Читаем без скачивания Империализм от Ленина до Путина - Виктор Шапинов

90-е годы начинаются войной США против Ирака и войной в Югославии, которая также завершается империалистическим вмешательством. В ходе Югославской кампании НАТО обостряются отношения межу США и Германией, которые преследуют несколько разные интересы в ходе совместной агрессии.

Новую интенсивность войнам империализма придает кризис 2001 года. Этот кризис, который экономисты сравнивали с Великой депрессией 30-х годов, оказался, однако, менее разрушительным, чем его исторический предшественник. Обвал фондового рынка в области «новых технологий» стал самым серьезным его последствием. Этот же обвал передал фактически власть в США в руки группы неоконсерваторов, тесно связанных с сырьевыми монополиями.

Буш, их кандидат в президенты, пришел к власти, набрав меньшинство голосов на выборах, в результате скандального пересчета голосов во Флориде, фальсификации голосования.

В 30-е годы Гитлер был поставлен во главу Германии крупнейшими немецкими стальными и химическими монополиями – Тиссеном, Круппом и др. Гитлер был нужен крупному капиталу Германии для того, чтобы осуществить скорейший захват рынков сбыта и источников сырья военными методами, потеснив основных конкурентов Германии – Британию и Францию. Буш поставлен с той же целью американскими корпорациями «Дженерал электрик», «Экссон Мобил», «Шеврон», «Нортроп», «Хеллибертон». Большая часть американской администрации напрямую связана с энергетическими монополиями, наиболее реакционной, крайне правой, профашистской частью бизнеса США. Вице-президент Дик Чейни – бывший глава и нынешний совладелец корпорации «Хеллибертон». Советник национальной безопасности Кондолиза Райс – бывший член совета директоров корпорации «Шеврон».

Первой жертвой агрессивной политики новой администрации стал Афганистан. Война была начала в 2001 году, поводом стала террористическая атака в Нью-Йорке. Однако связь между атакой террористов и завоеванием Афганистана уже тогда казалась сомнительной общественному мнению даже внутри США. Появившиеся позже свидетельства показывают, что военная операция готовилась заранее. Бывший министр иностранных дел Пакистана Ниаз Наак заявил в июле 2001 г., что «американские государственные служащие сообщили ему о плане американцев начать военную акцию против режима талибов и заменить их правительством «умеренных» афганцев. Акция должна проводиться с баз в Таджикистане. Ему также было сказано, что, если будет принято решение о поддержке акции, она может быть проведена в середине октября»[119].

Причиной войны стал кризис перепроизводства, а решением – увеличивающийся военный заказ. В Афганистане американская армия применяла прежде всего самое дорогостоящее вооружение. Военно-промышленный комплекс, таким образом, стал тем «маленьким мотором», который заводил «большой мотор» капиталистической экономики США. Война в Афганистане, а потом и война в Ираке, помогли США гораздо быстрее преодолеть последствия кризиса, чем их европейским конкурентам.

Военные расходы США снизились с $382,5 миллиарда в 1985 году до $276,3 миллиарда в 1997 году. Потоптавшись на этой отметке в 1998–2000 годах, военные расходы резко скакнули в 2001 году, и продолжают расти. В 2006 году они составили $561,8 миллиарда. Увеличение военных расходов в два раза не могут быть объяснены реальной военной угрозой – ни Ирак, ни Иран, ни крошечная Северная Корея не представляют для США военной угрозы. Причины сугубо экономические, война – лишь следствие противоречий развития капиталистической экономики. Бум в военной промышленности становится основным фактором роста американского капитализма, ВПК сменил «новую экономку» в качестве локомотива экономического развития. У американских компаний, занимающихся производством оружия, увеличение продаж составило почти 60 % (с $157 миллиардов в 2000 году до $268 миллиардов в 2004 году).

Важной для постсоветского пространства является война в Чечне, которую российский империализм ведет с небольшими перерывами с 1994 года. Из средства получения дополнительных сверхприбылей путем банковских спекуляций она превратилась в средство постоянного обогащения за счет военных заказов, «восстановления» и других способов потребления бюджетных средств. Здесь, как и в США сегодня, сырьевые и военные монополии задают тон внутренней политике и военной политике правящего класса. Не удивительно поэтому, что обе масштабные «операции» российских войск в Чечне совпадают с периодом роста цен на нефть на мировом рынке. Фактически война идет за контроль над Каспийской нефтью и ее транспортировкой, в которой компания «Транснефть» выступает конкурентом европейско-турецкого консорциума. Народ Чечни становится жертвой этого империалистического конфликта.

В США и в России военная истерия служила удобным поводом к ужесточению внутреннего режима, принятию «антитеррористического» законодательства, серьезно ограничивающего права и свободы человека. Это еще раз доказывает, что без борьбы за свободу угнетенных наций никогда не достигнут свободы и нации-угнетатели.

Будущее капитализма

Можно догматически восклицать, что у капитализма нет будущего. В длительной перспективе это, несомненно, так. Но революционный марксизм основывает свой прогноз конца капитализма вовсе не с детерминистским представлением о «неизбежности» социалистической революции, которая «автоматически» будет порождена движением стихийных сил капитализма.

Противоречие между детерминистским и диалектическим подходами к этому вопросу составляло суть дискуссии между В. И. Лениным и Розой Люксембург, проанализированная Георгом Лукачем в его знаменитой работе «История и классовое сознание». Это противоречие внутри революционного крыла марксистского движения.

Ленин противостоит детерминистскому подходу (который не доведен до крайности у Розы Люксембург, но в неразвитом виде содержится в ее теоретических построениях), подчеркивает значение классового сознания. Роза Люксембург видит революционность в конечном счете в стихийном движении пролетариата. В этом плане она является идейной предшественницей тех, кто сегодня говорит о самодостаточном значении социальных движений, противопоставляя их «косности» политических партий. Роза Люксембург также видит в организованной социал-демократии своеобразный тормоз развития стихийной революционности масс. Массы напирают слева на окостеневший партийный аппарат и он поворачивается в революционную сторону, борьба между оппортунизмом и революционным марксизмом разрешается под этим давлением внутри одной партийной структуры, где эти два направления сосуществуют в качестве «течений» – к этому можно свести революционную тактику Люксембург.

Ленин, напротив, считает, что противоречие нужно доводить до организационного разрыва с оппортунизмом. Это теоретическое различие «опредметилось» в различных судьбах российской и германской революций.

Пролетариат вступает в борьбу внутренне расколотым – на оппортунистическое и революционное направления. Массы, до этого политически пассивные, вовлекаясь в движение, примыкают, как правило, к оппортунистическому направлению и составляют меньшевистские Советы в России и правительство и Советы из правых социал-демократов в Германии. Левые должны «завоевать» эти массы на свою сторону.

Если организационное размежевание двух линий не завершилось до кризиса, то провести это размежевание во время кризиса оказывается гораздо труднее, что приводит немецкую революцию и, к сожалению, саму Розу Люксембург к гибели. Та же ошибка была допущена революционерами в Венгрии в 1919 году. Они объединились со старой социал-демократией, полагаясь на стихийную революционность масс и формальное признание социал-демократами диктатуры пролетариата.

Развитие производительных сил капитализма вовсе не ведет «автоматически» к социализму, они лишь создают предпосылки революционного переворота. Сами по себе они превращаются из производительных сил в разрушительные силы, делая все более реальной не альтернативу «социализм или варварство», а альтернативу «социализм или смерть».

Развиваясь производительные силы вовсе не натыкаются как на некую преграду на производственные отношения капитализма и «требуют» революции. Чисто экономическое развитие продолжается. И тут ошибались даже выдающиеся марксисты прошлого, такие как Троцкий и Сталин.

Троцкий в 1938 году начинает манифест создаваемого им Четвертого интернационала словами: «Экономическая предпосылка пролетарской революции давно уже достигла наивысшей точки, какая вообще может быть достигнута при капитализме. Производительные силы человечества перестали расти»[120]. Сталин приходил фактически к тем же выводам в последней своей работе «Экономические проблемы социализма в СССР» в 1952 году: «Можно ли утверждать, что известный тезис …об относительной стабильности рынков в период общего кризиса капитализма, высказанный до Второй мировой войны, – все еще остается в силе? …Можно ли утверждать, что известный тезис Ленина, высказанный им весной 1916 года, о том, что, несмотря на загнивание капитализма, «в целом капитализм растет неизмеримо быстрее, чем прежде», – все еще остается в силе? Я думаю, что нельзя этого утверждать. Ввиду новых условий, возникших в связи со Второй мировой войной, оба тезиса нужно считать утратившими силу»[121].