Читаем без скачивания Судьба штрафника. «Война всё спишет»? - Александр Уразов

Так вот, я увидел такую гранату и соблазнился ее эффектным видом. Я соскочил с повозки, подбежал к канаве, протянул руку и обомлел, заметив две тоненькие проволочки-струнки, охватывающие ручку и уходящие в снег, — граната была заминирована. Какое-то мгновение отделяло меня от смерти. Я отдернул руку и зачарованно смотрел на проволочки.

Эх! Молодость! Глупость! Вы думаете, я отказался от намерения овладеть гранатой? Да нет же!.. Внимательно осмотрев гранату еще раз, я заметил, что струна охватывает ручку неплотно, со слабиной. Придерживая кольцо струны, я начал осторожно вынимать из него ручку, боясь, что струна заденет за какой-нибудь заусенец и взорвет мину под гранатой. Но ручка была отшлифованной, я вытащил из объятий мины фанату и бросился догонять подводу. Нужно было взорвать мину, мелькнула запоздалая мысль, но не было времени — обоз уходил, не было и длинного шнура, чтобы привязать к струне и, укрывшись, дернуть за взрыватель.

К полудню наш обоз, транспорт с боеприпасами и продовольствием скопились у окраины другого села, за пригорком на околице которого шел бой. Ездовые и я зашли в небольшой, в одну комнату, домик с огромной русской печью. Возле печи стояла огромная кадушка, до краев наполненная брагой. Вот это да! Сколько же самогона можно выгнать из такой бочки?!

Я уселся у окошка с видом на пригорок, разделяющий села, в которое попадало солнышко, пригрелся.

Внезапно со стороны села, в котором шел бой, послышался гул моторов, нарастая, он заполнял все пространство, вместе с ним нарастали беспокойство и страх. Люди вышли из домов и, вертя головами во все стороны, смотрели в небо. Казалось, вот-вот из-за пригорка выплывет в небе армада немецких самолетов и бомбовым ударом сметет все, что есть на земле. И вот на горизонте из-за пригорка показались… танки.

Я выскочил на улицу. Танки шли на нас. Чьи они, наши? Но почему тогда идут со стороны противника? Фашистские? Но по очертаниям вроде бы не похожи на немецкие, да и мы узнали бы о них, ведь танки идут со стороны села, в котором идет бой, и наши сообщили бы по телефону или рации? А танки шли и шли, из-за горизонта выплывали все новые и новые машины.

Мы стояли молча, загипнотизированные лавиной стальных машин, усыпанных солдатами. Через некоторое время солдаты спрыгнули с танков и цепочкой пошли за ними в атаку на нас.

— Орудия-а-а, к бою! Прицел…

Я увидел в вишневых садках приземистые, распластанные, похожие на лягушек противотанковые орудия, уставившиеся своими надульниками, как сжатыми кулаками, в танки.

Кто-то из старших офицеров послал навстречу танкам трех солдат. Они бежали на свою верную смерть, если это враг, и на жизнь свою и нашу, если это свои.

Внезапно все пришло в движение. Взревели автомашины, закричали люди, захлопали кнуты по спинам лошадей. Люди бежали по огородам, улице, между домами, побежал и я, подчиняясь общему стремлению. Я видел, как наши ездовые, нахлестывая лошадей, устремились в общий поток.

Один ездовой бросил сани, полные винтовок и автоматов, и заячьими зигзагами побежал между домами. «Ах ты, гад! Трус!» — негодовал я. Но ведь я и сам бегу?! Тогда я схватил вожжи, поднял брошенный кнут, стеганул лошадей и направил их на улицу. Мне удалось выехать на ее середину, и я увидел, как с одной и другой стороны выезжали подводы, быстро образовав пробку. Сани мои были низкие, на них наезжали более высокие подводы, цепляли, ломали, калечили лошадей. До этого я бежал рядом с санями, а теперь прыгнул на них, чтобы не быть покалеченным и смятым общей лавиной.

Раздался залп орудий. Я оглянулся. На броне переднего танка блеснула молния — это взорвался снаряд. Бежавшие к нему три солдата были скошены автоматными очередями пехоты, идущей за танками. Дали залп и танки. Снаряд угодил в трубу дома, с которым я поравнялся. Раздался ужасный треск, мои лошади присели на задние ноги, и от толчка я упал на сани, больно ударившись об ящики с оружием. Фыркнули, шлепаясь, осколки. Это еще больше вызвало панику. Какой-то «студебеккер» прямо перед моими лошадьми тараном разбрасывал в стороны подводы и лошадей. Получилось, что мои сани оказались прямо за ним, и я стал довольно быстро продвигаться через пробку по улице. Подхлестывая лошадей, я бежал рядом с санями за «студебеккером».

По огородам бежали бойцы, убегая от танков. Навстречу им, потрясая автоматами и стреляя в воздух, бежали солдаты, как я после узнал, заградительного отряда войск НКВД. Они кричали что-то убегающим, заставляли их останавливаться и поворачивать назад.

Мои сани скатились по дороге в лощину и в самом низу вдруг уткнулись в промоину. Лошади стали биться, не в силах стронуться с места, но к ним подбежали бойцы заградотряда и помогли выдернуть сани. Тот «студебеккер», что проложил мне путь, они остановили, и всех солдат, что были на нем, вместе с командиром в кабине заставили сойти и развернули навстречу бою.

Бойцы НКВД действовали быстро, напористо, с помощью отборных слов и оружия приводя в чувство бегущих в панике. В тыл они пропускали только подводы и машины с одним ездовым или шофером, всех остальных, даже безоружных, сколачивали в группы и заставляли двигаться назад, к передовой.

Меня, естественно, пропустили, и я, нахлестывая лошадей, старался быстрее взобраться на склон лощины, по которому шла скользкая дорога. Возле дома, в котором мы остановились, когда выбрались из леса ночью, я остановил сани. Во дворе стояли две наши подводы, у которых хлопотал Быков. Увидев меня, он порадовался, что я благополучно выбрался из такой переделки.

В этот момент бойцы заградотряда привели шестерых солдат, быстро и деловито поставили их к стене соседнего дома, сержант выстроил своих напротив и скомандовал:

— По паникерам и трусам — огонь!

Раздался залп из автоматов, и стоявшие у стены упали. Это было так неожиданно и страшно, что я ушел в дом и долго не мог унять дрожь. Среди расстрелянных был и наш ездовой, бросивший сани.

Я и не заметил, как прекратился бой на той стороне села, к которой спускались танки. Через час-два нас разыскал ординарец Сорокина и передал приказ вновь возвратиться на конец деревни, приготовить ужин для бойцов и вечером доставить еду на передовую, а Тамарину немедленно доставить боеприпасы туда, куда он укажет.

Оказавшись вновь на окраине села, я подошел к тому домику, в котором сидел перед окном. Снаряд ударил под окно, взорвался, разнес кадушку с брагой и выломал почти всю противоположную саманную стену. Если бы я остался сидеть в домике, снаряд прошел бы через меня. Меня начало тошнить от запаха спиртного — брага из кадушки забрызгала все вокруг. Под горой лежали трупы троих красноармейцев, которых послали навстречу танкам, на улице дымила скатами сгоревшая грузовая машина…

А случилось вот что. Наша танковая армия шла на прорыв фронта в тыл врага. Когда головной танк взобрался на пригорок и его экипаж и десантники увидели наше село со скоплением войск, техники и обозов, а в садах противотанковые орудия, среди которых видны были вспышки, то танкисты решили, что это стреляют по ним, развернулись и пошли в атаку.

Наши артиллеристы приняли их за немцев и открыли огонь. Завязался бой, но, достигнув деревни, танкисты поняли свою ошибку, развернулись и пошли в немецкий тыл. Постепенно шум движущихся танков затих.

Вечером меня и ординарца командира роты послали разыскать наши взводы, узнать о потерях людей. Мы благополучно перевалили через пригорок, хотя над нами пролетали мины и снаряды, но на подходе к деревне были обстреляны из пулемета, и нам пришлось бросками перебегать от дома к дому, пригибаясь в уровень с плетнем. Ординарец Сорокина предложил:

— Знаешь что, давай дождемся темноты в каком-нибудь доме, а лучше — заночуем здесь, а утром пойдем дальше. А то так можно угодить под пулю!

Я согласился, и мы застучали в двери довольно приличного дома. Открыл хозяин, который сначала осмотрел нас в щель двери. В доме нас тоже встретили настороженно, и я отнес эту тревогу на счет рвущихся мин и снарядов.

Ординарец, разбитной и нахальный парень, сказал хозяевам, прячущимся в противоположной от противника комнатке, что мы будем у них ночевать, и спросил, есть ли что закусить и выпить. Хозяин покряхтел, помялся и сказал:

— Маруська, зберы на стил!

Из-под печки он вытащил бутылку мутного самогона, на столе появилась холодная картошка (днем боялись топить печку), три вареных яйца, кусочек сала и миска кислой капусты. Ординарец, потирая руки и глотая слюну, посматривал на белесую бутылку.

Мы уселись за стол в большой комнате, в которой не рисковали находиться хозяева. Косые лучи через щели ставней освещали комнату яркими полосами. Хозяин присел на краешек скамейки у стены, но ординарец щедро пригласил его к столу. В два граненых стакана забулькал самогон. Свой я подвинул хозяину, сказав, что не пью. Тот удивился, но не отказался, чокнулся стаканом с ординарцем, вздохнул и выпил, не дождавшись тоста ординарца.