Читаем без скачивания Десятый праведник - Любомир Николов

— Подожди! — властно изрек Донован. — Остановись на мгновение и посмотри!

Они стояли в конце заброшенного городского сквера с разбитыми скамейками и раскрошившимся асфальтом аллей. В полумраке среди деревьев, сорняков, колючек и травы все, казалось, сливалось в непроходимую чащу, скрывающую в глубине кучи зловонного мусора.

— Почва, — продолжал отец Донован. — Гумус. Он покрывает почти всю сушу мира слоем толщиной в метр, два, три, а иногда и больше. А ты задумывался когда-нибудь, что представляет собой гумус? Просто смесь микроскопических скальных частиц с истлевшими останками бесчисленного множества давно почивших божьих созданий. Наша Земля — колоссальная гробница, Ник. Попытайся представить себе этот неимоверный слой гумуса. Он питает зеленую одежду мира — растительность. Из него она черпает силы, чтобы давать жизнь листьям и забирать солнечную энергию. Потом травоядные прерывают жизнь растений, чтобы обеспечить собственное существование — и, в свою очередь, стать жертвой хищников. Хватит ли у тебя воображения, чтобы понять, что все это значит? Каждая секунда, каждое ничтожное мгновение несут миллиардам и миллиардам хрупких, чувствующих созданий страдание и смерть! И так в продолжение бесконечно многих лет. — Голос священника дрожал, прерывался от волнения. — Словно Вселенной недостаточно, чтобы вобрать в себя эту чудовищную пирамиду из боли и небытия. Почему? Почему, Ник? Какое может быть оправдание, если во всем этом не скрыта какая-то цель — невообразимо величественная и прекрасная, что-то такое, что, может быть, выше бога? Ты веришь, что он вдруг возьмет да и откажется от такой цели?

Николай оцепенел от смутного предчувствия откровения и близости со всем живым на свете, но стоило священнику замолчать, как это чувство быстро увяло, тронутое утренним холодом медленно умирающего города.

— Значит, единственное, что нам остается, это надеяться на бога, — разочарованно пробормотал он.

Отец Донован нетерпеливо притопнул ногой и пошел дальше по разбитому тротуару.

— Бог не благотворительное общество, мой мальчик! В конце концов, мы сами решаем в силу данной нам свободы воли.

— Подожди, отче! — возразил Николай. — да ведь мы никогда не сталкивались ни с чем подобным. Все предыдущие бедствия были дуновением ветерка по сравнению с этим вселенским вихрем. Человечество прошло через множество кризисов — экологический, ядерный, энергетический, эпидемия электромагнитной аллергии в двадцатые годы… Но все они были вызваны самими нами, значит, был шанс как-то с этим бороться. Впервые угроза идет извне, причем со всех сторон. С тех пор как мы с тобой познакомились, ты мне твердишь одно и то же: добро, добро спасет мир. Как? Каким образом может сдержать стихию наше хрупкое человеческое добро или зло?

Донован опять остановился, прислонившись к стене, чтобы дать отдых больной ноге, и скрестил руки на груди.

— Трудный вопрос, — сказал он. — Попытаюсь ответить на него коротенькой притчей. Представь себе, что разразилась ядерная война. Но в результате войны погибло не все, что-то осталось, ну, допустим. Через много, много лет после Апокалипсиса где-то в руинах среди джунглей родился дикарь. Однажды, бродя среди деревьев, он наткнулся на странную пещеру с прямоугольным входом. Хорошая пещера, удобная, сухая… со множеством красных кнопок на стене. Дикарь устроился в пещере и жил там в свое удовольствие — насколько это возможно в подобных обстоятельствах. Ходил на охоту, разжигал огонь, жарил мясо. Но проклятое любопытство не давало ему покоя. Его мучил вопрос: а что будет, если нажать на эти красные кнопочки? Наконец не выдержал. Нажал. И пришел конец. Ни дикаря, ни кнопочек, ни пещеры… ни белого света! Ну, Ник, и кто, по сути дела, уничтожил мир? Может быть, дикарь? Абсурд! Сколько бы он ни махал своим каменным топором, он ничего страшного не мог бы сотворить с земным шаром, кроме как выкопать яму. И все же это сделал он. Нет, ничего не говори! Допусти лишь, на миг допусти, что все мы живем на красной кнопке Вселенной.

Николай размял плечи. Когда он собрался с мыслями, чтобы ответить, голос его прозвучал тихо и неуверенно:

— Ты… хочешь связать Коллапс всей Вселенной с неизмеримо более мелкой величиной — человеком. А доказательства?

— Да, конечно, доказательства… О том же твердит и один мой очень умный знакомый. Только иногда аргументы стоят меньше, чем сами вопросы. Не веришь? Тогда подумай над тем, что этот самый знакомый называет «принципом симультанности», иными словами — над тем странным фактом, что куда бы ни заглянули астрономы, они видят, что повсюду на звездах происходят одни и те же катастрофические изменения… Ну, я с тобой досюда. Зайду к Мишину и возьму лошадь. До свидания, Ник. Приятных снов.

Отец Донован кивнул, свернул направо за угол и, прихрамывая, пошел вверх по рю де Виктоар. Глядя на удаляющуюся спину, Николай постоял на перекрестке. Улыбнулся. До сих пор ему ни разу не удавалось выиграть спор со священником, да и в будущем вряд ли удастся. Донован умел закончить разговор в самый невыгодный для противника момент, что постоянно приводило в бешенство Мишина.

Небо светлело. Поеживаясь от холода, он свернул налево. Через несколько минут он наконец будет дома. С боковой улочки послышался стук колес и на рю де Виктоар выехала телега молочника. Он махнул рукой и прокричал:

— Доброе утро, Гюстав. Дай головку сыра из тех, что поменьше.

Молочник ослабил уздечку, подождал, пока лошадь остановится, и повернулся к нему.

— Шесть франков.

Николай сунул руку в карман, набитый банкнотами. Порылся, нащупал подушечками пальцев какую-то маленькую бумажку и вытащил. Потертая оранжево-коричневая банкнота достоинством в один рубль. Хотел сунуть обратно. Не жмись, подумал он, всю ночь денежными проблемами занимался, хватит на сегодня. И решительно протянул рубль молочнику.

Гюстав взял бумажку. Поднес ее к близоруким глазам, внимательно рассмотрел и вернул пренебрежительным жестом.

— Убери этот мусор, приятель. Я же сказал, шесть франков, или ты не расслышал?

— Постой, постой, — успокаивал его Николай с чувством превосходства. — Этот, как ты выразился, мусор, стоит, по меньшей мере, сто двадцать франков. Или ты не знаешь, что прошлой… нет, позапрошлой ночью у старого Розенхайма сгорел дом?

Молочник смерил его взглядом с головы до пят.

— Представь себе, знаю. И еще знаю то, чего ты, похоже, не знаешь. Ночью Розенхайм продавал рубли, как бешеный. Через подставных лиц. — Гюстав рассмеялся, потом смех перешел в болезненный сухой кашель, и на глазах выступили слезы. — Хорошие… хорошие денежки, должно быть, поимел… от этого пожара.