Читаем без скачивания Восход Ганимеда - Андрей Ливадный

— Спокойно, не ерепенься, — ответила ему трубка. — Я не собираюсь покупать кота в мешке, понял? Будут еще одни испытания. Ты должен доказать, что она хороший снайпер. И сообщить, где у нее кнопка.

— Какая кнопка? — раздраженно переспросил Колышев.

— Обыкновенная. Которая выключает твоего робота. В общем, так… На обычном месте тебя будет ждать человек. Он даст данные по объекту, который нужно убрать. Справится твоя девочка без шума и пыли, мы ее купим. Как договаривались. Нет — значит, считай, что любовь не вышла и ты дешево отделался. Убивать мы тебя не будем, — сдержанно хихикнула трубка, — таких, как ты, мочат свои же, рано или поздно.

Глаза Вадима выцвели, став похожими на бельма, но он нашел в себе силы, чтобы побороться еще немного…

— Хорошо… — деревянным голосом сообщил он, сжимая трубку во вспотевшей ладони. — Я хочу получить половину денег наличными в качестве аванса. От того человека, который даст мне координаты объекта.

Некоторое время на той стороне молчали.

— Хорошо, — наконец согласился голос. — Но не думай, что ты сможешь куда-нибудь сдернуть. Мы знаем, где ты окопался, и лучше тебе сидеть в своей берлоге вместе с денежками, пока все не утрясется тем или иным образом. Ты понял?

— Да… — обреченно ответил Вадим.

— Тогда последний вопрос. Где у нее кнопка?

— Подробные инструкции по управлению вы получите в обмен на вторую половину денег, — сжав зубы, ответил Вадим. — Это будет гарантией моей безопасности.

Он ждал, что ему ответят, но на том конце просто отключили связь.

* * *

Лада не слышала этого разговора.

Сидя в тоскливой сумеречной тишине около кровати Антона, она пыталась, но не могла понять тех перемен, что происходили в ее душе.

Ей страшно хотелось вернуться назад, в то состояние, в котором она пребывала до встречи с Антоном Петровичем. Тогда ее мир был узок, желания скромны и прямолинейны, а жизнь пусть тяжела, но понятна.

Сейчас все было совсем иначе. Мир распахнулся перед ней во всей своей многоликости, но не стал от этого менее злым и враждебным. Ладе казалось, что у нее под ногами разверзлась пропасть и она падает в нее, не видя дна и не имея возможности зацепиться в своих мыслях хоть за что-нибудь, чтоб замедлить это безнадежное падение в БЕЗДНУ.

У нее исчезла точка опоры. Смысл жизни, как бы ничтожен и убог он ни был в ее нищем прошлом, вспоминался сейчас как благо, великий, но утраченный дар…

Лада встала, подошла к секретеру, на котором сиротливо горел ночник, открыла дверцу и бессильно облокотилась о столешницу, глядя в черные глубины открытого ящика.

Такой же черной была сейчас ее душа. Мир смыкался вокруг подобно душному склепу. Машины, которые обучали ее по приказу Колышева, впихнули в сознание Лады слишком много знаний, а ее мозг, изголодавшийся, но не потерявший способности мыслить, совершенно неожиданно ПЕРЕВАРИЛ все полученные сведения. И вот теперь она стояла, до крика мечтая вернуть хоть одну иллюзию, но не могла этого сделать.

Иллюзии… Это свойство своей психики человек противопоставляет логике. Иллюзии, вера — они нужны для того, чтобы не сойти с ума. Лада утратила их.

Логика возобладала в ней, сделав черное черным, а белое убрав вовсе…

В глубинах открытого ящика лежал смятый кусочек глянцевого картона. Лада внезапно осознала, что вот уже несколько минут смотрит на него.

Протянув руку, она взяла из ящика скомканную карту, которую бросил туда Антон Петрович, прежде чем идти на встречу с Барташовым.

«Свобода одного кончается там, где начинается свобода другого».

Ладе вдруг стало жутко.

Она поняла — эта фраза напрямую перекликается с ее чувствами. Это был тезис, аксиома, выложенная в ее душе мозаикой из мрака, и она не могла оспорить данного утверждения, даже если бы страстно захотела сделать это.

Дверь в комнату внезапно приоткрылась.

— Лада, мне нужно поговорить с тобой, — мрачно произнес Колышев, не переступив порога. — Срочно.

Глава 9

29 октября 2028 года. За несколько часов до старта транссистемного космического корабля «Бета» к Ганимеду

Он всю жизнь боялся медиков. Стоило Семену увидеть стерильную белизну материи, холодный блеск хромированного инструмента, матовое свечение мониторов, как его начинало трясти.

Он не мог объяснить себе это иррациональное чувство страха, когда разумом понимаешь, что тебе хотят добра, но само существо протестует, боится, рвется бежать или совершить какое-либо иное безумство.

На этот раз он лежал спокойно. По крайней мере, Семену так казалось. Собрав все свое мужество, он старался не обращать внимания на оплетающие голое тело провода, монотонные вздохи расположенного в изголовье насоса, низко нависающий над головой, но еще не опустившийся колпак…

В конце концов от долгого, томительного ожидания его начала бить нервная дрожь. В голову тут же полезли разные, совершенно глупые и не нужные сейчас мысли: «Вдруг что-то случится с камерой во время полета — усну и не проснусь или организм не выдержит»…

Вообще-то его уже усыпляли. Дважды. В первый раз на три часа, а в другой — на сутки. Все обошлось. Только ощущение при пробуждении неприятное — холодно.

Не выдержав, он чуть приподнял голову, насколько пустили провода, и выглянул поверх борта криогенной камеры.

Две фигуры в белых стерильных одеждах склонились над чьей-то ячейкой в дальнем конце прохода. Туго натянувшиеся провода создавали неприятное ощущение, будто ему защемило волосы, хотя тех почти не осталось после обязательной стрижки.

— Сэр, не нужно поднимать голову, — мягкий голос раздался совсем рядом, так внезапно, что Семен вздрогнул всем телом от неожиданности. Откинувшись назад, на прорезиненное пористое дно своей ячейки, он скосил глаза и увидел ее — стройную, темноволосую, с короткой стрижкой, в белоснежном костюме, напоминающем медицинский скафандр с прозрачным шлемом-маской.

— Вы кто? — спросил Семен, так и не избавившись от волнения, к которому вдруг вдобавок примешалось чувство стыда — ведь его одежду составляли только провода…

— Меня зовут Ольга. Я бортовой врач, — ответила она. — Вас что-то беспокоит?

— Нет, — немного резко ответил он. Скорее бы…

Фигуры медиков уже продвинулись по проходу между двумя рядами криогенных камер, и Семену оставалось ждать не так уж и долго. Скосив глаза, он даже смог разглядеть, как мягко и беззвучно опустился один из колпаков в противоположном ряду.

Чья-то жизнь только что попала в ледяные объятия криогенной аппаратуры.

«Скоро… Скоро моя очередь…» — не то со страхом, не то с облегчением подумал он.

Чтобы хоть как-то отвлечься, скинуть растущее внутри напряжение, Семен прикрыл глаза, стараясь не думать о низко нависшем над головой прозрачном колпаке.

Он ведь сам сделал этот выбор, и пути назад уже нет…

«Даже если я сейчас вскочу, оборвав провода, меня уложат обратно. Предупреждали. Давали время подумать. Теперь лежи и не рыпайся», — так он говорил сам себе, пытаясь успокоиться перед неизбежным…

…А началось все не здесь и не сейчас.

Он очень хорошо помнил тот день, когда ему впервые попытались внушить мысль об эмиграции с Земли.

Лето 2028 года выдалось жарким, сухим, пыльным. Над городами плыл смог. В пересохших болотах горели торфяники, и едкий дым, похожий издали на молочные полосы густого тумана, стелился вдоль дорог, заставляя водителей увеличивать скорость, чтобы быстрее миновать удушливые участки. Вообще, Семен считал, что ему повезло по жизни, по крайней мере с рождением. Многие стремились и стремятся на Запад, в Америку, а он нет-нет да и ловил себя на мысли — спасибо судьбе, что родился в России, в глубинке, где еще можно жить. Он не очень хорошо представлял себе, что творится сейчас в таких городах, как Нью-Йорк, Лос-Анджелес или Токио. Судя по телерепортажам, там царил натуральный урбанистический ад… Хотя, возможно, что установленный у дороги аппарат искусственной вентиляции легких скоро станет обыденным атрибутом и для России.

Семен отчетливо помнил, как еще ребенком он ездил с родителями на машине из Пскова, где родился и вырос, в Рязань, где жил дед. Они долго ехали через леса: по его воспоминаниям, это был перегон где-то между Куньей и Ржевом, — километров триста или четыреста, — ночь, звезды, кругом леса и воздух, такой сладкий, прохладный, что кажется, его можно пить глотками…

Теперь всего этого уже давно нет. Вместо узкой двухполосной дороги, что извивалась из стороны в сторону, повторяя исторический путь хмельного мужика, который когда-то, давным-давно проехал по этим местам, петляя на телеге меж вековых деревьев, сейчас протянулся ровный, как струна, широкий автобан, по которому машина идет плавно, чуть покачиваясь на подвеске, а по сторонам, вместо тех памятных лесов, что запомнились семилетнему мальчику, тянутся поля, редкие полузасохшие перелески, чахлые кустарники, как будто не экономический бум поразил страну после долгого кризиса, а по меньшей мере война прошлась по этим землям.