Читаем без скачивания Любовь на спор (СИ) - Попова Любовь

Присаживаюсь на скамейку в прихожей. Но нервное напряжение уже не спрячешь, так что снова встаю. Пара шагов и я смотрю в глазок. Блин. Их уже не обнаруживаю.

Тихонько открываю двери и снова никого.

— Даша! — зовет меня Сашка, и я бегу на голос. Моя комната и окно. В котором видно, как возле того самого Вольво Кирилл общается с Алексом. Последний вдруг хватает его того грудки, и мы испуганно ахаем.

Вернее, я испуганно, а Сашка восхищенно.

— Скоро привезут ужин. Пойду накрою на стол. Надо же накормить моего рыцаря, — мечтательно высказывает она и убегает, чуть ли не вприпрыжку. Я же смотрю и думаю, что в Марке меня тоже в свое время привлекла это грубая сила.

И он бы вряд ли бы согласился ждать. Скорее всего дверь моей комнаты была бы уже закрыта, а моя одежда откинута в сторону. За этими похабными мыслями не замечаю, как машина Кирилла уезжает, а входная дверь хлопает.

И я не выхожу, потому что слышу, как Сашка с Алексом шепчутся. Наверное, целуются. Счастливые… Сажусь за ноутбук и замираю.

Как по расписанию. Пятнадцатого сентября прошлого года Марк подсел ко мне в вагоне метро и предложил быть друзьями. Обманывал.

Ровно в семь вечера.

И сейчас девятнадцать ноль-ноль и на экране во вконтакте заявка в друзья от Марка Синицына.

Глава 5

*** Марк Синицын ***

«Дарья Малышева отклонила вашу заявку в друзья».

Резкий стук кулака об стол был привычным звуком. Кто бы сомневался. Это уже похоже на издевательство. Можно подумать, сложно нажать «принять».

Была бы она сейчас передо мной, объяснил бы, где находится эта кнопка и как ее нужно нажимать. Потом бы нагнул над столом и вставил. Так, чтобы уши от визга закладывало. Лучше от визга, когда в ней, чем от желания убиться, когда она далеко.

Не дотянуться. Не потрогать. Не прижать к себе.

Не прошипеть на ухо: «Ты клялась любить меня всегда. Так что… Люби. Блять. Люби и хватит мозг мне выносить».

Хочется подрочить. Хотя бы всплеском похоти вспомнить, какого это. Когда охуе*ное тело рядом.

Но быстрый взгляд вниз дает мне понять, что ничего не выйдет. В этом месте про член вспоминают, только когда идут ссать. Не знаю, насколько это безопасно для здоровья. Но бром, что подсыпают в еду, дает шанс избежать постоянных изнасилований. Хотя бы их.

Отстраняюсь от экрана и вздрагиваю, когда дверь в кабинет ротного открывается и заходит, собственно, он сам.

Начальник нашей роты.

— Закончил, Синицын?

— Да, товарищ капитан, — подрываюсь и сразу иду к выходу, пока он идет за свой стол. Где и стоит его допотопный, как и все в этом кабинете, компьютер. — Спасибо, что пустили.

— Синицын! — останавливает меня командный голос, и я по уже выработанной привычке разворачиваюсь и готов отдать честь.

Сначала мне это казалось каким-то дебилизмом, сейчас эти правила стали успокаивать. Дисциплина чистит мозги.

— Еще одна драка и ты отправишься в дисбат[1].

— Только я? — невольно ухмыляюсь. Знаю ведь, что за второго участника вечного рукоприкладства впряжется папаша. У меня нет никого.

— Только ты. Не лезь. Таких уродов, как Черепанов, жизнь и так накажет.

Я рассказал. Вернее, меня заставили поведать, чего я так сильно хочу смерти своему бывшему приятелю.

— И мне остается только ждать?

— Да, Синицын, только ждать! — повышает голос этот мужик, который, несмотря на некоторое самодурство, в части был самым адекватным. Остальное отрепье просто очень любили дрочить на свое ЧСВ (чувство собственного достоинства…прим. Автора) за счет рядовых солдат. — Тебе осталось три месяца. А будешь лезть на рожон, и еще год проторчишь в дисбате, Ты этого хочешь?! Хочешь, чтобы твою Дашу увел кто-то другой!?

Он кивает на фото, что наверняка так и висит и на экране.

Дашка. Не ждет. Не ждет. Сжимаю руку в кулак и киваю.

Три месяца. Кажется, что год тянется медленно до невозможности. Каждый день, много часов. А в башке только она.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я не трону его.

— Вот и молоток. Иди. Сегодня в наряд.

— За что?!

— За препирательство со старшим по званию! — падает он на стул и внезапно улыбается. — Красивая она у тебя.

— Люблю самое лучшее, — даже задираю подбородок и выхожу из отделанного деревом кабинета, чтобы оказаться в недавно выкрашенном коридоре.

И запах свежей краски кружит голову, дает погрузиться в свою хроническую боль. Даша. Даша. Даша.

Кулак вбиваю в стену. Внутри пламя, что еще немного и спалит. Кожа горит. Губы шепчут имя.

Красивая. Почему-то сейчас, имея возможность только фантазировать и смотреть на ее фото раз в месяц, осознаю это в полной мере.

И горло стягивает ком просто от желания ее видеть. А сердце за тридцать дней, чуть успокоившееся, снова отбивает ритм чечетки. Словно не фото посмотрел и заявку кинул, а реально пообщался.

Коротко и хлестко. Отказ в дружбе, как очередная пощечина. Могла ведь и проигнорировать, но она отказывает. Раз за разом. А смотрю на ее фото и почти вижу, как она ухмыляется.

Кажется, что мир сосредоточился только до уровня аватарки, где видны глаза, что смотрели с такой любовью. Губы, что целовали, как последний раз, щеки, по которым стекали соленые слезы.

И эти воспоминания крутят внутренности, мешают спать. Особенно есть. Потому что знаю, что имей я мозги, сейчас бы не ел перловку и не сбрасывал вес, а питался нормально.

А потом бы благодарил Дашу в кровати, выбивая из нее крики и избавляя от набранных калорий.

Снова и снова.

А что имею теперь? Военную службу под Питером. Но это лучше тюрьмы, куда меня хотели запихнуть за изнасилование.

Я принял это. Решил, что года будет достаточно, чтобы Даша остыла. Но не забыла. Может, конечно, эгоистично так думать. Но если девушка вешается из-за любви к тебе. Предательства. Сложно поверить, что она так просто тебя забудет.

Тем более Даша. Та, что любила как кошка два года и приняла, несмотря ни на что. Блять.

Еще удар в стену, и с выдохом марширую к посту.

В армии всегда есть, чем себя занять. Но в конце концов учения, походы, построения становятся монотонной рутиной. И мысли о Даше заставляют теряться в пространстве.

Порой специально отталкиваю их, чтобы не совсем съезжать с катушек.

Но лежа в постели, закрывая глаза, прокручиваю каждое ее слово. Каждую улыбку. Движение. Стон. Снова и снова. Как одержимый.

Иногда страшно становится, что становлюсь помешанным. Что внутри не осталось ничего, кроме четырех таких родных букв.

Еще страшно за Дашку, ведь ей меня терпеть всю жизнь.

И этот день — пятнадцатое число, единственная возможность напомнить, что я обещал несмотря ни на что ее вернуть. А она клялась, что любит.

Вернусь, объясню, как все было. Выслушаю истерику, трахну и просто будем жить дальше. Уже вместе. Потому что оказалось, что порознь — это больно. Порой так, словно кусок мяса рвут из груди и подыхать оставляют.

Я хотел написать. И даже написал. Одно письмо. Короткое, плохо помню, что нес. Но в конце поставил эти три слова, что часто крутятся на языке, но не могут оформиться.

Ответ мне прислал тогда, ее новоявленный отец. Профессор. «Даша не реабилитации и потрясения любого рода ей не нужны. Вернешься, обсудим».

«Потрясения». «Обсудим».

Мне вот тоже пришлось пережить одно потрясение. Даже обсудить было не с кем.

Я думал, смогу просто служить, ловить дзен, дрочить на Дашку, но все плану пошли к черту, когда на первом построении я увидел Черепа. Насмешка судьбы оказаться с виновником боли в одной части или благословение?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пожалуй, второе, ведь я могу его просто убить. Учебные гранаты так часто путают с настоящими…

Плохо помню тот первый день в армии. Но очнулся я, вбивая кулак в окровавленную рожу Черепа. Что продолжал тупо ржать.

Чтобы меня остановить, пришлось тянуть меня трем парням.