Читаем без скачивания Аномалия души - Алексей Хапров

Осерчал Архип Кудрин. В такое бешенство впал, в каком его отродясь не видывали. Отца Любавы насмерть плетьми запорол. Брата меньшого, несмотря на его юный возраст, солдатом в дружину определил, где тот погиб в первом же бою.

Потеряв в одночасье всех своих близких, мать Любавы лишилась рассудка и вскорости померла. Обозлилась Любава. Сковал её сердце лёд. В душу проникла лютая стужа. И решилась она на страшную месть. Месть за жизнь свою погубленную, и за семью, невинно убиенную. Месть всем, всему миру, всему свету.

Первым от её руки пал, конечно, Архип Кудрин. Подкараулила она его как-то в лесу, когда он мимо в своей повозке проезжал, вышла из-за деревьев, и давай глазками играть, за собой увлекая. Архип на наживку клюнул. Кровь забурлила, страсть в самую голову вознеслась. Приказал он вознице коней остановить, на землю соскочил — и к Любаве. Та от него, игриво хохоча — в лес. Он следом за ней. Догнал её у болота и руки довольно потирает. Ну что, мол, попалась, птичка? Теперь никуда не уйдёшь. Вечно будешь моей невольницей. Да не учел купец, что перед ним уже не ангел в девичьей плоти, а самый, что ни на есть, демон, принявший его обличие.

Подпустила Любава его к себе поближе, отвела из-за спины руку, а в ней серп. И всадила она этот серп прямёхонько Архипу в глаз. Тот в крик. Кровь наружу ручьём. А Любава не успокаивается. Орудует своим инструментом, точно мясник на скотобойне. Сначала второй глаз мучителю выбила, затем вспорола ему живот. А когда тот силы терять начал, схватила его за шкирку, к болоту подтащила и в трясину спихнула. Так он там и утоп.

С той поры в этом болоте многие свою погибель находить начали. Как появится кто у леса, так ему белокурая дива навстречу является. Улыбается, за собой манит, в гости зайти зовёт. А как доведёт плененного её чарами путника до топи — тут же его и кончает. Убьёт и в болоте топит, чтобы не нашли.

Когда число её жертв перевалило в значительное, решил народ её извести. Устроили ей облаву, пригнали к болоту, окружили и вознамерились верёвками связать, чтобы затем прилюдную казнь учинить. Только не захотела Любава от чужой руки смерть принимать. Поняв, что ей не вырваться, метнула она на солнце прощальный взор, широким крестом себя осенила, и в трясину бросилась.

— Вот такая история, — заключила Наталья. — Поговаривают, что её призрак до сих пор бродит по лесу и заблудших путников выискивает. Правда это или нет — не знаю. Но, на моей памяти, в тех местах уже несколько человек исчезли. Ушли и не вернулись. Сколько их потом ни искали — так и не нашли. Одному Богу известно, что с ними стало. Валун у развилки помнишь?

— Помню, — кивнул я.

— Вот, по преданию, именно в этом месте Любава своих жертв и караулила. А по тропе, которая сворачивает вправо, их к болоту на погибель вела…

Глава пятая

Центр Навалинска бурлил. Наступили выходные, и народ отрывался на полную. Площадь кишела людьми. Отовсюду слышался смех. С эстрады звучала музыка. На каруселях галдели дети. Самое большое оживление царило в скверике у фонтана. Мы с Натальей сперва тоже хотели расположиться там, но, так и не найдя свободных мест, вынуждены были отказаться от своего намерения.

— Придётся искать другой плацдарм, — разочарованно констатировала моя спутница.

Когда мы вышли из сквера, дорогу нам преградила странная мужеподобная особа в замызганной футболке и потёртом синем трико. На её отсвечивающем синевой лице расплылась противная слащавая улыбка.

— Привет, старуха, — прохрипела она, обращаясь к Наталье. — «Стольника» до завтра не будет?

Моя спутница брезгливо сжала губы, помотала головой и подалась в сторону.

— Кто это? — тихо спросил я.

— Зинка, — ответила Наталья. — Местная пьянчужка. Ходит, бутылки собирает, да деньги клянчит. Бывшая одноклассница. Дай Бог, чтобы только не увязалась. А то ж без палки не отлипнет.

Я украдкой обернулся. Зинка оставалась на месте и озиралась по сторонам. В её длинных, напоминавших своей консистенцией недоваренные макароны, руках значилась потрёпанная серая авоська.

— Вроде, не увязалась, — произнёс я.

— Слава Богу, — облегчённо выдохнула моя курортная знакомая.

Мы шагали не торопясь, негромко переговаривались на различные темы. Наталья держала меня под руку и приветливо кивала встречавшимся на пути знакомым. Те в ответ улыбались и с нескрываемым любопытством рассматривали меня с головы до ног.

— Чего они на меня так таращатся? — раздражённо пробурчал я.

— Ты новый человек, — разъяснила моя спутница. — Что тут удивительного?

— Им, что, никогда не объясняли, что так вести себя некрасиво?

— У нас не Париж, не Лондон, и даже не Брянск. У нас народ простой, с галантными манерами не знакомый. Так что, уж, не взыщи. Относись к этому снисходительно… О, Зинкин хахаль чешет, Яшка Косой.

Наталья указала глазами на противоположную сторону улицы, по которой брёл высокий худощавый субъект лет тридцати пяти. Симпатий он не внушал. Сухое, морщинистое лицо. Глубокий шрам, пересекавший всю левую щёку. Маленький тонкогубый рот. Злые, хищные, лишённые какой-либо человечности, глаза, косившие немного в бок, из-за чего он, видимо, и получил свою кличку. Я сразу почувствовал к нему неприязнь.

Пройдя большую часть центральной улицы, мы наконец обнаружили, где можно примоститься. Это было маленькое а-ля «бистро». Полностью свободных столиков в кафе не наблюдалось, но за некоторыми из них сидело по одному человеку. Наталья потянула меня к самому крайнему.

— Здравствуйте, отец Агафоний! — поприветствовала она занимавшего его священника, добродушного пожилого дядечку лет шестидесяти с пышными седыми волосами, спадавшими почти до самых плеч. — Ничего, если мы нарушим ваше уединение?

— Конечно, конечно, — откликнулся он. — Садитесь, пожалуйста.

Свернув прочитанную газету, святой отец изучающе взглянул на меня. Я отвёл глаза и сделал вид, что рассматриваю выставленный на витрине ассортимент напитков.

— Как поживаете? — спросила его моя спутница.

— Нормально, — ответствовал он. — Прихожане заглядывают, службы проводятся. Только вот истинных верующих становится всё меньше и меньше.

— Не может быть, — вступил в разговор я. — Общеизвестно, что народу в церквях сейчас прибавилось.

— Прибавилось, не спорю. Но прибавились-то в основном любопытные, — вздохнул отец Агафоний. — Те, кто в вере усматривают лишь веяние моды. Вот вы, молодой человек, если, конечно, не секрет, относите себя к верующим?

Я задумчиво пожал плечами.

— Трудно сказать. Я об этом как-то не задумывался. Церковь я не посещаю, но и атеизм тоже не превозношу.

— Насчёт того, что вы не атеист — это, конечно, хорошо. А, позвольте полюбопытствовать, почему? Ведь вы, судя по возрасту, продукт образования советской эпохи.

Я опять замялся.

— Ну-у-у… наверное, потому, что не считаю наш мир до конца изученным. Наука объяснила многие явления. Это бесспорно. Но не все. Некоторые из них до сих пор остаются загадками. Я думаю, что в религии, если не смотреть на неё лишь поверхностно, содержится немало сведений, которые могли бы оказаться полезными. Сотворение мира, зарождение жизни — здесь сплошь и рядом «белые пятна». Но современный уровень науки не позволяет проникнуть в глубины Библии, Евангелия в той мере, в какой это необходимо, чтобы всё это познать. Религиозные тексты мы продолжаем воспринимать большей частью как сборники легенд, как нечто, относящееся к древней культуре, но никак не к науке.

В глазах моего собеседника сверкнул пытливый, живой ум.

— Превосходный ответ! С вами очень интересно разговаривать. Вы очень разумно мыслите. Кстати, о загадках. Вы слыхали про наши местные тайны?

— Слыхал, — ответила за меня Наталья. — Я уже поведала ему про Любавину топь. Правда, он не очень-то в это поверил. Но ему это можно простить. У него же нет вашего опыта. Он же не видел того, что видели вы.

Я недоумённо посмотрел на свою спутницу.

— Ты это о чём?

Священник вскинул брови.

— Разве ты ему обо мне ничего не рассказала?

Наталья виновато улыбнулась.

— Я ещё не успела, дядя Агафон.

— Не успела, или не захотела? — обиженно насупился он. — Небось, решила пощадить репутацию старика в глазах своего приятеля, чтобы он не подумал о нём ничего дурного. Напрасно. Я ничего не стесняюсь, и от своих слов не отказываюсь. Если я сказал, что что-то видел, значит, я это действительно видел. И мне глубоко безразлично, кто что думает о моём рассудке. Тем более, что подобное на болоте видел не я один…

Нашу беседу прервал грубый, раскатистый бас.

— Ната-а-ашенька!

К столику подошёл высокий, тяжеловесный, румяный богатырь с пышными седыми усами. Весь его облик дышал осознанием собственного величия. Его пухлая шея тонула в мягком воротничке светло-зелёной сорочки, цвет которой прекрасно сочетался с цветом его туфель и брюк. И те, и другие были белыми.