Читаем без скачивания Булыжник под сердцем - Джулз Денби

Это вызвало массовую панику среди анархистов и ликование «Свободы зверям», которая праздновала великую победу в войне за спасение кроликов всего мире. В общем, самовлюбленных подростков, с которыми нужно сюсюкаться, стало на одну кучку меньше. Я так обрадовалась, что не сразу заметила, как все полезли на сцену – репетировать эту чертову песню. Со всех своих маленьких ног я бросилась в женский туалет. Запершись в пустой кабинке, я забралась на унитаз – чтобы даже из-под двери не увидели. Сама знаю, что ребячество, но я не приемлю коллективные мероприятия. Меня от одной мысли трясет и лихорадит. Сразу вспоминается школа и колледж – нет, не подумайте, училась я примерно. Куча грамот, отличное поведение. Никогда не хулиганила, не грубила тупым, снисходительным учителям. Мотала свой срок тихо и скромно. Но я ненавидела школу, от каждой, бля, минуты в школе меня выворачивало. Я ничего не говорила маме с папой – они бы расстроились. Но расизм и издевки… И это только от преподавателей. В общем, полное дерьмо. А страшнее всего групповые задания. Маленькие упражнения превращались в настоящий кошмар. Фу. Брр. Любезничать с идиотами типа Найджела, мозги замедлять, чтоб тебя поняли. Видеть, как они все равно не врубаются. Не справляются даже с основным курсом – что говорить про скрытые возможности этой гребаной системы. Господи боже. А потом презентации групповых проектов, такое же дерьмо, как это обсосное хоровое пение. Нет уж, чем так унижаться – лучше как мрачный отщепенец прятаться в сортире.

Я – в свитере и штанах с карманами – подтянула колени к груди и стала ждать. Вскоре я заметила кое-что странное. В соседней кабинке кто-то дышал. Минуту мы посопели вместе. Наконец любопытство восторжествовало, и я – настолько тихо, насколько это можно в «гадах» – сползла со стульчака и, встав на колени, заглянула под перегородку. Там не было ног! Ну точно – еще кто-то прячется от ужасов хорового пения. Я вернулась на свой насест.

– Простите, – тихо спросила я, – вы тут вообще что делаете?

– А? – раздался испуганный голос. – Ох ты черт! Послушай, не знаю, кто ты, но, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не выдавай меня. Не могу я петь эту дурацкую песню, подруга. Нет, песня, конечно, хорошая, но… Я не могу, просто не могу… Я… Постой, а ты что тут делаешь? Тоже прячешься, а?

Ч-черт. Меня раскусили.

Так мы и познакомились – на унитазах «Виндзор-холла» скрываясь от кошмарного и постыдного коллективного пения.

– Слушай, – сказала я. – Меня зовут Лили, я ассистент режиссера и, кажется, режиссер-постановщик тоже, судя по тому, как все идет… Я на эту хуйню тоже не подпишусь, так что не беспокойся, я тебя не выдам. Кстати, ты кто?

– Джейми Джи. Я… э… юморист. Меня сегодня пригласили, в три часа… Не хочу грубить, но организовано здесь все как-то… не очень. Я так и не въехала, что же от меня требуется… Прости, это тебя все так боятся? Ты Лили? Какой-то парень, зовут Либерти, отправил меня к тебе, сказал, пусть я тебе покажусь, а он поедет домой спать. Да, не знаешь, где можно выпить кофе? Хочешь кофе? Давай слиняем в кафе. Нас не сразу хватятся, а потом скажешь, что мы ничего про их спевку не знали. Тогда нам и петь не придется, а?

– Ладно, – ответила я. Голос мой явственно отдавал холодом. – И впрямь. Идут они нахуй.

Уехал спать, да? Склизкий ублюдок. Ладно, я сделала, что могла. Пускай ебутся конем. Я слезла и распахнула кабинку. Буду умирать – не забуду то, что увидела, никогда не забуду.

4

Нет, она оказалась не просто рослая. Видала я женщин и повыше, и не раз. Она была монументальная, как живая статуя. Не то чтобы толстая – просто широкие кости, покрытые мощными мышцами и слоем обивки. Но меня поразил не ее размер, а скорее его сочетание с нарядом.

Она как будто – ну, вышла из Средневековья. Бесчисленные рваные черные слои тонких драпировок – широких, затянутых в талии юбок до щиколотки, надетых одна на другую футболочек в обтяжку, крошечный облезлый кардиган, завязанный узлом под грудью – да на капусте листьев меньше. Все сшито вручную – даже стежки видны. И неудивительно, что она казалась такой высокой – на ней красовались огромные сабо, настоящие йоркширские, с деревянной подошвой в добрые полтора дюйма и кожаным верхом на шнуровке. Ясное дело, черные. Руки сплошь в огромных серебряных перстнях, а волосы… слов нет. Длинные, ядовито-розовые, собраны наверху бешеным переплетением лакированных китайских палочек и черных муслиновых шарфов. Вьющиеся пряди выбивались и падали на лицо. Она пахла сандалом и собой, если вы меня понимаете, – пряно и тепло. Я таращилась – она улыбалась.

– Ты такая крошечная, – заметила она. – Слушай, это настоящий цвет глаз или у тебя линзы?

Я разглядывала нависшее надо мною лицо. Она была ярко накрашена по последней моде – готично, что называется. Большой бескомпромиссный нос украшен пирсингом – толстое золотое колечко в левой ноздре. На каждом ухе висело по шесть крупных серебряных колец, а на них болтается всякая фигня. Я заглянула девушке в глаза. Серые – насыщеннее серебра, ярче молнии. А взгляд – как у ребенка, прямой и искренний. И очень пристальный – я такого никогда не видела. Может, потому, что Джейми близорукая, не знаю, но она смотрит по-настоящему, не как большинство людей – глянут и отведут глаза. Эти глаза не баррикадируются от мира, в них нет барьера между душой и ужасом под названием «человечество». Она беззащитна перед любовью, болью, разрушением. Я тут же поняла, что хочу заботиться о ней… Да знаю, знаю, идиотизм, нелепость, но обнаженность ее взгляда – словно призыв к оружию, и кто о ней позаботится, если не я? Я не знала, замужем ли она, лесбиянка или натуралка, убежденная девственница или секс-бомба; я не знала, много ли у нее друзей или нету вообще; есть ли дети, семья, родственники. Не важно. Всей душой я ощущала: несмотря ни на что, она одинока. И всегда будет одинока, кто бы ни был рядом. И это ножом резануло меня по сердцу.

Мы с ней похожи. Вечные изгои, что подглядывают с улицы в теплые светящиеся окна за чужим Рождеством. Нет, я любила маму и папу, по правде, очень любила, но внутри мне, как и Джейми, было одиноко. Правда, я выстроила стену – чтобы противостоять тем, кто обожает причинять боль таким, как мы. Мы не способны грустно плясать под дудку общества – в ногу с отчаявшимися и запуганными обывателями разных классов. Мы – белые вороны, козлы отпущения, волки, парии. Да уж, на всю голову ебанутые заглюченные психи.

Ну да, вы, небось, решили, что Джейми страшная и странная. Впрочем, многие так и считают, не отрицаю. Но я не испугалась. Это не выпендреж – меня и впрямь словно позвал к ней голос крови, как будто она – кровная родня, которой я не знала и знать не могла. Вот она передо мной, моя сестренка, большая одинокая беспомощная эксцентричная веселая любящая сестренка, и я ее никогда не оставлю, потому что я ей нужна. Ей нужен защитник, тот, кто не убьет ее невинность, не заставит глаза от слез закрыться, не погасит это пламя. Никто не понимает, какая она нервная. Нет, не в плохом смысле – просто она не была, не могла быть, не может быть уравновешенной. И от этого сочетания ужасной силы и пугающей слабости она ранима, она та, кто она есть. Я горжусь Джейми и всегда буду гордиться.

Кстати, это полная чушь, что она лжет. Джейми не умеет лгать, она прозрачна, как стекло. Джейми – Овен, если вы разбираетесь в астрологии. Если она попробует соврать, по ней сразу видно: она каменеет и не может смотреть в глаза – фигово она врет. Так что стоит повторить вопрос – и правда всплывает. Поэтому меня так бесит, когда ее обзывают грязной лгуньей. У нее, конечно, была и есть куча недостатков, но лгать? Нет. Она моя настоящая сестра.

Конечно, я ей ничего такого не сказала, когда она нависала надо мной, трясясь от смеха и мечтая разбавить густую кровь кофеином. Я вообще редко говорю о чувствах, хотя, как вы уже заметили, я по чувствам спец. Как выяснилось, о них проще писать. Я годами вела дневники. Джейми часто смеялась надо мной в дороге, когда мы мерзли в каком-нибудь отвратном полупансионе, а я си-Дела и строчила в желтом свете голой двадцативаттной лампочки. Но что-то подначивало меня: записывай, записывай – сначала на бумаге, потом на диске. Помню, как-то Джейми составила себе гороскоп, где в конце говорилось: «Тяжелый рок довлеет над вашей судьбой». Я тоже это ощущала. Все было слишком хорошо, такое не длится вечно. Ну вот, опять я забегаю вперед.

Мы пошли в город – каких-то пять минут прогулялись, а все роняли челюсти и пялились на Джейми. Или, может, на нас, потому что… господи боже мой, только представьте эту шизанутую парочку… Мы обсуждали, почему не встретились раньше – чистая случайность. Просто разные клубы, разный круг общения, разный стиль жизнь. Отыскав кафешку, мы выпили кофе, и я спросила, с чем она собирается выступать. Одним глазом я смотрела на часы (у меня слишком развито чувство ответственности), так что ее ответ сначала не поняла. Что-то вроде: «Понятия не имею».