Читаем без скачивания Как опасно быть женой - Дебра Кент

Майкл аккуратно сажает Гомера в клетку и, показывая мне мешочек с сушеной травой, говорит:

– Не понимаю. Продавщица в зоомагазине уверяла, что морские свинки ее обожают. А Гомер даже не притронулся.

– Наверное, он очень разборчив.

“А может, он просто крыса”, – добавляю я про себя.

– Наверное. – Майкл открывает коробку с компакт-диском “Роллинг Стоунз” и начинает протирать его фланелевой тряпочкой, смоченной в какой-то жидкости. – Ну, в чем дело, Джули?

– В чем дело? Ты серьезно? – “Не заводись”, – говорю я себе. Делаю вдох. Выдох. – Объясняю. Знаешь, Майкл, то, что случилось вчера вечером, очень меня… огорчило. Я хотела сделать тебе сюрприз. Думала, ты обрадуешься.

На его лице появляется страдальческое изумление.

– Чему же мне было радоваться?

– Моему участию в твоем, ну, деле. Тому, что я пела с твоей группой.

– А что тут хорошего? Без обид, Джулия, но мне это вовсе не нужно. Что бы ты почувствовала, если б я пришел к вам на рабочее заседание? Или поехал с тобой на встречу, как вы говорите, пляжных прелестниц? – Майкл качает головой и вздыхает. – Милая, я люблю тебя всем сердцем, но иногда совершенно тебя не понимаю.

– Секундочку. – Я плотно сжимаю веки, чтобы осушить слезы. – Я вовсе не собиралась лезть к вам в группу. (Хотя втайне надеялась, что, услышав мое пение, они бросятся умолять меня выступать с ними. Но об этом я, разумеется, молчу.) Просто с тех пор как ты играешь, мы почти не видимся. Тебе хорошо, это написано у тебя на лице, вот и мне захотелось к вам. Что здесь ужасного?

– С моей точки зрения, детка, – вздыхает Майкл, – все. Понимаешь, Джулс. Ты очень красивая, талантливая, сексуальная. У тебя великолепный голос. Но ты моя жена. Я не хочу, чтобы мы были в одной группе. Это как-то чересчур, тебе не кажется?

– Наверное, ты прав, – говорю я, смаргивая новые слезы. – Извини меня.

– Иди сюда. – Майкл тянется, чтобы обнять меня, но я отшатываюсь. – Пожалуйста, Джули. – Он понуро опускает плечи и грустно на меня смотрит. – Я тебя так люблю. Но мы все отдаляемся и отдаляемся друг от друга. Я скучаю по тебе. По твоей счастливой улыбке. Ты больше не улыбаешься, заметила? Мне хочется поваляться в постели, пообниматься, но ты как будто все время отодвигаешься от меня. Или это я напридумывал?

Я молчу. Не напридумывал.

– Если я что-то не то сказал или сделал, Джулия, прости меня. Я тебя люблю. И ни в коем случае не хотел тебя обидеть.

В ответ меня хватает лишь на жалкое “спасибо”.

Эван – первое, о чем я думаю утром, и последнее, что я вспоминаю, засыпая. Слыша телефонный звонок, я молюсь, чтобы в трубке раздался его голос. Когда в ящике появляется новое сообщение, я шепчу “Эван, Эван, Эван”, ругаюсь, если письмо не от него, и снова и снова обновляю страницу с почтой. Я перечитываю старую переписку, просто чтобы чувствовать связь с ним. Увлечение Эваном лишает меня остальных интересов, словно кто-то взял и накрыл черной тканью все, что раньше составляло мою жизнь, оставив его одного, единственного.

Иногда мне кажется, что внутри меня что-то умерло. Может, другая женщина на моем месте была бы счастлива, я же – совершенно измучена. Я не могу думать о работе. Мне не интересно с детьми. Наедине с Майклом я постоянно раздражена, взвинченна и словно под микроскопом вижу его мельчайшие недостатки. По утрам он прикусывает губы, читая газету, по вечерам поджимает пальцы ног, прежде чем включить телевизор, носит черные носки с шортами и кроссовками и очень противно ест мороженое (крошечными кусочками, слизывая их с самого кончика ложки). Я изо всех сил стараюсь вспомнить, почему когда-то влюбилась в Майкла, но не могу. Когда я крепко зажмуриваюсь и пытаюсь представить своего мужа, то вижу Эвана Делани.

глава двенадцатая

– Так не может дальше продолжаться, – говорю я Энни. По ее словам, после моего сценического фиаско она не имеет права давать мне советы, но мы тем не менее договорились встретиться у публичной библиотеки. – Я ужасная мать и худшая из жен. Ради бога, Энни, помоги мне.

Я рассеянно вожу рукой по гладкому и прохладному крупу оленя, недавно появившегося в библиотечном дворе. Вообще искусственные олени вовсю плодятся по городу с тех пор, как урбанизация истребила настоящих. Перед зданием окружного суда стоят шесть проволочных, перед торговым центром – несколько выстриженных из кустарников, а теперь еще это известняковое трио.

– Хорошо. – Энни складывает ладони вместе, и мне на мгновение кажется, что она сейчас будет молиться о моем спасении. – По крайней мере, ты покончила с этим, пока дело не зашло слишком далеко. Ты молодец, Джулия.

Я говорю, что “дело” зашло-таки слишком далеко.

– Насколько?

– Далеко, – повторяю я.

– Очень? – спрашивает Энни.

– Дальше некуда.

– В смысле?..

– Да. – Я падаю на скамейку и закрываю лицо руками, стараясь дышать медленно и размеренно. Затем поднимаю глаза: – И что теперь?

– Еще не поздно все исправить, – говорит Энни. – Подумаешь, совершила ошибку. Потеряла голову. Ты, можно сказать, как наркоман. Ничего страшного. Бывает. Так. Я бы на твоем месте постаралась заменить один наркотик другим. Точнее, чем-нибудь здоровым и продуктивным. Чтобы оно вытеснило у тебя из головы твоего профессора.

– Например?

Я вконец измотана и не верю в спасение. Я заранее знаю: что бы ни придумала Энни, это мне не поможет. Мы с ней попусту тратим время. В офисе у меня горы работы. Дома бельевая забита грязными вещами так, что не открывается дверца сушилки. Садом я не занималась несколько месяцев, теперь там, наверное, одни сорняки.

– Что ты имеешь в виду? – вздыхаю я.

– Как насчет спорта? Ты ведь всегда говорила, что тебе не хватает сил на спортзал, так? Вот и направь свой… драйв туда, понимаешь? В нужное русло. А еще можно пойти работать в христианскую организацию. Или… в мой тренажерный зал. Полчаса на велосипеде – и ты думать забудешь о своем Эване, обещаю.

Я смотрю в серьезное лицо Энни и чувствую, как меня захлестывает чудовищная тоска.

– Ненавижу велотренажеры.

– Хорошо, хорошо, понимаю, это не для всех. Тогда хобби. У тебя ведь нет настоящего хобби? Ты когда-нибудь думала о хобби? Моя сестра купила ткацкий станок и делает на Рождество одеяла. Всем-всем. Двадцать девять штук. Совсем свихнулась. Как думаешь, ты могла бы увлечься ткачеством? А вязанием?

При последней попытке я связала носок – один, но такой большой, что он налез бы на косматую растаманскую голову. Я шла на курсы вязания в надежде чему-то научиться и встретить единомышленниц, но в результате лишь подверглась унижению, когда пришло время демонстрации “изделий”. Кто-то вязал свитера со сложными скандинавскими узорами, кто-то – объемные сумки-мешки, которые потом стирали в машине, чтобы те стали как фетровые. Одна амбициозная девушка трудилась над мексиканским свадебным платьем. А тут я со своим растаманским носком-шапкой. Вязальщицы тактично промолчали, но я все равно потеряла интерес и перестала ходить на курсы. Где-то в подвале у меня до сих пор стоит здоровенная коробка, а в ней – пятьдесят девять разноцветных клубков шерсти и всевозможные спицы двадцати трех размеров: гладкие бамбуковые и тонкие алюминиевые, с двумя остриями, круговые, маленькие, словно зубочистки, и чудовищно длинные. И ни одну из них я больше никогда не возьму в руки.