Читаем без скачивания Очень хороший и очень дурной человек, бойкий пером, веселый и страшный... - Константин Сивков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Супруга царя прибыла сюда через несколько дней после его отплытия: она ехала из Мекленбурга через Голштинию и Зеландию. Когда она приехала на пароме, губернатор и шериф встретили ее на пристани, но она не была особенно приветлива с ними. Зато, когда она заметила между зрителями покойного ныне, достопочтенного Оле Зунда из Вейер-Дозе, седого, почтенного на вид старика, она низко поклонилась ему из своей коляски, думая, вероятно, что это патриарх страны. Пребывание в Никиобингском замке произвело на нее довольно хорошее впечатление, потому что она оставалась там пять дней; местные хозяйки по очереди ходили в замок готовить ей кушанье. Она была также очень довольна и всею их стряпней, и редкими винами, и всем, что было приготовлено для ее угощения.
Зейден К.{199} Петр Великий в Дании // Исторический вестник. 1882. Т. 10. № 10.
* * *
Записки герцога де Ришелье{200} (Mémoires histoirques et anecdotiques du duc de Richelieu), изданные недавно в свет (Paris, 1829–1830), занимательны не одною юмористическою искренностью, с коею предлагается в них собственноустная исповедь первого шалуна, волокиты и проказника двора Людовика XV. Они содержат в себе множество любопытных подробностей о важнейших событиях прошедшего века, коих герцог де Ришелье, по большей части, был, так сказать, домашним свидетелем и поверенным. Содержание предлагаемого здесь отрывка давно уже известно по многим рассказам и описаниям; но оно не покажется старым, по множеству хотя мелких, но тем не менее новых, черточек, схваченных с живой действительности живым вниманием очевидца. Ветреность рассказа, иногда уже забывающаяся до излишества, извиняется характером рассказчика[95].
Между тем как правительство доискивалось средств наполнить истощенную казну, посреди тайных козней неудовольствия и религиозных прений, раздиравших королевство, посреди внешних переговоров для поддержания мира, стоившего стольких пожертвований, регент{201} получил известие, что царь Петр намеревается посетить Париж. Для нашей народной гордости было очень лестно, что победитель Карла XII идет изучать Францию и дивиться ей.
Петр I, сотворив самого себя, хотел вместе сотворить и народ свой. Слава о нем гремела по Европе и сосредоточивала всеобщее внимание на сем чудном монархе, в коем величие произникало из недр варварства. Нельзя было не любить в нем этой необыкновенной страсти к просвещению, которая заставляла его работать простым плотником между голландскими матросами; этой руки, которая с толикою славою держала скипетр и меч и не гнушалась действовать орудиями самого последнего ремесленника. Он ехал в Париж для того, чтобы ознакомиться с тайнами усовершенствования художеств, и тем признавал уже превосходство нашей столицы над всякими прочими столицами Европы. Ему давно хотелось видеть Францию; и он изъявлял сие желание в последние годы царствования Людовика XIV. Но король, изнуренный недугами старости и, по причине расстройства финансов, приведенный в несостояние развернуть пред ним пышность двора, прежде столь блистательного, умел искусно отклонить царя от принятого им намерения.
Спустя несколько времени после смерти Людовика XIV царь поручил князю Куракину{202}, своему посланнику, сообщить нашему двору о желании его видеть Францию и известить о своем прибывании. Регент с удовольствием обошелся бы без такого гостя, как по причине издержек, коих требовало его пребывание, так и по причине хлопот, коих опасался от характера и привычек сего государя, который, будучи весьма короток и обязателен с ремесленниками и матросами, мог быть при дворе тем взыскательнее. Но особенно приводила в замешательство регента, исполненного тогда уважением к Англии, ненависть, которую царь имел к королю Георгу и которую сохранил он до самой смерти. Известно, что царь полагал свою славу в том, чтобы торговлю своих подданных привести в цветущее состояние. На сей конец он велел провести множество каналов. Один из них был остановлен королем Георгом; потому что должен был захватить маленькую частичку его немецких владений, и царь никогда не мог этого простить ему. Неудовольствие, которое он питал к английскому королю, было причиною весьма забавной шутки, сыгранной им в Амстердаме над английским посланником, который просил у него аудиенции. Царь, который в это время шел на корабль, велел сказать ему, чтобы он явился туда. Когда посланник прибыл, царь, взобравшийся уже на верх мачты, закричал ему, чтобы он лез туда же для получения своей аудиенции. Будучи не очень легок, сей последний охотно б отказался от сей чести; но постыдился показать себя столь явным трусом. Царь дал ему аудиенцию в люльке и, позабавившись довольно боязнью министра, отпустил его…
Итак, герцог отправил маркиза де Нель и дю Либуа, простого придворного, с королевскими экипажами дожидаться царя в Дюнкирхене и принять его при вступлении на берег. Дано было повеление платить все путевые издержки высокого гостя и воздавать ему такие же почести, как королю. Маршал де Тессе{203} отправлен был к нему навстречу в Бомон и сопровождал его оттуда до Парижа, куда прибыл он 7 мая.
В девять часов вечера царь остановился в Лувре. Ему отведены были комнаты королевы, кои были освещены и обмебелированы с пышным великолепием. Он нашел это для себя слишком роскошным, спросил квартиры в частном доме и немедленно сел опять в коляску[96]. Его отвезли в отель Ледигьера[97], подле Арсенала. Но как и там мебель была не менее великолепна, то он нашелся принужденным взяться сам за дело. Он велел достать свою походную койку и поставил ее в гардероб.
Между тем Верно, один из королевских гофмейстеров, должен был каждое утро и вечер приготовлять для царя стол на сорок кувертов, не включая офицеров и служителей. Маршал де Тессе имел надзор за всем домом и должен был всюду сопровождать высокого путешественника с отрядом гвардии.
Петр I был высок, весьма хорошо сложен, довольно сухощав: лице его было смугло и выразительно, глаза большие и живые, взор проницательный и иногда суровый, особенно в то время, когда лицо его подвергалось судорожному сотрясению, которое было следствием яда, данного ему в детстве; но как скоро ему хотелось сделать ласковый прием кому-нибудь, физиономия его становилась приятною и дружелюбною, хотя северная жесткость никогда не сглаживалась с ней совершенно. Его движения, быстрые и стремительные,
