Читаем без скачивания Сюрприз для Александрины - Наталия Ломовская

И он обнял меня, словно накрыл большим мягким одеялом, и моя тревога улеглась, сердцебиение унялось.

Я заснула.

Макаров не обманул.

Мы завтракали на залитой светом кухне, где простая стеклянная пробка графина сверкала, как алмаз «Куллихан». Макаров непрестанно шутил и делал бутерброды – с маслом, ветчиной и рыбой. Огромные бутерброды, которых хватило бы на целую бригаду голодных гастарбайтеров. Проходя мимо, он целовал меня в голову. Мне было так хорошо, что совершенно не хотелось задаваться вопросом – что же будет со мною, с нами дальше, кто мы теперь друг другу. Мне просто хотелось, чтобы всегда было это утро, этот аромат кофе и даже эти огромные кривые бутерброды.

Макаров довез меня до дома, с интересом посмотрел на подъезд и сказал, ловко поцеловав меня в уголок рта:

– Только быстро, я жду.

– А ты не хочешь… – заикнулась я.

– Сделаю пока несколько звонков.

Я покормила Царицу Савскую, быстро приняла душ, переоделась, и мы поехали в «Эдем». Мне казалось, никто не видел, как Макаров высадил меня у служебного входа, но это только казалось.

Когда я вошла в комнату для персонала, за мной напряженно следили несколько пар глаз – любопытных, насмешливых, сочувствующих.

– Ужин, я вижу, затянулся до утра, – громко сказала Маргарита.

Я промолчала.

– А, Настасья? Тихоня наша? До отвала тебя накормил наш шеф?

– Не понимаю, о чем ты, – сказала я.

– Неужели! – захихикала Маргарита. – А парфюмерную коллекцию смотрели? А «Шипр» винтажный, последний на свете, он тебе понюхать не предлагал? А мне вот предлагал. И Нинке тоже предлагал. Только пузыречек раскупорить так и не смог.

– С девушками у него лучше получается, – согласилась циничная Нина. – Большой специалист по делу раскупорки. Ой, а у кого это сейчас губки задрожали?

Мне вдруг стало очень больно. Мне было больно везде – у меня болела кожа, к которой он прикасался, глаза, которые смотрели на него, даже волосы, которые он целовал.

Но я была дочкой Аптекаря, воспитанницей гувернантки, правнучки баронессы Буксгевден, я получила блестящее воспитание и умела владеть собой. Одним из главных умений воспитанного человека, по мнению моих наставников, было умение делать хорошую мину при плохой игре.

– Что ж, – сказала я этим смеющимся гарпиям, ожидающим моих слез, как манны небесной. – Значит, меня можно поздравить со вступлением в клуб, не так ли? Хоть что-то общее у нас появилось!

Они замолчали.

Я стала переодеваться.

– Ты молодец, – шепнула мне на ухо Диляра. – Не обращай внимания на этих злыдней. Они поболтают, да и забудут…

– Все это правда? – спросила я у нее, хотя сама знала ответ.

Диляра кивнула.

– Насчет Маргариты – совершенно точно. Я сама видела, как он ее привозил-отвозил. Потом у них разладилось. Ну, а про Нинку наверняка не скажу, ничего не видела. Но раз она говорит – зачем ей врать-то!

– Я сделаю духи для тебя одной, моя дорогая! – донесся до нас издевательский голос Маргариты, и я почувствовала, что у меня к глазам подступают слезы.

– Только не реви, – предупредила меня Диля. – Они тебя тогда просто заживо съедят. Вытри глаза. Не обращай внимания на Маргариту, она, правду сказать, просто дрянная девка. Теперь с Акулининым сыном связалась, вот уж они друг друга стоят. Он как раз сегодня дежурит.

Самообладание вернулось ко мне. Мы прошли в зал и стали у дверей. Там уже торчал охранник. У него было благообразное лицо, и я на секунду усомнилась в том, что он сто́ит Маргариты. Впрочем, я и макаровские излияния принимала за чистую монету… Что ж, будет мне наука.

Тяжелый это был день. У меня маялось сердце, и ноги были словно ватные, но я продолжала улыбаться покупателям и даже удачно продала два флакона духов двум симпатичным женщинам. Должно быть, они были или сестры, или мама с дочкой – смеялись, добродушно подтрунивали друг над другом и особенно настаивали на том, чтобы купить разные, но все же гармонирующие друг с другом духи. В результате старшая получила классический аромат «Шанель № 19» – целый луг свежескошенной зеленой травы, в центре которого распускается огромная роза – строгая, с колючим стеблем… А младшая выбрала водичку японца Мияки – та же яркая зелень, но в сердце не роза, а душистый, растрепанный, наивный пион. Женщины так мило благодарили меня, что я даже утешилась немного. Я завидовала им, их жизнь казалась мне ясной и чистой, а в моей все было сумрачно в прошлом, все запутанно в будущем, а о настоящем лучше и вовсе не думать!

Маргарита все время терлась около меня – то ли собиралась отбить у меня покупателей, то ли интересовалась моими непревзойденными приемами продаж. Тем не менее мне очень хотелось, чтобы этот день поскорее кончился, чтобы поехать домой, лечь под плед и позвонить Стасе. Я почувствовала себя страшно одинокой – все мои знакомые остались в той, прошлой жизни. Впервые со времени своего бегства я затосковала по Ирине. Странно, что я не придавала ей большого значения. Никогда, в сущности, не обращала на нее особенного внимания и даже не знала, что она за человек, какая у нее была судьба, откуда у нее, к примеру, этот шрам, обезобразивший лицо… Она была для меня чем-то вроде домашней мебели, ее мысли и чувства меня не интересовали, а ведь она заботилась обо мне всю жизнь и была мне как мать.

Значит, я ничем не отличалась от Аптекаря, а может, и хуже его. Он-то вел с Ириной долгие беседы в своем кабинете, они могли просто сидеть рядышком на диване перед камином. Когда-то, когда я была еще маленькая, они порой пели на два голоса старинные казацкие песни, причем вела Ирина своим прекрасным контральто, а Аптекарь подпевал ей дребезжащим тенорком… В последние годы эта привычка сошла на нет, Ирина часто выглядела недовольной, раздраженной и усталой, и немудрено. Столько лет терпеть Аптекаря! Стася была уверена, что Ирина – ловкая и хитрая особа, интригами приобретшая авторитет в нашем доме. Но сестра знала об Ирине только по моим рассказам и не могла судить верно!

Мне казалось, что все плохое со мной уже случилось, но мне это только казалось. Тут надо, прежде всего, объяснить порядок, установленный в «Эдеме». Служащие переодевались в комнате со шкафчиками, потом комната запиралась. Во время рабочего дня доступа туда не было. Девушки выходили в торговый зал в форме – зеленых шелковых платьях без карманов. На кассе они брали казенную сумочку, в сумочке лежал блокнот, куда консультанты заносили позиции проданного товара, и под конец смены сдавали сумочку вместе со всем содержимым обратно на кассу. Продавщицы шли в комнату персонала, там переодевались в свою одежду и через черный ход выходили на улицу – в торговый зал входить уже было нельзя.