Читаем без скачивания Греховная связь - Розалин Майлз

В глазах у него потемнело. Он удержал свой разъяренный кулак буквально в сантиметре от лица Джоан.

— Не смей так о ней говорить!

— Ну, давай, давай! — обезумев, выкрикивала она. — Давай, ударь меня! Ты же хотел ударить, так ведь? Хорошая вздрючка, и все в порядке? И ей того надо. Таких мужиков она любит, не ясно, что ли? Грубых, как ее папаша.

— Нет!

— Да, миленький, да! И это она делает из тебя, если ты не настолько потерял голову, чтоб видеть!

— Джоан…

— Что „Джоан, Джоан!“? Я для тебя никто отныне и никем не буду, раз ты выбрал ее Тебе крышка!

Он чувствовал, как снова в нем поднимается волна гнева и собрал все силы, чтобы взять себя в руки и успокоиться.

— Джоан, ты не понимаешь!

— Нет уж, понимаю, еще как понимаю! — Она побагровела и тяжело дышала, лицо и шея пошли безобразными пятнами, но в глазах ее светилось торжество бегуна, который уже видит впереди заветный финиш и победу.

— Я все понимаю — гораздо лучше, чем ты. — Она остановилась на секунду и схватила его за руку; ногти врезались в его кожу. — Если ты сейчас же не бросишь эту маленькую сучку — не прекратишь это сумасшествие — сию минуту! — тебе крышка! Твой брак, твоя карьера — все! Я скажу Клер. Я сообщу епископу и архиепископу. Я доложу Молли Эверард. И скажу мистеру Уилкесу. Хотела бы я посмотреть, как ты будешь служить в Брайтстоуне — или где бы то ни было на этом острове — после всего этого!

Она словно зажала в тиски его сердце, его душу, его достоинство и с наслаждением поворачивала винт.

— Джоан, ради Бога, выслушай!

Она взглянула на него с безграничным презрением.

— Ты слышал, что я сказала. И ты знаешь, я сделаю это.

Он знал.

— А что будет?..

Еще один испепеляющий взгляд.

— Ничего не будет. Я умею держать язык за зубами, когда надо. Никто слова от меня не услышит, ни одна душа не узнает. И она в том числе. — Джоан чуть не выплюнула слово. — Она не такая дура, чтоб лишить себя возможности дурачить других мужиков! Эта девица не будет портить себе будущее. С такими дуралеями, как Поль Эверард, который бегает за ней, высунув язык!

Так вот в чем дело! Тысячи намеков, маленьких незначительных деталей промелькнули у него перед глазами, и он проклял свою былую слепоту. Бедная Джоан и ее безнадежная отвергнутая любовь. Гнев сменила жалость. Бедная несчастная Джоан. По крайней мере Алли была полностью его, она не любила другого!

— Джоан, я знаю, как это все выглядит со стороны. Ты думаешь, я не размышлял об этом? Да я ни о чем другом думать не могу! Ночи напролет думаю только об этом — и о ней…

Она подозрительно смотрела на него и молчала. Он собрал все свое мужество, чтобы сделать самый серьезный, самый замечательный шаг в своей жизни.

— Но одно знаю твердо — я не могу ее потерять. И я найду выход…

— Ты не сможешь! Потому что выхода нет! Ты себя обманываешь, Роберт, чего ты никогда раньше не делал, никогда в жизни! Что бы ни нашептывали злые демоны, нет и никогда не было способа выпутаться из подобной ситуации, иметь сразу любовницу и жену, и еще чтоб при этом все вокруг плакали от счастья!

Ему нечего было сказать.

— У тебя нет волшебной палочки, Роберт, или ты запутался в трех соснах? Ты просто не ведаешь, что творишь!

— Время, Джоан, — единственное, что мне нужно. Дай мне немного времени!

— У тебя нет времени! У тебя нет времени! Уж не думаешь ли ты, что я буду лгать, покрывать тебя, сидеть за одним столом с тобой и твоей женой и делать вид, что ничего не случилось, пока ты будешь ломать голову, как вывернуться? Не получится! Есть только один выход. Тот, который я тебе предлагаю. Иначе я всем расскажу, и начну с Клер, как только она переступит порог!

Клер. Нет. Он не может позволить втянуть ее в это. Лично он — он в этом был уверен — готов на все. Но он не может играть жизнью, счастьем и душевным спокойствием Клер.

Придется согласиться — по крайней мере сейчас. Это единственный способ выиграть время, которое сейчас нужно больше всего на свете. Но он в аду. И никогда, до конца жизни ему не выбраться из него.

Губы Джоан искривились в болезненной мстительной улыбке — она чуяла близкую победу. А условия ставит победитель.

— Отныне всякая связь с этой девицей прекращается, прерывается, кончается. Не разговаривать с ней, не видеть ее. Если она позвонит — кладешь трубку. Если пишет — отдаешь письмо в мое полное распоряжение. Встретишь в городе — переходишь дорогу и идешь другой стороной. Если она бросится в море с утеса — не отслужишь по ней панихиду!

Злоба ее превосходила всякое разумение Каждое слово вонзалось, словно гвоздь, в его сердце. Роберта трясло, но он не мог, не хотел плакать. Все иссохло в его душе. Ибо с безошибочным чутьем она нащупала корень его бытия и безжалостно подрубила его.

Воистину духи тьмы и разрушения вырвались на свободу в Брайтстоуне в эту ночь. Злоба удрученных наблюдателей и караульщиков, бешеная зависть одиноких душ, обреченных влачить существование в тени чужого счастья, — все требовало выхода. Яд обиды, оскорбленной и отвергнутой любви копился и готов был излиться на чью-то голову; отравляющие пары его могли погубить и невинных.

На многие годы осталось в памяти Поля Эверарда чувство беспокойства, которое гнало его в тот вечер из дома матери, где он мог бы мирно провести время и затем отправиться на боковую, как бывало тысячи раз. Это же чувство увело его из паба, где он скоротал бы вечер без особых забот и приключений, и не позволило остановить свой выбор на одной из подружек, чтобы разрядить накопившуюся горечь и неудовлетворенность. И именно это беспокойство толкнуло его в голубой „додж“ и направило в сторону дома Алли Калдер.

Почему продолжает он бегать за девушкой, которая ясно дала ему понять, что не любит его, ни капельки не интересуется им? В ту ночь после бала он поехал за ней на машине и легко догнал: высоченные каблуки не очень способствовали бегству. В то недолгое время, пока он вез ее домой, она наотрез отказалась довериться ему, хотя бы в качестве друга; и все надежды на то, что она поделится с ним своими бедами, поплачет на его мужественном плече и в конце концов растает в его объятьях — рухнули и превратились в прах.

Алли, не моргнув глазом, заявила, что не хочет больше видеть его, даже в качестве друга. Она не любит его — не может любить — и даже не представляет, что когда-нибудь полюбит. Как, впрочем, и любого другого человека в Брайтстоуне, выдохнула она — на что он не обратил особого внимания, потому что это было для него малым утешением.

Поль должен был признаться себе, что все-таки надеялся. Надеялся завоевать ее внимание, заставить полюбить себя. Он мечтал о маленьком, уютном, чистеньком домике, грезил о любящих, сияющих глазах — этих и только этих, и никаких других в мире, — устремленных на него, когда он возвращается с работы, представлял, как поднимает малышку, покрывает поцелуями и несет наверх, чтобы насладиться любовной игрой, одной из многих за вечер, после чего, усталые и счастливые, они, наконец, предаются сну. А потом посыплются детишки — мальчишки большие, смелые и черноглазые, как он, а девчонки в нее — сладенькие, стройненькие и светловолосые…

Что за сон…

Что за прекрасный сон…

Как можно отказаться от этой мечты, этой надежды? Да и Бог с ней, мечтой. Как мог он так ни с того, ни с сего перестать думать о ней, беспокоиться о ней, одинокой как перст, брошенной на милость этой скотины Калдера? Миссис Калдер намучилась, конечно, порядком, но думала ли она, сматываясь из дома, что обрекает свою крошку-дочь на все те же беды, от которых бежала сама?

О, Калдер, пьяница, драчун и пустозвон, спеси и чванства в нем больше, чем в призовом быке на ярмарке. Он всегда себе на уме, даже когда нальется пивом под завязку, просто так в драку не ввяжется. Но девчонка? Да еще такая хрупкая, как Алли, тоненькая как былиночка, у нее ж не мускулы, а шелковиночки. На что ей надеяться против этих двухсот фунтов туши, которая в бешенстве кулаком быка уложит?

Он повернул на дорогу. Даже с такого расстояния он увидел сцену, которая реально подтвердила его самые худшие опасения. В дверях калдеровского бунгало, освещенные лампочкой над крыльцом, яростно сражались двое: огромный мужчина и субтильная девушка, чьи крики уже явственно доносились до его ушей. Он выжал до отказа акселератор, и „додж“ рванулся вперед как олень.

— Пусти! Пусти!

— Ты никуда не пойдешь, ступай домой!

На дорожке перед входной дверью Алли, цепляясь изо всех сил за большую дорожную сумку, отбивалась от затрещин и пинков Калдера, который пытался загнать ее назад в дом. Поль резко остановил машину, распахнул дверцу и закричал:

— Алли! Алли! Сюда!

Застыв на секунду от изумления и неожиданности, девушка выскользнула из рук Калдера и бросилась бежать по дорожке, волоча за собой тяжелую сумку. Проскочив калитку, она рухнула на сидение машины и захлопнула дверцу.