Читаем без скачивания Памятник крестоносцу - Арчибалд Кронин

— Не очень-то клеится.

— Можно поглядеть?

Стефен повел Гарри к своему фургону, вынес несколько полотен и поставил их одно за другим, прислонив к колесу. Гарри осмотрел их все с видом знатока.

— Ну, знаешь, старина, — сказал он, когда осмотр был закончен, — наверно, в них что-то есть, но до меня это как-то не доходит. Что-то у тебя неладно с перспективой. И не кажется ли тебе, что мазок слишком груб?

— Я и хотел, чтобы он был груб… Чтобы вернее передать жизнь как она есть.

— Но эти лошади не очень-то передают жизнь как она есть.

Гарри тросточкой указал на композицию темперой, где были изображены испуганные грозой, бешено скачущие кони.

— Я не стремился изображать здесь то, что само собой очевидно.

— Очевидно, нет. Все же… я люблю видеть лошадь такой, какой я привык ее видеть.

— А если к тому же на спине у нее сидит всадник, тогда ты уж совсем можешь быть спокоен, — криво усмехнулся Стефен и собрал полотна, чувствуя, что Гарри не имеет ни малейшего представления о том, к чему он, Стефен, стремится. — А ты еще занимаешься живописью?

— Да, разумеется. В свободное время. Я сейчас пишу первоклассную штуку — вид на променад. Мы с Ламбертом частенько ездим на натуру. Ты знаешь, они с Элизой ведь здесь. Он познакомился в посольстве с богатой американской вдовушкой и сейчас пишет ее портрет во весь рост.

Раздались шаги, и из-за фургона вышла Эмми. Она направилась было к Стефену, но, заметив Честера, внезапно остановилась. Какое-то странное выражение промелькнуло на ее лице.

— Что ты тут делаешь?

— Я всегда появляюсь там, где меня меньше всего ждут.

— Как фальшивая монета?

— На этот раз — как вполне полноценный тысячефранковый билет, — как ни в чем не бывало отвечал Честер, очаровательно улыбаясь. — Неужто ты не скучала в разлуке со мной?

— Просто не понимаю, как я ее пережила!

— Ну, не будь так жестока к старику Гарри. Ты знаешь, какие у меня слабые нервы. — Он поглядел на часы. — Ого, я уже должен бежать. В шесть часов свидание в отеле «Негреско». Но я хочу, чтобы вы оба приехали завтра утром ко мне на улицу Сирени, дом 11-б — как раз напротив бульвара генерала Леклерка. Позавтракаем вместе. Ламберты тоже придут. Вы свободны? Отлично. Это всего два-три километра по берегу. Трамвай проходит мимо моего подъезда.

Он улыбнулся, помахал тросточкой показавшемуся вдали фиакру вскочил в него, откинулся на плетеном соломенном сиденье и был таков.

Эмми проводила его негодующим взглядом.

— Что он о себе воображает, видали! Оказал нам великую честь, предложил воспользоваться трамваем, а сам укатил в экипаже!

— Не будем ему завидовать. Ему тоже приходилось туго в свое время.

— Я не верю, что он сорвал банк. Верно, на содержании у какой-нибудь старухи.

— Вовсе нет. Очень может быть, что он и выиграл в рулетку, — таким, как Гарри, всегда везет. К тому же он волочится только за молоденькими и хорошенькими девушками.

— И притом слишком часто. — Она усмехнулась, обнажив мелкие, острые зубы. — Ничтожество, sale type![31] Он мне всегда был противен.

— Ты, значит, не пойдешь к нему завтра?

— Конечно, пойду, не будь таким идиотом. Мы ему покажем, как задаваться, он еще пожалеет об этом.

Стефен в недоумении уставился на нее. Она терпеть не может Честера, это ясно. Зачем же, в таком случае, она принимает его приглашение? Может быть, ей хочется повидать Ламбертов? Он никогда не мог разгадать, что у нее на уме.

Когда они встретились на другой день, на ней было желтое муслиновое платье с вышивкой, очень узкое и короткое. Стриженые курчавые волосы были перехвачены желтой лентой. Она приветствовала Стефена своей обычной жесткой усмешкой.

— Можем мы взять фиакр?

— Без сомнения. Никаких трамваев.

Эмми выбрала самый нарядный из всех экипажей. Уселась, удобно откинулась на сиденье.

— Хорошо я выгляжу?

— Замечательно.

— Мне все равно необходимо было купить себе новое платье. Я купила это сегодня утром в «Галери мондиаль».

— Прелестное платье, — сказал Стефен. — И очень тебе к лицу.

— Я хочу показать этим господам, что им нечего задирать передо мной нос. Особенно Честеру. Он бог знает что о себе воображает.

— Да нет, Гарри не так плох. Немножко избалована но это не его вина. Недурен собой — вот в чем дело.

— Так ты считаешь его интересным мужчиной?

— Я считаю, что найдется немало дурочек, готовых потерять голову от его голубых глаз и курчавых волос.

Она искоса испытующе взглянула на него.

— Во всяком случае, я не принадлежу к их числу.

— Да, — Стефен улыбнулся. — Я, по правде говоря, рад, что он тебе не нравится.

Они миновали проспект Распай — широкую улицу, обсаженную Каролинскими баниониями, — проехали по бульвару Карно, потом вокруг залива по набережной и направились в сторону Болье. Небо было безоблачно, с гор веяло нежным и сладким ароматом цветов. Стефен чувствовал себя счастливым. Он сжал пальцы Эмми, и она несколько секунд не отнимала руки. За последние дни всевозможные знаки внимания, которые он беспрерывно ей оказывал, его бесчисленные маленькие подарки и обретенное им наконец уменье владеть собой произвели, казалось, на нее некоторое впечатление.

— Ты славный, — промурлыкала она.

Этих ничего не значащих, случайно оброненных слов было достаточно, чтобы Стефен почувствовал себя на верху блаженства. Быть может, она в конце концов и полюбит его!

Они уже въезжали в Вильфранш. Комнаты Честера в маленькой гостинице «Сиреневый отель» на улице Сирени, спускавшейся почти перпендикулярно к набережной, выходили окнами на общий балкон, окружавший небольшой внутренний дворик. Посреди двора журчал обсаженный кактусами фонтанчик, зеленые кадки с цветущими олеандрами украшали балкон. Все выглядело опрятно, скромно, красиво и уютно — очаровательное pied-a-terre,[32] которое Честер, с его уменьем устраиваться, вероятно, подыскал себе без малейшего труда.

Стефен и Эмми прибыли первыми, и Гарри подчеркнуто торжественно их приветствовал:

— Счастлив принимать вас в моем наследственном замке. Он не велик, но имеет свою историю.

— Очень темную и грязную, конечно, — съязвила Эмми.

Честер рассмеялся. Он был в белых фланелевых брюках и синей спортивной куртке с медными пуговицами. Надо лбом в густых, тщательно уложенных каштановых завитках светлела выгоревшая прядь.

— Если ты так думаешь, то я постараюсь, чтобы тебе в дальнейшем не пришлось испытать разочарования.

Он увел Эмми в спальню — снять шарф и перчатки, а Стефен, оставшись один в маленькой гостиной, огляделся по сторонам. Обстановка была банальная, только на стенах висели две акварели, и Стефен с первого взгляда узнал творения Ламберта. Он внимательно рассмотрел их, каждую по очереди: на одной был изображен душистый горошек в хрустальной вазе, на другой — небольшое семейство аистов, стоявшее в илистом, окутанном туманом пруду, и, всматриваясь в эти рисунки, Стефен дивился, как эта дешевка могла ему когда-то нравиться. Выполненные изящной, почти женственной кистью, акварели были вялы, безжизненны, лишены всякого своеобразия и абсолютно бессодержательны. Их могла бы написать обладающая некоторыми способностями преподавательница рисования в каком-нибудь женском пансионе. Глядя на них, Стефен понял, какой путь прошел он сам с тех пор, как впервые увидел Париж. Да, этот путь был нелегок, зато он помог Стефену понять, что такое подлинное искусство.

— Хороши, верно? — Честер и Эмми вернулись. — Ламберт одолжил мне их на время, это очень мило с его стороны. Между прочим, на обороте указана цена. Может статься, кто-нибудь из моих гостей захочет их приобрести.

— А ты еще не показал нам своих работ.

— Да видишь ли, — с некоторым замешательством отвечал Честер, — дело в том, что у меня здесь почти ничего нет. Я все отправил в Париж. Давайте выпьем.

Он достал бутылку «Дюбонне», наполнил три рюмочки, затем протянул каждому по очереди тарелку со свежими креветками.

— Не соблазнит ли это вас, мадемуазель? Bouquet de la baie.[33]

— Ты сам их ловил?

— Конечно. Встал ни свет ни заря.

Она, поправляя волосы, поглядела на него — на этот раз уже не так подчеркнуто недружелюбно.

— Какой ты лгун!

Гарри чистосердечно расхохотался.

— В этом я тоже большой мастер. Я ведь мастер на все руки.

Раздался звонок, и появились Ламберты. Они мало изменились — разве что Филип слегка раздобрел и стал еще более медлительно-томным. На нем был серый костюм с красной гвоздикой в петлице, на указательном пальце болталась перевязанная ленточкой картонная коробка с пирожными.

— Я прихватил с собой пирожные от Анри. Мы съедим их за кофе. Честер. Вы, верно, помните, Десмонд, каким я был всегда сластеной. — Ламберт небрежно растянулся на кушетке и, изящно раздув тонкие ноздри, понюхал цветок у себя в петлице.