Читаем без скачивания Атлантарктида - Василий Головачев

– Не думала, что ты такой обидчивый.

– Дело не в обиде, тем более что я человек военный.

– Стучи, я стану сзади.

Вербов улыбнулся.

– Чего лыбишься? – нахмурилась девушка.

– Вспомнил юмор: идём мы, бывало, с другом по минному полю, то он впереди, то я сзади.

Инга улыбнулась ответно, сжала его локоть.

– За «друга» спасибо, стучи. – Она отошла к группе.

Уняв волнение, он поднял руку, собираясь стукнуть кулаком по «иероглифу», потом, повинуясь интуиции, направил на узор луч фонаря, помигал, метя точно в центр узора, и только после этого шлёпнул по «иероглифу» ладонью.

– Сим‑сим, откройся!

Скрипнуло.

Вербов инстинктивно отпрыгнул назад, едва удержался на ногах, поскользнувшись.

Стенка не шелохнулась.

– Попробуйте ещё раз, – посоветовал Дрёмов.

Денис проглотил горькую слюну, приблизился к перегородке, сделал серию подмигиваний лучом фонаря, шлёпнул по «иероглифу» сильней.

Скрип повторился. В стене образовалась щель, точнее, три щели, сливавшиеся в центре узора. С неохотой, то и дело останавливаясь, треугольные «осколки» перегородки начали расходиться лепестками диафрагмы. Проползли полметра и застыли окончательно, оставив звёздчатое отверстие, за которым стыла полная темнота.

– Я боялся, что механизм заест, – признался подбежавший Дрёмов. – Всё‑таки столько лет прошло.

– Я боялся другого, – пробормотал Вербов.

– Ловушек? – осклабился Лобанов.

– Ловушки – гораздо более позднее изобретение человечества, – уверенно сказал археолог. – Ими стали оборудовать греческие пирамиды, усыпальницы и храмы всего три тысячи лет назад, а десять тысяч лет назад люди жили проще.

– Это они вам лично рассказали? – съязвил Пальковский, жадно всматривающийся в глухой мрак подземелья за стеной.

– Генная память, – отшутился Дрёмов.

Вербов полез в отверстие, стараясь не зацепиться за острия лепестков, толщина которых оказалась не такой уж и большой – всего сантиметра три. Помог Инге.

Осмотрелись, направились дальше вверх по склону трубы‑тоннеля, считая шаги.

Секция тоннеля за перегородкой была не такой сырой, как следующая за тамбуром, и в воздухе появились иные запахи – прогорклой слежавшейся пыли и плесени.

Через минуту лучи фонарей высветили ещё одну перегородку, ничем не отличавшуюся от первой. Остановились, посовещались, и Вербов проделал тот же трюк, что и раньше: помигал фонарём и постучал в центр «иероглифа».

Диафрагма на сей раз открылась быстрей и без скрипа, полностью освободив проход.

Но и следующая секция тоннеля была заполнена тишиной и мраком, отличаясь от первых двух только относительной чистотой, температурой воздуха – в ней было значительно теплее – и новой волной запахов.

Запершило в горле. Кислорода в здешнем воздухе было маловато.

– Может, наденем маски? – предложил Лобанов.

– Рано, – отрезал Вербов, – будем терпеть, пока совсем не сможем дышать. Кто знает, чем заполнен Купол.

Открыли третью секцию, четвёртую и остановились, заметив впереди слабое «гнилушечье» свечение.

Стены этой секции обросли колониями грибов – с виду напоминающих земные вешенки, но грибами они не являлись. Скорее всего материал стен просто начал шелушиться от старости.

– Прошли, – едва слышно проговорил Дрёмов.

Тем не менее его услышали.

– Подозрительно всё это, – проворчал Пальковский.

– Конкретнее? – оглянулась на него Инга.

– Мы слишком легко прошли в Купол… будто нас специально пропустили… и это детское пошлепывание по стенкам… вам не кажется, что кто‑то из нас знает, куда мы попали?

– Это камешек в мой огород, – улыбнулся археолог.

– Да, в ваш! – с вызовом выпрямился Пальковский. – Что за намёки на предков‑гиперборейцев вы себе позволяете? Кому вы рассказываете сказки? Может быть, вы потомок арийцев? Тех, кто на самом деле строил бункера в Антарктиде? Я имею в виду фашистов в войну!

Лица обступивших Пальковского мужчин выразили их чувства – от удивления до недоверия и осуждения.

– Ну, это вы загнули, товарищ аномальщик, – укоризненно сказал Лобанов.

– А я предлагаю допросить его! – повысил голос Пальковский. – Пусть признается, откуда ему известны внутренние детали Купола!

– Немцы в сорок пятом действительно отправляли подлодки к Антарктиде, – сказал бортинженер, – я читал, но ни одна их экспедиция не достигла цели.

– Вы лучше про Бормана вспомните! Пропал рейхсфюрер бесследно, и только после смерти обнаружили, что он всё время жил в Аргентине. Об удачных экспедициях немцев потому и не слышал никто, что они своего добились. Так, может, Купол – их рук дело?

Дрёмов остался невозмутим, лишь в глазах мелькнул огонёк сожаления.

– Не злитесь, коллега, мои предки – славяне, предки которых – гиперборейцы. А вот вы…

– Поляк… наполовину…

– Судя по агрессивному поведению, вы ближе к потомкам атлантов, точнее, антарктов, и уж гораздо больше должны знать о реликтах тех времён. Может, вы потому и занимаетесь поиском артефактов, что знаете об их существовании?

– Я бы попросил вас, Виктор Степанович…

– А я вас.

– Прекратите, – прервал спор специалистов Вербов. – Как малые дети, увлёкшиеся виртуальным квестом. Мы реально на дне озера, на глубине четырёх с половиной километров подо льдом! Хотите выжить? Помогайте оба! Виктор Степанович, вы действительно знаете, что такое Купол?

– Ну… в общих чертах, – смущённо сказал Дрёмов.

– Вот, я же говорил! – возликовал Пальковский.

– Но к немцам это сооружение всё равно не имеет отношения. У меня просьба, – Дрёмов неуверенно посмотрел на Вершинину, – товарищ полковник. Давайте доберёмся до центрального поста этой машины, и я поделюсь всей информацией, какой располагаю. Честное слово! Хочу сначала убедиться, что мои догадки верны.

– Ах, догадки, – язвительно скривил губы Пальковский.

– Андрон Рифгатович, – сдвинула брови Инга, – держите себя в руках.

– Молчу, молчу… ваши коллеги сумели бы развязать ему язык.

Дрёмов посмотрел на Вербова, пожал плечами, как бы говоря: какая муха его укусила?

– Идёмте, – сказал Вербов. – О гиперборейцах… и о немцах поговорим позже.

– Я никого не хотел обидеть, – глухо сказал Пальковский.

– Да я вас особенно и не виню, – дружеским тоном ответил Дрёмов. – Мы все устали, нервы напряжены.

– Но ведь вы наверняка знаете, что такое Купол.

– Позвольте вам не отвечать, дружище.

Вербов глянул на Ингу, глазами указал на Пальковского: присматривай за ним. Она поняла, кивнула еле заметно.

Двинулись дальше.

Тоннель полез в гору, идти стало трудней.

Источником свечения оказалась очередная перегородка, вернее, «грибная поросль» на её поверхности. К тому же воздух в тупике был насыщен углекислотой, пришлось‑таки натягивать маски.

– Она горячая, – кивнул на стену Лобанов. – Парит. Чуете? Здесь тепло.

Действительно, стена была нагрета и сухо блестела под «зарослями опят и вешенок» как полированная или смазанная маслом.

Вербов собрался было повторить процедуру отпирания замка перегородки, но Дрёмов вдруг остановил его:

– Подождите, Денис Геннадиевич, меня тоже смущает отсутствие сторожевых устройств.

– Вы же утверждали, что антаркты… или атланты жили проще, чем люди в наше время, не применяя изощрённых ловушек.

– И тем не менее они должны были применить меры предосторожности, дабы никто из посторонних не мог устроить диверсию.

– Защиту от дурака, – подсказал Лобанов.

– Нечто в этом роде.

– Что вы предлагаете?

– Давайте все отойдём подальше и бросим в стенку камень.

– Тут нет камней.

– Можно пустить пулю, – сказал Лобанов, взвешивая в руке автомат.

– Это уже чересчур. – Дрёмов оценивающе глянул на его «АДС». – Хотя, если нет другого способа…

– Нож, – предложил Вербов. – Я брошу нож.

– Вы умеете… э‑э, метать ножи? – засомневался Пальковский.

– Учили.

– Он с детства умел, – подтвердил Лобанов, – всегда что‑то кидал, а однажды удачно засветил куском шлака в голову Генке Ломтику.

– Это не я, – усмехнулся Вербов, – это Вовка Сергутин. Ладно. Всем отойти!

Отряд сдал назад.

– Ты осторожней, майор, – тихо сказала Инга, обернувшись.

На сердце стало теплей.

Вербов осмотрел заросшую «опятами» стенку, выискивая спираль «иероглифа», прикинул расстояние, с какого наверняка не промахнулся бы в цель, отошёл назад на десять метров, отодвигая спутников ещё дальше, и бросил армейский «бусурманин».

Нож точно вонзился остриём в середину «иероглифа», но не воткнулся, как можно было ожидать, а словно попал в бронелист, упал на пол.