Читаем без скачивания Зеленые млыны - Василь Земляк

На следующий день все было устроено по высшему разряду. Приехал сам начальник глинской почты Хари тон Тапочка на бричке с кучером. Почтили ноги Прота сика, да так, что сами остались без ног и заночевали во дворе на травке. Харитон Тапочка спал на подушках. Протасик рассыпался в благодарностях философу. Неслыханное дело — чтобы сам Харитон Тапочка приехал в гости к почтальону! Шестой палец на левой ноге, благодаря Фабиану, превратился в такое достоинство Протасика, что Тапочка отныне хотел иметь только шестипач лых почтальонов. Фабиан произвел на Тапочку самое прекрасное впечатление, какое мог произвести вавилонский философ на глинского почтмейстера. Оба были рады этому знакомству, утром Фабиан разыскал в своих святцах Харитона и таким образом заложил основу нового приходного дела. Это был уже выход в Глинск, и дело не могло ограничиться одним Тапочкой, через него в святцы к Фабиану попадут, верно, и еще более достойные глинские мужи.

А пока что его внимание было приковано к вавилонянам. Они уже так свыклись с этим ритуалом, что если Фабиан не приходил к кому нибудь в день ангела, это расценивалось не иначе, как дискредитация именинника. Всем, правда, за очень небольшим исключением, импонировал и вид этого мыслителя, и образ его мышления, и речи на торжествах. Он умел даже самого маленького человека возвысить в глазах других (скажем, Протасика в глазах Тапочки). Вавилонский актив взял себе за правило бывать на именинах в более или менее постоянном составе: Ткачук, Соколюк с Даринкой, оба Буга — отец и сын, оба Раденьких — Федот и Федор (сыновья братьев Раденьких), трое Павлкжов — кузнецы, члены правления, Рузя Джура — слава и гордость Вавилона, Явтушок (в качестве страхового агента) и, конечно же, Савка Чибис — исполнитель. Как видим — немало уважаемых людей, которые могли бы украсить любые именины. Но, разумеется, самым прекрасным дополнением к ним был философ с козлом. Считалось, что присутствие на именинах козла придает празднику некий символический смысл — ведь если верить Фабиану, этим существам некоторые древние народы поклонялись как богам.

«Ни у кого из вас, — говорил Фабиан, — нет такого верного товарища, какого имею я в особе этого рогатого молчуна. Я уверен, что приобщение этих существ к цивилизации оправдало себя. Если бы у Дон Кихота вместо Санчо Пансы был обыкновенный козел, он наверняка допустил бы намного меньше ошибок в своей жизни, ведь в каждом из нас живет подстрекатель к безумствам и тем грешным страстям, какими наделили нас наши праотцы».

Полоса именин длилась всю зиму, весну, затем наступал большой перерыв до осени, Фабиан на это время переодевался в свое обычное платье и становился весовщиком к молотилке, являя собой там, по крайней мере в глазах Варйвона, образец честности и бескорыстия. Козел в этот период также переходил на содержание колхозной кухни.

Явтушок никудышно ориентировался в великих революционных ситуациях, всегда заблуждался и оказывался среди разбитых, за исключением, пожалуй, тех немногих дней, когда был коноводом в Первой Конной, победу которой над белополяками потом беззастенчиво приписывал себе, поскольку в решающую минуту будто бы подал командарму свежего коня вместо подбитого под ним шрапнелью. Правда, тогда никто, кроме самого командарма, не заметил этого подвига, но такой эпизод под Бродами имел место и в самом деле мог отразиться на всей операции. После этого, когда началась атака, Явтушок не спускал глаз с командарма, держа для него наготове запасного коня, но второго такого случая больше не представлялось, и командарм, и конь его были точно завороженные от пуль и снарядов, вот Явтушок и не смог прославиться в том походе.

Зато в мелких житейских событиях Явтушок порой выступал как выдающаяся личность. Это проявилось еще в эпоху ликбеза. Читать Явтушок научился за три вечера, на шестой вечер свободно писал по печатному, на следующей неделе стал писать по письменному, а через месяц сам уже вел группу наиболее тупых односельчан, среди которых была и Прися, так и не сумевшая одолеть премудрость словообразования. И если Явтушок не выбился в большие люди, так это совсем не его вина, это следует отнести к недостаткам самой системы выдвижения, при которой предпочтение отдавалось не таким сложным и противоречивым натурам, как Явтушок, из за невозможности хотя бы приблизительно определить, где такой тип может оказаться в случае тех или иных социальных усложнений или обострений классовой борьбы. Ведь «обезземеливание» не только позитивно влияло на человека, но и вызывало в нем такие неожиданные изменения, каких не могла в деталях предвидеть ни одна мировая философия.

Явтушок был одним из тех, у кого обобществление земли сперва вызывало неуемную тоску по ней, затем равнодушие, а позднее — чувство презрения к ней, быть может, и враждебности даже. Потому то он и пытался отойти от нее, охотно сам высказывался об этом, а со временем, добровольно застраховав свою жизнь, неожиданно для самого себя и для вавилонян выбился в страховые агенты.

Этот пост — страхового агента вавилонского куста — до Явтушка занимал какой то глинский бездельник, солидный с виду усач, который наведывался сюда изредка на велосипеде да так ни с чем и возвращался домой, не застраховав за все время ни одной души, кроме Явтушка. «От чего их страховать? — жаловался он Явтушку, передавая по акту дела «агентства». — Чумы нет, сибирки нет, градобои хоть и бывают, да и тех кот наплакал, так что работа у вас тут будет, товарищ Голый, не бей лежачего, если б хоть наполовину поближе к дому, я бы лучшего места не искал. Как написано в псалтыри: «праздное место». Роботуна (такая была у него фамилия) поставили в Глинске начальником ярмарки («Горе ярмарке», — подумал Явтушок), а Голый начал службу с придания «конторе» надлежащего вида. Привел Присю, чтоб побелила стены, вымыла пол, окно. Потом оклеил стены всевозможными плакатами о выгоде страхования (целый рулон их стоял в углу — Роботун так и не нашел времени развернуть их). На следующий же день Явтушок приступил к исполнению служебных обязанностей страхового агента, соответственно одевшись как можно аккуратней и с самого утра усевшись за стол, в ящиках которого сохранялась история бездеятельности его предшественника (всевозможные бланки и формы, в которые Явтушку предстояло вдохнуть хоть какие нибудь признаки жизни). В первые дни его поражало буквально все, и прежде всего окружавшие его со всех сторон плакаты. И уж совершенно отрывало Явтушка от предыдущего образа жизни сознание того, что он сидит за государственным столом, принятым от Роботуна по акту, а к столу прибит жестяной инвентарный номер — 10. Прочитав эту цифру, Явтушок сообразил, что таких служащих, как он, не так уж и много; 0. Стало быть, наконец, и он чего то стоит…

Первые дни Явтушок решил трудиться без обеденных перерывов, чтобы уже этим засвидетельствовать свою преданность делу. Обед из двух блюд ему всякий раз приносил на службу один из сыновей. Уже по самым обедам Явтушок не мог не заметить, что в глазах Приси он, как персона, поднялся очень высоко, обеды для него готовились намного старательнее, чем прежде, но проклятый Вавилон, за исключением разве что Савки Чибиса, словно и не замечал, как высоко взлетел Голый, и за все время ни один вавилонянин не удосужился даже заглянуть в страховую контору и полюбоваться новым агентом 0. Руководитель райстраха Швабский тоже не показывался, и Явтушок с каждым днем все острее ощущал ненужность своей конторы, а стало быть, и себя в ней. Как нарочно, ни градобоя, ни какого либо другого стихийного бедствия за это время не случилось, у Явтушка поэтому не было случая напомнить о себе Ткачуку, который застраховал горох (эта культура очень боится града) и сахарную свеклу еще при Роботуне. Ничего не случалось и в соседних колхозах, те своевременно платили страховку непосредственно в Глинске, забыв о существовании возглавляемой Явтушком конторы. Но от этого деятельный гений Явтушка не угасал нисколько, и он, в отличие от своего предшественника, решил сдвинуть с мертвой точки индивидуальное страхование. Первым он избрал самого товарища Ткачука, вавилонского председателя колхоза, который и впрямь уже дышал на ладан.

Вавилонянам казалось, что председатель вот вот помрет, но он жил, и его худощавые мальчишки тоже не умирали. Говорят, он пил от чахотки собачье сало и сыновей поил тем же снадобьем. Один только не смог пить и умер прошлой весной, как только зацвел чебрец на луговине. Но еще трое пока были живы. Болезнь у них была от матери, она умерла в Елисаветграде, откуда они приехали в Глинск. Жена наградила чахоткой и мужа. И вот Явтушок после горячей агитации застраховал жизнь Ткачука. За председателем сравнительно легко поддался на уговоры Лукьян Соколюк — как никак предсельсовета должен способствовать процветанию страхового дела, — но дальше индивидуальное страхование продвигалось с немалыми трудностями и, как правило, дело заканчивалось поражением Явтушка, который из за этого каверзного «довольно и того, что ты сам себя застраховал», вынужден был застраховать еще и Присину жизнь. Впрочем, кроме кое кого из актива, ему все же удалось застраховать и нескольких рядовых вавилонян: скотника Горпинича — у него один из быков бодался; сторожа баштана, который мог пострадать от расхитителей арбузов; конюхов — им приходилось самим обслуживать соломорезку и ни один не был гарантирован от опасности остаться без руки; и еще двоих или троих трактористов из бригады Даринки Соколюк. Сама же Даринка страховаться категорически отказалась, не иначе как из ненависти к агенту. Среди тех, кого Явтушок не смог убедить в необходимости застраховать жизнь, был и Фабиан, заглянувший как то в агентство полюбоваться на Явтушка в новой роли. Речь зашла о козле, его Фабиан соглашался застраховать, Явтушок был, конечно же, не против, но в перечне объектов, подлежащих страхованию, козла обнаружить не удалось. Разумеется, к величайшему сожалению, потому что именно с козла Явтушок думал начать страхование животных в частном владении. Так и разошлись бы философ и агент, не вспомни Явтушок про лачугу Фа биана на Татарских валах, чуть ли не одну из самых древних халуп в Вавилоне.