходе их жизни. Природа по щедроте своей сделала дипломированного доктора отцом множества незаконнорожденных детей, но однажды в лодке его вдруг сковал жестокий артрит, и с тех пор лечение жителей Макондо шло заглазно, посредством записочек, советов и догадок.

Только по зову Великой Мамы доктор проковылял, опираясь на две палки, через площадь и явился в пижаме к ней в спальню.

Лишь на восьмой день, уразумев, что его благодетельница кончается, он приказал принести сундучек, где хранились пузырьки и баночки с этикетками на латыни, и три недели подряд донимал умирающую бесполезными микстурами, свечами и припарками, сообразуясь с допотопными правилами. Не забыл он про пиявки на поясницу, а к самым болезненным местам прикладывал печеных лягушек. И все же настал тот рассветный час, когда дипломированного доктора взяло сомнение: то ли звать цирюльника, чтобы пустить кровь Великой Маме, то ли отца Антонио Исабеля, дабы изгнать из нее беса. Вот тогда племянник ее, Никанор, снарядил за священником десять дюжих молодцов из прислуги, которые и доставили престарелого служителя церкви в спальню Великой Мамы притащили его на скрипучей плетеной качалке под балдахином из линялого шелка.

Звон колокольчика, который опережал отца Антонио, спешившего с дарами к умирающей, задел тишину сентябрьского рассвета и стал первым вещим знаком для жителей Макондо. С восходом солнца площадь перед домом Великой Мамы уже походила на веселую деревенскую ярмарку.

Многим вспомнились давние времена, вспомнилось, какую веселую ярмарку, какое гулянье устроила Великая Мама на свое семидесятилетие. Простому люду выкатывали на площадь громадные оплетенные бутыли с вином, тут же резали скот, а на высоком помосте трое суток подряд наяривал без продыху оркестр. В жидкой тени миндаля, где на первую неделю нынешнего века стоял лагерь полковника Аурелиано Буэндиа, шла бойкая торговля хмельным массато, кровяной колбасой, пирожками, пончиками, слоеными булочками, маисовыми лепешками, кокосовыми орехами. Люди толпились у столов с лотереей, возле загонов, где шли петушиные бои; во всей этой толчее, в водовороте взбудораженной толпы лихо сбывали скапулярии и медальки с изображением Великой Мамы.

По обыкновению все празднества в Макондо начинались за двое суток до срока и после семейного бала в господском особняке устраивался пышный фейерверк. Избранные гости и члены семьи, которым старательно прислуживали их незаконнорожденные отпрыски, весело отплясывали под звуки модной музыки, которую с хрипом исторгала старая пианола.

Великая Мама, обложенная подушками в наволочках тончайшего полотна, восседала в кресле, и все было послушно малейшему движению ее правой руки со сверкающими кольцами на всех пяти пальцах. В тот день, порой в сговоре с влюбленными, а чаще по наитию Великая Мама объявляла о предстоящих свадьбах на весь год. В самом конце шумного праздника она выходила на балкон, украшенный гирляндами и китайскими фонариками, и бросала в толпу горсть монет.

Эти славные традиции давно отошли в область преданий, отчасти по причине неизбывного траура, а больше из-за политических волнений, сотрясавших Макондо.

Новые поколения лишь понаслышке знали о ее былом великолепии, им не выпало лицезреть Великую Маму на праздничной мессе, где ее всенепременно обмахивал опахалом кто-нибудь из представителей гражданских властей, и только ей одной, когда возносили Святые Дары, разрешалось не преклонять колен, дабы не мялся подол ее платья в голландских кружевах и накрахмаленные нижние юбки. В памяти стариков призрачным видением юности запечатлелись те двести метров ковровой дорожки, что протянулась от старинного особняка до Главного алтаря, те двести метров, по которым двадцатидвухлетняя Мария дель Росарио Кастаньеда и-Монтеро возвращалась с похорон своего высокочтимого отца в силе нового и сиятельного титула Великой Мамы. Это зрелище, достойное средневековья, принадлежало теперь не только истории ее рода, но и истории всей нации.

Посредником Великой Мамы во всех ее высочайших делах был старший племянник Никанор. А она сама, отдаленная от простых смертных, едва различимая в зарослях цветущей герани, обрамлявшей вязкую духоту балкона, зыбилась в ореоле собственной славы.

Все знали наперед, что Великая Мама посулила устроить народное гулянье на три дня и три ночи, как только будет оглашено ее завещание. Знали, что она прочитает его лишь перед самой смертью, но никто не мог, не желал, не смел поверить, что Великая Мама-смертная.

Однако час Великой Мамы настал. Под пологом из припорошенного пылью маркизета, среди сбившихся полотнянных простынь едва угадывалась жизнь в слабом вздымании девственных и матриархальных грудей Великой Мамы, облепленной по шею листьями целительного столетника. До пятидесяти лет Великую Маму осаждали пылкие и настойчивые поклонники, но она отвергла всех до единого, и, хоть природа наградила ее могучей грудью, способной выкормить предначертанных ей на роду потомков, Великая Мама умирала девицей, умирала непорочной и бездетной.