Читаем без скачивания "Ребенки" пленных не берут - Михаил Гвор

— Не совсем, — ответил Олег, — но, в основном, шестеро.

— А басмачей? — Урусов звучно отхлебнул, и сплюнул непрошеную чаинку.

— Не помню уже. Человек тридцать. Или сорок. Я их считал, что ли?

— Всего пятьдесят. Наших тридцать шесть, — вмешался Леха. — Майор считал. Остальных местные убрали, пока отстреливались.

— То есть Санька не ошибается: вы вшестером, без оружия, положили тридцать шесть рыл. И ты говоришь, Борька заливает?! Он, между прочим, считал, что это даже для тебя слишком!

— Да повезло нам там. Долгая история. Преувеличивает Боря.

— А Санька?

— Что Санька?

— Тоже преувеличивает?

— Наверное. Хотя дочка к этому не склонна.

— Погоди, погоди… Чья она дочка?

— Моя.

— А какого хрена она сказала?..

— Что она сказала?

— Подожди… Она сказала, что записки на перевалах писал ее отец. Да, точно: «Папины записки». А в них была другая фамилия. Алексей… — Андрей поднял глаза на заржавшего Леху. — Ты, что ли?

— Я, — давился смехом Верин. — Олега, я же тебе тогда говорил: не хрена очковтирательством заниматься! Один вред от этих бумажек! Только время теряли!

— Ну ты сказал… — засмеялся Урусов, — если не записки, я бы второй перевал хрен нашел. Сижу на первом, пялюсь на спуск и думаю, а не пора ли застрелиться? За те бумажки вам жизнью обязан!

— Не вам, а ему — отмахнулся Верин. — И тому, кто надоумил мембрану поверх камуфла одеть. А то Санька бы прирезала, не спрашивая имени и фамилии.

— То есть уже трижды. Тебе, Борьке и Саньке, — Урусов допил чай и аккуратно постучал перевернутой кружкой о камень, выбивая прилипшую к стенкам заварку.

— Слушай, капитан, кончай фигней страдать. Я тебе за Борьку столько должен… Кстати, чтобы в курсе был: Борька идет с Дивизией. По тому пути, что ты прошел. Завтра к вечеру прижгут Бодхани пятки. Внизу ахмадовцев уже нет. В Айни Фаррух и матчинцы, с другой стороны Зеравшана — Рюмшин. Великую Таджикскую Войну ты проспал в коше на Мутных. Только вот эти, — Олег кивнул в сторону каньона, — остались. И насчет переселения вашего договорились уже.

— Гыр на тебя, товарищ главнокомандующий. Не всё сразу. Давай еще раз, помедленнее, и по-русски.

— Потом. Главное: всё хорошо. А сейчас надо решить две проблемы: как предупредить «ребенков» и как убрать Саньку подальше отсюда. Поигралась и будет. Рано ей еще.

— А в чем проблема? Прикажи.

— Ты ее остановить пытался? Когда она сюда умирать шла.

— Ну…

— И как?

— Я чужой. А ты — отец, все-таки…

— У нас не армия. Наши ребята делают то, что считают правильным. Жесткое подчинение только во время боя. А в обычное время надо объяснять. С такими бойцами работать труднее, но они намного эффективнее. Понимаешь? В общем, нужен предлог, какое-нибудь поручение. Но чтобы оно смотрелось полноценной причиной.

— Щас сообразим.

«Нас утро встречает прохладой»… И прохладой тоже: ручеек иссяк, камни покрыты слоем льда. А еще утро нас встречает грохотом взрывов. Так и хочется картинно потянуть носом и выдать фразу подполковника Килгора про обожание запаха напалма по утрам… Только окружающие не поймут. Военную киноклассику местные, скорее всего, не смотрели.

Ахмадовцы начали на рассвете. Относительно толковые ребята среди них, скорее всего, сохранились. Да иначе и быть не могло. Сомнительно, чтобы баши смог бы удержать власть без стоящих специалистов горлорезного профиля.

Но то ли мало осталось, то ли где-то что-то не так. А может и обожрались чего-нибудь до отключки соображения. Или просто не подумали, что за ночь что-то могло измениться.

Поперли буром, толком даже не развернувшись в боевой порядок. Да, впереди пустили авангард. Десять рыл. Но разведка это или охранение, похоже, и сами не знали. Надо вперед отправлять — вот и пошли.

Даже не дождавшись, пока передовая группа пройдет и проверит каньон до конца, боевики полезли всей толпой, отпустив «разведку» метров на сорок максимум. Очень обидно, что врагов слишком много — все в каньон и близко не влезли. Но пара взводов успела втянуться в ущелье еще до того, как первый из разведчиков дошел до зоны растяжек. Еще с сотню абреков столпились у начала тропы, оказавшись в секторе поражения МОН-50, бережно хранимых до этого дня запасливым завхозом Лагеря.

Ко всему прочему, джигитам не повезло. Или повезло, это с какой стороны смотреть. Везучей сволочью оказался шедший первым смуглолицый автоматчик, умудрившийся перешагнуть через две растяжки. Идущие за ним шаг в шаг товарищи — тоже не зацепили проволочки. Но на третьей гранате их везение кончилось.

Одновременно, основная группа «нашла» первую гранату. Отлетела чека, освободившийся ударник щелкнул по воспламенителю. Вспыхнул маленький лучик пламени, пробежал по загоревшемуся замедлителю, перескочил на детонатор… Стальные кусочки смерти ударили во все стороны, с радостным визгом входя в мягкие человеческие тела.

Сдвоенный взрыв стал сигналом для подрывников. Разом рванули «камнеметы», заложенные по обеим сторонам ущелья. Эффект превзошел все ожидания: в узости каньона камни работали ничуть не хуже поражающих элементов заводской выделки.

Следом грохнули МОНки на входе. Металлические шарики, частично рикошетя от камней, прошлись безжалостной метлой, начисто выкосив площадку перед скалой. Вздрогнувшие от серии взрывов скалы сбросили со своих гранитных спин всё, что плохо лежало. На головы тех, кого Аллах в своем милосердии уберег от осколков, просыпался небольшой метеоритный дождь. Вдогонку импровизированным осадкам швырнули штук десять РГОшек, разорвавшихся еще на подлете к земле. Хорошо кидать сверху, и далеко летит, и долго…

Бросившийся назад остаток авангарда не сумел миновать удачно пропущенную на подъеме растяжку. Очередной взрыв…

Не давая противнику опомниться, ударили пулеметы. В тех, кто не успел отойти от реки, или сумел быстро донестись туда на крыльях страха, не стреляли. Вероятность попадания мала, а патроны надо экономить.

Стало тихо. Если не считать редкие одиночные выстрелы. В ущелье добивали раненых боевиков.

Одним словом, Урусову начало боя понравилось.

Капитан осторожно выглянул из-за камня, осмотрел затянутую пылью и дымом долину, довольно оскалился и спрятался обратно. Так просто каньон не взять. Басмачам придется сильно подумать. Интересно…

— Олег, у наших друзей минометы есть?

— У друзей и артиллерия есть. А у этих… — вместо Юринова ответил Леха и презрительно сморщился. — Разве что в жопу будут мину засовывать и пердячим паром стрелять. Есть у них минометы. Только они внизу, мы наверху. Не добьют сюда.

Отброшенные к реке басмачи пришли в себя. Нашелся кто-то, сумевший навести порядок. По нескольку человек начали перегруппировываться, концентрируясь перед второй атакой. Подтягивались грамотно. Одни бегут, вторые прикрывают, временами постреливая в сторону стены. Неприцельно, но неприятно. Где-то неподалеку хлестнул выстрел СВДшки. Перебегавший от камня к камню басмач в рваном камуфле дернулся всем телом и ткнулся лицом в песок, неловко подогнув ногу. Остальные заполошно заметались. Еще два выстрела. Развороченное плечо, вой. Второму повезло больше. Умер сразу.

— Лайма Пушистику! — почему-то шепотом сказал Верин в гарнитуру рации.

— Да, милый?

— Ты шалишь?

— А кто еще? — динамик на наушнике был хорошим. Даже с перебором. Слышно все.

— Жена моя, — объяснил Верин Урусову. — Литовская снайперша. Прынц говорит, лучшая в мире.

— Батальон «Белые колготки», — недобро ухмыльнулся Урусов, процитировав очередную киноклассику. — Теперь им точно звиздец. А чем таким жена твоя стреляет? «Дум-дум» на коленке мастерите?

— Заводского производства. Экспансивные. Таких больше всего оказалось. Бронежилетов ахмадовцы не носят, а с такими и козлов стрелять можно.

— Горных и дурных, — продолжил мысль Верина Олег.

— Ага.

Щелкнул очередной выстрел. Андрей одним глазом глянул. Лежащих стало четверо. И подранок больше не дергался. Ушел в Края Вечной Охоты.

— Насчет всяких козлов. Олег в двенадцатом году такой пулей Бодхани руку отстрелил.

— Так это он? — Урусов удивляться еще не разучился. Но к тому шло.

— Он. У Бодхани к Ирбису большой счет. Братец еще. Старшенький. Тогда, в кишлаке. К тебе, кстати, тоже вопросы имеются. Сынка ты ж приголубил!

— Двоих. Но второй, скорее, Санькин, — не стал присваивать чужую славу капитан. — Я так, патроны подносил.

Урусов перекатился поглубже за камень, сел поудобнее и отхлебнул воды из пластиковой баклажки. Винтовочный огонь резко усилился. Работала не только Лайма, но и еще человека четыре точно. А может и пять. Грохот стоял как на стрельбище.