Читаем без скачивания Большой вальс - Людмила Григорьевна Бояджиева

— Что я слышу? Изысканные выражения, прекрасные слова и — бездна юмора. Вот это уже знакомые интонации! — В дверях стоял Артур с кипой газет в руках. — Простите, я стучал, но вы увлеклись интересной беседой, не заперев двери. А ещё вспоминаете про авантюристок… — он многозначительно покачал головой и демонстративно дважды повернул в дверях ключ. Затем вышел на террасу, словно затем, чтобы полюбоваться парком и открывающимся за ним видом пологих холмов.

— Чудесная, тихая местность, спокойный дом, отличный отель. Это правильный выбор, Алиса. Выглядите вы обе отлично. — Он придирчиво осмотрел дам. — Только уж очень похожи. Я бы сказал — сходство, разжигающее любопытство…

— А так? — Виктория нацепила узкие черные пластмассовые очки.

— Пожалуй, тебе удалось себя несколько подпортить. И хорошо бы яркую помаду, чтобы кричала о своей неуместности, отбивая другие мысли. Вот-вот. Дамы задумаются: почему эта крошка так разукрасилась. А мужчины станут мечтать о… Впрочем, это неважно. Главное, чтобы они поменьше задавали себе вопросов.

— Я почти уверена, что ресторан сейчас пуст, здесь вообще не слишком много гостей. Просто мы так старательно готовились к первому выходу, ободряюще подтолкнула Алиса Викторию к лестнице, ведущей в холл.

Небольшой зал в уютном домашне-дворцовом стиле действительно пустовал. Дубовые панели, массивные перекрытия потолочных балок, темные картины на вишневом штофе, покрывающем стены, старинные бронзовые люстры и такие же канделябры в нишах. Зал мог бы показаться мрачным, если бы не распахнутые широкие двери на полукруглый, залитый солнцем балкон, цветные витражи с гербами в высоких узких окнах и нежно-розовая сервировка столов, украшенных круглыми букетиками роз. В воздухе стоял аромат цветов и чуть заметный намек на кухонные чудеса — что-то пряное и поджаристое, метящее прямо в подогреваемый воображением аппетит.

Сопровождаемые метрдотелем в фирменном смокинге с гербовой эмблемой «Миранды» на левом лацкане, они заняли угловой стол. Артур, направившись к месту, расположенному лицом к залу, расторопно пододвинул стулья своим спутницам:

— Я ловок, прямо как Джеймс Бонд. Вам, конечно, придется во время трапезы любоваться исключительно моей физиономией, зато я смогу держать под контролем тылы… К сожалению, прятаться здесь, явно, не от кого.

Но Викторию не огорчила ограниченная возможность изучения зала, она с восхищением рассматривала сервировку. Крахмальная нежно-розовая скатерть с фестонами ручной работы по краю, идеально отутюжена. Салфетки, чуть более интенсивного оттенка, уложены на верхней тарелке таким замысловатым сооружением, что рука не поднимается нарушить его. Сами тарелки — с широкими золотыми полями и мелким терракотовым рисунком на донышке, изображающем сцены охоты, можно было разглядывать бесконечно — ведь картинки не повторялись, а нижняя, казавшаяся слишком большой, несла на себе целую батальную сцену, запечатлевшую финальный эпизод травли кабана. Выстроившиеся по ранжиру фужеры-баккара искрились непорочной нетронутостью, а серебряных драже было чересчур много. Сколько же времени надо провести за столом, чтобы ухитриться задействовать все эти вилочки, ложечки, ножики…

— Антония, ты, как всегда, остановишься на легких блюдах? — Алиса протянула ей внушительный альбом меню.

— Нет, нет, мама. — Она решительно отстранила предложенный фолиант. Сделай, пожалуйста выбор сама. Ты же знаешь, что я люблю. Или вы, Артур. Что-нибудь овощное. Я бы не отказалась от грибов.

Шнайдер одобрительно кивнул:

— Я вижу, вкусы не меняются даже после долгой вынужденной диеты. Но сейчас тебе стоит подкрепиться основательней, крошка. Не думаю, что в замке нас закормят мясом в столь поздний час.

— Вы напрасно, Артур. Итальянцы достаточно плотно едят в любое время суток. А уж Бенцони, поверьте, не склонен нарушать традиции в угоду худосочной европейской моде. — Вмешалась Алиса. — Но Тони все же необходимо съесть филе.

На них никто не обращал внимания. Даже две-три пожилые супружеские пары были целиком поглощены едой. Но все трое старательно разыгрывали свои роли, сознавая, что это единственная и последняя репетиция перед вечерней премьерой.

Не считая путешествия с острова до «Миранды», проделанного конспиративно-тихо, Виктория впервые вышла на публику, чтобы исполнить партию изысканной, искушенной в светской жизни дивы. Ей предстояло изображать пресыщенность и небрежность, в то время как знакомство с европейским комфортом и аристократическим этикетом только начиналось. Чудесный дом Браунов на островке-отшельнике казался тихим убежищем, надежно спрятанным от любопытных глаз. За четыре месяца, проведенных там, Виктория привыкла к богатой обстановке просторных комнат, к нежному аромату тонкого белья, разнообразной, изобилующей новыми вкусовыми ощущениями, кухне, комфортабельному оснащению ванных комнат, в которых ей настрого запрещалось мыть за собой пол, а также простирывать мелкие вещи. Но всякий раз бросая на влажный кафель единожды использованное полотенце или встречая в своей спальне горничную, меняющую два дня назад застеленные простыни, Виктория внутренне содрогалась, убежденная в том, что к этому она никогда не сможет привыкнуть.

Хотя кое-какие жесты, небрежно отбрасывающие ненужную шелуху, у неё уже получались. Поковырялась вилочкой в кусочках персика, залитых взбитыми сливками — и забыла. Можете убирать. Чудесный кружевной бюстгальтер, который только беречь в целлофановом пакете до исключительного случая, одевала под майку на теннисный корт и через пару часов опускала в корзину с грязным бельем. А куда девались её блузки, брюки, носки, трусы, которые Виктория не успевала запомнить? Считая безнадежно заношенными или устаревшими, Алиса, проводившая регулярную ревизию в бельевых шкафах, отдавала эти вещи в утиль — то есть отправляла куда-то для фонда беженцев или безработных.

Однажды Вика увидела по телевизору, как на российских рынках перепродают за бешеные деньги поступающую из Европы «гуманитарную помощь» бесплатные, бросовые шмотки. Она вообразила радостно демонстрировавшую добытое шикарное белье — кусочки жемчужно-серого гипюра, совсем недавно украшавшие грудь новоявленной Антонии Браун…

Итак — Антония. Это первое правило, первый пункт в её «системе» перевоплощения. Второе — «мама». Просто, без запинки, чуть небрежно, иногда даже с иронией — мама, мамочка! Например: ты, мамочка, что-то путаешь! Или: ах, мама, перестань! Речь неторопливая, простыми предложениями, в которых трудно заплутать. А следовательно — только на общие темы — банально, просто, как Элиза Дуллитл, представленная светскому обществу: «Прекрасная погода, не правда ли?» Взгляд рассеянный, скользящий, чуть скучающий. И уж никак не застревающий жадным любопытством на каждой вновь открытой странице роскоши. Ничего себе: Антония Браун, восторженно замирающая перед затейливо уложенной ресторанной салфеткой, или застенчиво сюсюкающая горничной, меняющей цветы в вазе: «Да что вы, они ещё совсем свежие! Благодарю, ах, как чудесно!» Ни в коем случае. Ни за что. «Все по фигу». Как сказал бы Максим, — «Ноль внимания, фунт презрения», и никакой задумчивости по-русски. Если тоска — то со скукой, с пресыщенностью, но никак не «мировая скорбь». А главное, — самоуверенность, граничащая с наглостью. Но только