Читаем без скачивания Сожженные дотла. Смерть приходит с небес - Герт Ледиг

За последним рядом кладбища начиналась деревня. По обе стороны дороги — покосившиеся сараи, бревенчатые избы, покрытые рассохшейся дранкой. Колодец с журавлем. Перед ним на древке — жестяной вымпел батальона.

Посыльный побрел в дом. Перед дверью стоял адъютант. Посыльный приложил руку к стальному шлему и достал извещения из сумки.

С этого момента посыльный начал спать. Он повернулся кругом, прошел, шатаясь, назад по проходу, словно лунатик, нетвердо ставя свои ноги на ступеньки лестницы у входа в дом. Уже во сне он опустился на скамейку из нестроганого дерева у колодца. Усталость накрыла его, словно черное покрывало. Он прошел с командного пункта роты до штаба батальона. Приказ выполнен.

I

Адъютант взвесил извещения роты на руке. Он прочитал фамилии уже не существующих людей. Исчезнувшие понятия, составные части прошлого. «Потери: 1 пулемет, номер не установлен; 2 коробки для лент; 1 запасной ствол; 1 унтер-офицер; 7 солдат». Он подумал, что показывать донесение командиру имеет мало смысла. Он и командир были отправной точкой жизни. Дверь открылась: поступили фамилии. Дверь закрылась — фамилии ушли. Здесь некоторое число получало жизнь, а некоторое число — смерть. Можете посмотреть, как они с этим будут справляться. У него — своя работа. Чем занимается командир — его не интересует.

Он постучал в дверь. Она была обита картоном. Никто не знал, зачем. Может быть, чтобы вызвать уважение. То ли дверь была в щелях, то ли картон должен был показать, что эта дверь ведет к командиру.

Майор облокотился на стол, покрытый бумагой. По нему было видно, как он устал. Он пах затхлым запахом дома: смесью холодного дыма, плесневелого дерева, грязного белья, пота и нечистот. Он давно не брился. Пару дней или неделю. Он был похож на мертвеца, у которого продолжает расти борода. Каждый мог оценить, как долго он уже выставлен в гробу. Стеклянный глаз уродовал его лицо. Живой глаз поочередно оглядывал четыре ножки стола, четыре консервные банки, наполненные водой, желтоватый бульон, в котором плавали дохлые клопы. Он хотел удостовериться, не прибавилось ли клопов. Он делал это неосмысленно. На самом деле ему было все равно. Уже давно он не считал насекомых на поверхности жидкости.

После того как адъютант зашел в помещение, майор занялся сообщениями. Он зарегистрировал их. Увидел на гладкой бумаге стола паутину. Колесо, часовые гири. От часов, которые тикали. Медленно или быстро, но непрестанно, в стремлении сократить жизнь.

Когда он за ними напряженно наблюдал, так, словно они должны были ему открыть тайну, он чувствовал себя будто безжизненно висящим в воде. Вода струилась по коже. Он плавал. Ему было хорошо. Когда он выходил из этого состояния, боль возвращалась. Невыносимая боль, которой он ничего уже не мог противопоставить. Ему казалось, что он уже целую вечность носит ее с собой. Она сковывала его движения, словно свинец. И непрерывно в нем стучали слова телеграммы: «РЕБЕНОК И АННА ПОГИБЛИ ТЧК ЗАСЫПАЛО РУИНАМИ ДОМА ТЧК ИЗУРОДОВАНЫ ТЧК ПОЭТОМУ НЕМЕДЛЕННО ПОГРЕБЕНЫ ТЧК».

Телеграмму он потерял. Но боль не терялась. Когда майор один сидел за столом, он думал об этом. «РЕБЕНОК И АННА ПОГИБЛИ». Он уставился на грязную стену. Открыл рот, но не сказал ни слова. На лбу выступил пот. От Анны осталось только воспоминание — у нее были черные волосы. Но ее лица он вспомнить уже не мог. При этом вместе они прожили двадцать лет. Двадцать лет они виделись каждый день. Он ложился с ней спать и каждое утро целовал в губы. Но мог вспомнить только одно: у нее были черные волосы. Зато у него была фотография его ребенка. Летний день в саду. Цветы на солнце. Жадные до жизни глаза смеются ему навстречу. Объектив камеры их сохранил. Ребенок был мертв.

Майор хихикнул про себя и посмотрел сквозь разбитое стекло в окно. На скамейке лежал посыльный. Солнце клонилось к закату. Воздух был наполнен мошкарой. Все так, как он ожидал. Улица, колодец, огненный диск солнца у горизонта. Солдат в бросающейся в глаза белой тиковой рубахе идет мимо и небрежно плюет в песок. Все, кого он знал, еще живы. Только его ребенок должен был умереть. Как будто он не оплатил счет. А теперь за него взыскали. Внезапно и безжалостно. Это была благодарность, справедливость.

Он повернулся и приказал:

— Вызовите посыльного!

— Есть, господин майор! — ответил голос адъютанта.

Порыв ветра поднял со стола три листа машинописной бумаги и сдул их на пол.

Пока майор их поднимал, снова посмотрел на улицу через грязное разбитое стекло. Он видел, как посыльный, отвечая адъютанту, поднялся, проскользнул под оконной рамой, исчез на какое-то время и внезапно оказался перед ним в помещении.

— Вольно, — сказал майор. Но это было сказано только по привычке. Посыльный, измученный ежедневной передачей сообщений, и без команды стоял перед ним вольно.

— Все в порядке? — спросил майор.

При этом он думал о своем мертвом ребенке. Несчастье, последствия которого были непредсказуемы. Постоянно добавлялось что-то, что он позабыл.

— Так точно!

— А гать?

Адъютант поспешил вмешаться и дать ответ:

— Удержать не удалось!

Он встал рядом с посыльным. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Два человека, договорившихся об одном деле. Молча, без слов.

Майор рассердился:

— Интересно!

— Да. — Адъютант рассматривал свои ногти. — Далеко выступающая точка. Упрекнуть за ее потерю некого. — Вдруг он взглянул на майора. — Я немедленно подготовлю соответствующее донесение в штаб дивизии!

На улице проревел тяжелый тягач. Земля задрожала. С потолка посыпалась пыль. Из окна выпал осколок стекла, звякнул о пол и разбился.

— По-видимому, усиление для артиллерийского полка, — сказал адъютант.

— Какого? — вопрос посыльного раздался как пистолетный выстрел.

Майор сердито приказал:

— Будете говорить, когда вас спросят! — Он повернулся к адъютанту: — Дайте, пожалуйста, карту.

Адъютант стал рыться на столе. Под кителем он носил сорочку с манжетами. Манжеты были грязные. По их краям тянулась серая кайма.

С напускным безразличием посыльный взглянул на карту. Голос адъютанта сказал:

— В конечном счете мы виноваты перед нашими людьми.

Его рука неопределенно показала на стол. При этом он не объяснил, о чем он на самом деле думал.

— Я убежден, — деловито заверил адъютант, — что наше мнение будет утверждено.

— Это мое дело!

— Извините, что вы сказали? — смущенно закашлялся адъютант.

Майор упрямо заявил:

— Я сказал: «Это мое дело!».

Он сложил ладони и почувствовал нездоровую влажность, как будто у него была температура. Сейчас же ему надо будет сходить к врачу. Мгновение он играл с этой мыслью. И действительно, он убедит врача, что болен. И с негодованием подумал: «Я же действительно болен».

— Хотите закурить? — обратился адъютант к посыльному. — Мы не имеем ничего против.

Он походил на обходительного человека, который везде чувствует себя как дома независимо от происходящего.

— Спасибо!

Посыльный начал тщательно набивать свою трубку. Когда она была готова, прикуривать не стал. Он не хотел рисковать. Жирная муха, ползавшая до этого по печи, полетела к окну. Она ударилась о стекло и упала на пол. Под полом что-то зашуршало, как будто там пробежала крыса.

— Так на чем мы остановились?

— Проводить ли контратаку или нет? — неожиданно ответил адъютант. Он поставил перед майором вопрос, словно выставил картину на аукцион. Во-первых. Во-вторых, адъютант уже предлагал: никаких контратак, не надо никем жертвовать. Посыльный напряженно смотрел поверх окна и ловил каждое слово.

— Но вам известен приказ? — спросил майор.

— Какой приказ?

— Держать позиции. Каждое вклинивание противника ликвидировать контратакой!

— Конечно, конечно, — согласился адъютант, как бы извиняясь.

Есть сотни приказов. Ни один солдат не может отказаться выполнить приказ, но может его забыть.

Майор думал о своем ребенке. Было бы справедливо, если другие тоже получили бы телеграммы. Он думал: «Я должен получить удовлетворение». Его ладони были все еще мокрыми, как будто он макнул их в воду. Боль можно заглушить, если за нее отомстить. Он хотел мстить.

— Исключений нет, — сказал он и увидел, как посыльный глянул на его стеклянный глаз, как будто ожидая, что тот вывалится.

— Господин майор! — Адъютант указал на карту, лежащую на столе. Его палец упирался в черную линию, ведущую через болото.

— Гать не имеет никакого значения. Это не дамба. Просто тропа из еловых бревен, — он показал на красный крестик. — Пулемет, бессмысленно выдвинутый вперед пост.

Майор больше ничего не хотел слышать. О чем пойдет речь сейчас, он уже знал. Бессмысленность этого поста. Узкая дорога по нейтральной полосе. Тонкие бревнышки, положенные одно с другим. Никакого прямого сообщения с остальной ротой. Между бревнами булькает трясина. Русский пулемет держит тропу под обстрелом. От взгляда противника ее не укрывают ни искусственные заграждения из листвы, ни какие-либо препятствия, которые бы ограничивали его сектор обстрела. Снаряды свободно падают на этот единственный путь сообщения. Затем — позиция: нагромождение вырванных из земли деревьев, бревен и кустарника. Никаких воронок — болотистая почва заплывает после каждого взрыва. Это чудо, что отделение там продержалось так долго.