Читаем без скачивания Новый Мир ( № 9 2010) - Новый Мир Новый Мир

Жорка оттолкнулся от берега, завел мотор, прошел немного — и заглох. Дергал-дергал пускач — бесполезно, не заводится. Из ничего поднялся ветер, пошел снег с дождем. Лодку понесло в море. А тут еще и волна. Жорка сразу сел на весла, чтобы держать лодку носом к ней: если ударит в борт — перевернет. Лодка плоскодонная, “казанка”, а волна на мелководье короткая и высокая, в отличие от пологой морской.

Не дождавшись Резника ко времени, экспедиция вызвала на поиски вертолет. Но из-за штормовой погоды он мог летать от силы часа полтора и возвращался назад.

Резник греб трое суток. Стер руки почти до костей, несмотря на то что надел полиэтиленовые пакеты. Потерял ориентацию и счет времени — думал только о том, чтобы держать лодку носом к волне.

Жорку вынесло на Северный морской путь, когда свои уже перестали искать, и там его подобрал сухогруз. После рейса за водкой к гребцу приклеилось прозвище Тур Хейердал. Хотя история напоминает больше о лягушке, которая сбила масло из молока.

— Ты, бабка, это брось, — глухо сказал Жорка. — Что мы тебе такого сделали?

— Порешу, как свиней! — орала Мартыниха. — Чтоб вы сдохли, поганые!

Два женщины, сидевшие с краю, вскочили, хотели бежать.

— Ста-ять! Всем стоять! На место!

Дамы, бледные, как платье Тамары, опустились на скамью. Мартыниха вошла в опасное пике. Дальше могло случиться что угодно.

— Сейчас, когда я буду кричать, — тихо сказал Жорка невесте, — юркнешь под стол. Одним движением. Быстро. И сгруппируешься. Поняла? Фатой не зацепись.

— Убери, и мы уйдем! Слышишь? Убери, и уйдем.

Тамара соскользнула под стол.

— Никуда ты, щенок, не уйдешь. Разбежался! — Мартыниха хохотала аки дьявол. — А что это красавица наша там потеряла? Да я тебя из-под земли достану, голубка. — Старуха поводила двустволкой туда-сюда, как указательным пальцем.

Люди не сводили глаз с ружья.

— “Иж-12”, — сплюнул сквозь зубы дядя Толя.

— Сам вижу, не маленький, — огрызнулся Жорка.

— Деда еёного, знаю я эту пушку. На глухаря вместе ходили. Бьет на сто метров.

До балкона было гораздо меньше.

— А дед где?

— В санаторий уехал.

— Вот вляпались…

Дед Мартынов действительно проходил курс лечения в бронхо-легочном санатории. Пятнадцать лет назад он заработал хроническую пневмонию. Было начало весны, Мартынов шел с работы, из геологоразведочной экспедиции, в теплом драповом пальто. Дорога вела мимо длинного пруда на задах поселка. Летом в нем купались, а зимой ходили по льду до деревни, срезая расстояние.

Лед еще лежал, но уже был непрочным. Это не остановило братьев Пятаковых, решивших сходить через пруд на конюшню и поклянчить, чтобы дали покататься на смирной кобыле Ладошке, — каждый школьник поселка Лесная Дорога хотя бы раз в жизни посидел на ней в седле. Не прошли Пятаковы и трети пути, как побежала трещина, еще одна — и они дружно плюхнулись в воду. Братьям повезло: Мартынов заметил практически сразу. Попробовав ногою крепость льда, он ступил на тропинку и пошел, а ближе к полынье пополз.

Он вытащил Пятаковых и велел ползти к берегу. Подождал, пока доберутся, и двинулся вслед. Братьев лед удержал, а под ним все-таки провалился. Пруд был неглубоким, взрослому по шею. Мартынов стоял на дне. Драповое пальто намокло, стало тяжелым. Он попробовал выбраться, но не смог. Пытался обламывать локтем края у полыньи — не получилось, не хватало размаха.

Час пришлось простоять Мартынову в проруби, пока не приехали пожарники и не кинули лестницу. Потом два месяца болел: рассказывали, вся спина почернела. Его наградили медалью “За спасение утопающих” и раз в год предоставляли путевку в санаторий. Там он и пребывал во время Жоркиной свадьбы.

“Зря спасал, — говорила потом Мартыниха. — Оба уголовниками стали: один карманник, другой за разбой сел”.

— Жор, я в лес — и звонить бегу на проходную, — сказал связист Ерохин. — Я быстро. Она не успеет.

— По тебе, может, и не успеет. Пальнет по столам. Не видишь — безумная.

— И что ты предлагаешь?

— Ждать, пока ей не надоест. Не провоцировать. Сядь! — повторил он, увидев, как связист дернулся с места.

— За свою шкуру я сам отвечаю.

— Сиди, у нас бабы!

— У меня жена беременная.

— У меня тоже. Чтоб ты знал. Видишь, вон, на прицеле.

Мартыниха действительно целилась в светлое пятно под столом. Она сошла с ума, она рехнулась. Ее надо забалтывать — или лучше молчать? Непонятно. Полоумная сука, утратила последние крохи рассудка. Как глупо умереть из-за взбесившейся психопатки в день собственной свадьбы.

Бабы сидели как каменные. Вцепившись в край столешницы, они молчали, и только пожилая дворничиха бормотала: “Господи-Господи, помилуй… Господи-Господи…” Все смотрели в одну точку. На дула двустволки. А дула на них.

Одно за другим гасли окна — люди выключали свет, чтобы было видно, что происходит во дворе. Тут и там колыхались шторы, просматривались силуэты. Все звуки мира сосредоточились в одном — надтреснутом голосе Мартынихи, летевшем над палисадником, клумбами, песочницей, зарослями сирени, каруселью, столиками, свадьбой…

— Смотрите! Тихо, ребята…

За спиной у Мартынихи метнулись тени. Она вдруг завалилась на бок, взвыла; ружье упало в палисадник — но не выстрелило. Как оказалось, оно вообще не было заряжено.

— Пронесло… Я уже с мамой прощался. Надо же… надо же… — Жорка вытер пот со лба.

Тамару вытащили из-под стола. В темноте казалось, что с земли поднимают большую куклу в белом.

— Вы как знаете, а я выпью, — сказал Жорка и потянулся к стакану. Рука его тряслась.

Телефоны в Мартынихином доме были у троих: начальника почты, заведующего микробиологической лабораторией и председателя месткома. Кто-то из них вызвал из райцентра милицию. Наряд подъехал к дому с другой стороны, оперативники забрались через окно в квартиру соседей, прошли оттуда в подъезд, тихо вскрыли Мартынихину дверь, подкрались к балкону — и в секунду скрутили старуху.

С неделю крайний столик пустовал — даже в фантики днем не играли, — а потом снова принял компанию картежников. Старуха Мартыниха больше не угрожала. Она надолго исчезла в больнице — и вернулась тихим понурым растением, боязливым и социально не опасным — аминазин сделал дело.

Жорик с Тамарой жили счастливо. Ее эта история не выбила из седла  — как известно, у врачей вообще крепкие нервы. Весной у них родились разнополые близнецы, и через год их впервые повезли на Черное море.

А старика Мартынова тогда оштрафовали. Потому что по правилам ружье должно храниться в оружейном шкафу под замком.

Небо, небо

Миллер Лариса Емельяновна родилась и живет в Москве. Поэт, прозаик, критик и эссеист. Постоянный автор нашего журнала.

*     *

 *

Постойте, я ещё не нагляделась,

Не вдумалась ещё, не поняла

Как вышло так, что жизнь куда-то делась,

Которая была мне так мила.

Постойте, я ещё совсем подросток.

Смотрите, тычусь до сих пор в азы.

Глаза мои болят от снежных блёсток

И от небесной чистой бирюзы.

*     *

 *

А небо, небо дорогое,

Что ни мгновение — другое.

Небесный переменчив лик.

И я меняюсь каждый миг.

То старюсь я, то молодею,

Теряю всё и всем владею.

*     *

 *

Так ходить надоело. Ну что это — левой да правой.

Всё хожу да хожу, а взлететь не выходит никак

Над неровной землёй, надоевшей, любимой, шершавой,

Где всегда до конца, до последней черты только шаг.

Ах, взлететь бы, взлететь, приподняться над ямой и кочкой.

Что там яма и кочка? Подняться б над всей маятой

И в сплошной синеве еле видимой маленькой точкой

Пролететь над когда-то пугавшей последней чертой.