Читаем без скачивания Под опущенным забралом - Иван Дорба

— Так точно! Но я полагаю что это специальность Околова, — быстро ответил Граков.

Байдалаков, заложив руки за спину, прошелся по кабинету.

— Нет, не только Околова! Вы возглавите воспитательную работу среди завербованных русских военнопленных! А их, надеюсь, окажется немало, мы будем направлять их на Восток, чтобы сеяли наши идеи.

— А сможем ли мы съездить и посмотреть Белоруссию? — С серьезным выражением лица спросил Денисенко. — Галстук у меня завязан, стрижка аккуратна, одет я в серый, примерно такой же, как и у вас, костюм. А вот на русских людей в оккупированной немцами Белоруссии посмотреть хочется…

— Освобожденной немцами! — поправил его Байдалаков.

Алексей Денисенко был хитер. Он знал, что Байдалаков упрям и возражать ему не следует. А тот, расхаживая по кабинету, длинно и нудно поучал:

— У Пифагора, Сократа, Платона и Аристотеля мнения несколько расходятся. Однако они и их последователи считали, что физиогномика определяет психическое состояние человека. Мимическая игра лица, движения рук и всего тела имеют некое постоянство. Что важно! Вам, господа, не следует забывать…

Вошел Субботин с бутылкой «Рейнвейна» и бокалами.

— Господа, сейчас будем обедать, а перед тем, как сесть за стол, маленький аперитив.

Но Байдалаков даже не обратил внимания, он был занят своей мыслью и продолжал:

— …не следует забывать о великой миссии! О том, что вас ждет и какое положение вы займете. Быть может, вы станете там министрами, вождями… В Белоруссию в скором времени поедет Георгий Околов. И я скажу, чтобы он взял и вас, Алексей, надеюсь, вас партизаны не повесят.

«Тебя-то они наверняка повесили бы на первом телеграфном столбе», — подумал Денисенко.

После второго приглашения Субботина все двинулись в столовую.

На расширенном заседании совета НТС в Берлине собрались почти все председатели отделов европейских стран. Проходило оно в квартире уехавшего Субботина. Байдалаков начал свое выступление предложением переименовать союз из НТСНП в Национально-трудовой союз (НТС). Под строгий совет Шелленберга председатель вынужден подводить «теоретическое» обоснование.

— Нам придется столкнуться с широкими массами русского народа, — говорил он собравшимся. — Слово «солидаризм» не будет всем понятным. Но мы останемся «солидаристами», с этим согласны высшие инстанции рейха! Мы ведем работу на благо будущей России! Одни из нас останутся в Германии вести пропаганду идей среди военнопленных, но большая часть поедет на освобожденную территорию. Помните: мы «третья сила»! Всех немецких подхалимов мы будем гнать из союза беспощадно.

— Ох, не верится… — подал кто-то голос.

— Работу среди военнопленных возглавит господин Поремский. — И Байдалаков широким жестом указал на сидящего в первом ряду человека. Тот встал и, откашлявшись, начал:

— Я буду краток. Что можем мы посулить русским военнопленным? Следует отобрать самых сильных, самых стойких! Нужны образованные и даже враждебно настроенные. Такой переубежденный, что переметнулся не ради лишнего куска хлеба, стоит сотни слабаков. Что же мы посулим ему? Мы скажем, что тоже ненавидим фашизм! У нас своя идея!

— Кто нам поверит? — опять раздался голос.

— Да и немцы не разрешат! — подтвердил кто-то другой.

Слово взял Околов. Во всем его облике было что-то от немецкого фюрера: галстук, сапоги, прическа, усики.

— Я практик! Главная наша задача — работа среди населения свободной от Советов территории! Зачем нам скрывать свою дружбу с немцами? В них и наша сила! Мы создадим боевые группы для организации диверсионной работы в тылу советских войск. И, господа, без немецкой разведки нам не обойтись! При ее помощи мы займем видные посты в городах. У нас в руках будут паспортные столы, жилотделы и бургомистерства. Я буду возглавлять отдел НТС на бывшей советской территории, мне нужны энергичные практики! — Околов сел.

В первом ряду поднялся располневший, грузный Вюрглер. Денисенко не видел его с 1938 года. Тогда председатель польского отдела был потоньше. Выпятив живот, он провел рукой по уныло спущенным усам, глядя в пол, фальшиво улыбнулся и заговорил глухим голосом:

— Господа! Я тоже буду краток. Соблюдайте конспирацию. Вам придется пересечь нелегально, повторяю, нелегально, немецко-польскую границу, потом польско-советскую. Кое-кто, вероятно, двинется дальше на Большую землю, другие пойдут к партизанам. Мы проникнем в российские народные толщи! «Солидаризм» дает народу демократию. — Вюрглер оглядел присутствующих и, заметив одобряющий кивок Байдалакова, продолжал: — Россия вспомнила Бога! Наваждение прошло! Красная армия еще упорствует, но…

Денисенко, одетый в серый безукоризненный костюм, сидел в третьем ряду, а Граков в четвертом. Оглянувшись, Алексей подмигнул Александру, тот, заметив это, тоже незаметно сощурил глаз и, сделав серьезный вид, продолжал слушать речи ораторов.

4

Была середина октября. Граков и Денисенко, воспользовавшись погожим днем, отправились в Тиргартен посмотреть на замок Бельвю и красавицу Шпрее, а главное — поговорить наедине, никого не опасаясь.

— Когда едешь в Белград?

— Наверно, в конце месяца. — Граков подхватил Денисенко под руку.

— Так вот передай Хованскому, что Байдалаков решил провести массовую отправку энтээсовцев на Восток, и, хотя НТС официально немецкими властями не признан, Шелленберг и Канарис смотрят на деятельность союза положительно. Они хотят развернуть шпионские и диверсионно-террористические акции на фронте и в советском тылу, чтобы беспощадно подавлять сопротивление советских людей на оккупированной территории. Вместе с немецкими карательными войсками на советскую землю направляется значительное количество специально созданных разведывательных, диверсионных и контрразведывательных оперативных групп из особых команд СД и абвера. Вот так! Подошли к мосту.

— Это мост Лютера, — пояснил Граков.

— Для руководства деятельностью НТС, — продолжал Денисенко, не обратив внимания на слова друга, — германская разведка создала в июне этого года специальный орган управления, абвер-заграница. На советско-германском фронте орган этот условно называется «Валли». И еще — все мы едем под своими фамилиями, мало того, Байдалаков считает, что нам не следует скрывать на оккупированной территории свою причастность к НТС, а открыто вести среди населения пропаганду идей «солидаризма». Беспокоит меня другое. Связь! Какой прок от того, что мне удастся узнать что-нибудь интересное для Советской армии, если не с кем передать сведения? Ведь Хованский не дал нам ни одной явки!… Вот так-то, хлопцы-запорожцы!

— А Ксения Околова?! Алексей Алексеевич сказал: «В каждом истинно советском человеке вы найдете верного союзника. А таких людей подавляющее большинство, даже если они по каким-то причинам остались на оккупированной территории». О сестре Околова не забывай!

— Сомневаюсь я в его сестре… Да и она мне не поверит.

— Надо сделать так, чтобы поверила!

Они долго шли молча по аллее парка, под ногами шуршали опавшие листья. Солнце все ниже клонилось к западу. На площади Гроссер Штерн, где перекрещивалось несколько аллей, на флагштоке висело красное полотнище с черной, напоминающей издали огромного паука свастикой.

— Да, Вюрглер остается в Варшаве! Запомни, улица Верейская, один, квартира пять. А в Белоруссию уехали Околов, Гункин, Алферчик, Ганзюк. В общем, человек десять. Мы с Алексеем Родзевичем и Арой уезжаем в воскресенье, послезавтра. — Денисенко закурил сигарету, вздохнул.

— Значит, и Ара Ширинкина тоже решила «спасать Россию»? — перевел Граков разговор на другое. — У нее, кажется, был с тобой роман?

— У нее был роман с Чегодовым! Мы даже подумывали ее вербовать, да побоялись. Увлекающаяся натура!

— Женщина, как неизменно уверяет наш достопочтенный капитан Берендс, служит тому обществу, какое создают для нее мужчины. Сейчас у нее роман с Родзевичем…

— Берендс ошибается, его не менее достопочтенная супруга Ирен ему уже не служит, — лукаво улыбаясь, Денисенко посмотрел на Гракова. — Ты отлично это знаешь!

— Положим! На тебя она тоже заглядывалась, дорогой мой Лесик! — И он окинул взглядом идущего рядом Денисенко, его статную фигуру, оценивающе посмотрел на его красивое лицо и какие-то женские, большие светло-зеленые глаза, опушенные длинными ресницами. — И ты вроде не растерялся!

— Мы должны быть нравственны в помыслах! А уж в делах — как потребуют обстоятельства. — Он грустно рассмеялся. — Через два дня мы отправляемся к германо-польской границе. Конечный пункт — станция Катовицы. Придумано по-дурацки: мы будем гулять по перрону и, словно у нас насморк, беспрерывно вытирать нос белым платком. Гулять до тех пор, пока не подойдет кто-то и не спросит: «Вы от Виктора Михайловича?», а мы ответим: «Да, мне нужно к Зое».