Читаем без скачивания Зеркало времени - Николай Петрович Пащенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Борис и я отдали нашим детям атомы, молекулы своих собственных тел. Мы поделились с ними собой, чтобы дети передали послание от нас своим детям, нашим внукам, до того, как станут частью планеты, подобно нашим почтенным предкам. Здесь, как я уже понимаю, не идеально, но у нас, вне России, ещё хуже и станет только страшней для будущего поколения. Мою страну финансовые глобалисты активно превращают в антицивилизацию. Она не свободна и, вслед за Западом, катится в пропасть навстречу своей духовной и затем физической гибели. У нас сегодня это понимают слишком немногие. Поэтому сейчас ничего сделать нельзя, если они, из элиты, вовремя не одумаются.
Связь я поддерживала с Джеймсом. Он сообщался с Иваном Кирилловичем, так что я постоянно была в курсе всех забот и достижений моего любимого. Спасибо вам обоим за всё, что вы для нас с Борисом сделали и продолжаете делать. Думаю, Борис был занят выше головы и не считал ещё себя вправе соединиться со мной, поскольку не полностью выполнил программу, о которой мы с ним договорились при расставании. Это верно? Почему ты не решился обратиться ко мне? Но так уж вышло, что ты поверил в мою неприступность, хотя это не так. Прости мне, говорю это при всех. С моим помощником Фусэ-сан мы вместе приехали сюда. Я пока не знаю, чем полезным смогла бы здесь заниматься, мирового светила из меня надолго не выросло. Вряд ли и российской научной корпорации что-нибудь говорит моё японское имя, и скажет, тем более, неизвестное новое русское имя. Мне самой надо привыкнуть, что я стала Аглая Георгиевна почти Августова, с подтверждающими инициалами А.Г.А. Я привыкну! С косностью мировых светил я уже столкнулась. Обычно лучшие мировые умы заняты исключительно собой, и на их внимание и поддержку я не рассчитываю. Знаю лишь, что наука, возникающая без духовного начала в своём истоке, неукоснительно затухает. Критерий любой науки — духовность. Я осознала мои недочёты в работе в прошлом, глубоко продумаю ещё, что и как надо сделать, и обязательно буду работать над созданием новой науки. Ничего другого я просто не умею. Благодарю за внимание. Уважаемый Фусэ-сан дома считал, что готов выполнять любую медицинскую работу. Наверное, и сейчас считает так же. Пусть скажет сам. Пожал-руйста.
Фусэ обвёл взором присутствующих и с весёлым отчаянием заявил по-английски:
— Я добьюсь того, чтобы поехать в экспедицию вместе с уважаемой Полиной. Стану самым верным её помощником и рыцарем. Я давно люблю вас, Полина, и при всех делаю вам предложение. — Он поклонился Полине. — Полина-сан любезно согласилась помочь мне освоить русский язык. — И по-русски добавил. — Брагодарю.
Полина ответила, что, благосклонно и уважительно к признанию, подумает некоторое время о том, кто его сделал, и призналась сама, что ей кажется, что всем за столом, кроме, пожалуй, Элис, о ней всё известно, такое сложилось впечатление. И обратилась к выглянувшей из-за Джеймса девочке:
— Элис, Алисочка, зови меня тётя Поля. Или тётя Лина. Как тебе понравится. Я привезу тебе подарок из предстоящей геологической экспедиции, если ты хорошо подумаешь и после обеда скажешь мне, чего тебе хочется. Только не заказывай медведя, мне с ним не справиться.
Элис ответила немедленно по-русски с американской практичностью:
— Тётя Полли, мне сейчас надо велосипед. У Серёжа есть, у меня нет. Как вместе едем?
Все расхохотались.
— Тебе привезут его из Города завтра, сейчас же закажу, — ответила Полина.
— Ты не сможешь отделаться от подарка из экспедиции, Лина, — продолжал громко смеяться Иван, — о велосипеде для Элис ещё месяц назад позаботился Сергей. Он никому не выдал свою тайну, кроме меня, и прекрасный новенький велосипед ждёт свою хозяйку в гараже!
Под продолжающийся общий смех Элис захлопала в ладоши и покраснела от удовольствия. Непринуждённое застолье продолжалось, создавая у всех ощущение наступившего праздника.
* * *
После обеда Акико и Борис, держась за руку, прошли в жилой дом и поднялись к детской. Няня Оксана Александровна жестами показала им, что малыши спят. Акико шепнула Борису:
— Пройдём в сад, побудем наедине. Мне, ты знаешь, не дано знать многого о себе, и очень немногое провидится о тебе, только самое-самое общее. Наверное, это правильно. И не надо гадать. Все предопределено. Но никто, кроме Бога, не отменит права нашего человеческого выбора. Поэтому о нас с тобой.
Они обходили сад по всем дорожкам, которые сами стелились им под ноги. Акико подбирала слова, и Борис её не перебивал.
— Наверное, я не думала о тебе лишь тогда, когда всецело сосредотачивалась на рождении наших детей. Прости за то, что в те минуты внимание мое отвлеклось от тебя. Как и прежде, милый, я не всегда владею собой. Теперь я снова могу сказать тебе: любимый мой! С трепетом произношу я эти необыкновенно значительные и для меня неповторимо драгоценные русские слова. Мой навеки единственный! Мой ненаглядный и бывший таким далёким… Борис!
Молюсь, чтобы ты меня правильно понял. Никакие слова не вместят всего, о чём взывает к тебе моё любящее сердце. Но я вынуждена обратиться к слабым и беспомощным словесным подобиям переполняющих меня чувств, потому что общее наше время уже настало, и я должна объяснить то, не сумела сказать тебе у подножия горы Асахи.
Скрепя сердце я отпустила тебя, мой любимый, будучи не в силах воссоздать в тебе и для тебя всё то, что от рождения имеет обычный смертный просто по праву рождения. И еле этот разрыв выдержала. Я закрылась от тебя, от твоего возможного дерзкого проникновения всеми мыслимыми способами личностной защиты, чтобы не помешать тебе стать тем, кем ты должен был стать по праву рождения в могущественной и славной стране с величественной и драматической историей и ослепительно сияющим будущим.
Но я почти беспрерывно (я прошу меня простить за ничтожный, вполне объяснимый естественной причиной рождения детей перерыв) продолжала следить за каждым движением, каждым шевелением твоего сердца. И понимаю теперь, что твоя родная земля всемилостиво свершила над тобой то, что не в силах содеять самым могущественным целителям, кроме Отца Небесного. Ты наконец стал самим собой. Я, благодаря Богу и тебе, тоже стала собой, любящей матерью и женой.
Я длительное время размышляла. Мне, уже взрослой, всегда казалось, что внутри себя мне очень тесно, что меня что-то ограничивает и сдавливает, что мне, моей душе, а еще расцветающей, разворачивающейся, а потом действующей, а не прозябающей личности, сердцевине внутренней потребности, движущей
