Читаем без скачивания Площадь - Чхе Ин Хун

они прибудут к месту назначения. Капитан, наверное, не станет возражать. Он вспомнил о приглашении, поднял голову и посмотрел на капитанскую каюту. В ее иллюминаторах ярко горел свет. На фоне ночного неба она была похожа на маленькую наблюдательную вышку. Менджюн перевел взгляд на мачту и увидел на ней какие-то белые пятна. Он протер кулаком глаза и снова взглянул. Так и есть: те самые чайки, что днем сопровождали судно. Сегодня вечером капитан, наверное, расскажет ему невеселую историю своей любви. В ответ на чужую исповедь придется исповедоваться самому, а этого Менджюну хотелось меньше всего. Капитан просил прийти попозже. Менджюн оглянулся: на палубе осталось всего несколько человек, но, кажется, поздно еще не было. Он хотел было вернуться в кубрик, но, передумав, направился на камбуз и заглянул внутрь. Жирный, с двойной складкой на затылке, как у борова, кок на мгновение повернулся и, сощурившись, взглянут на Менджюна. Он всегда так смотрит. Видно, что-то со зрением. Рядом виднелось худощавое лицо господина Муради. В обшитом алюминием, до блеска начищенном камбузе над низким столиком склонились несколько человек. Они выглядели мирно и безмятежно. Кок чуть заметным движением глаз пригласил Менджюна присоединиться к игре, но, получив отрицательный ответ, тут же напрочь забыл о его существовании, как ребенок забывает о сломанной игрушке.

У этого одна забота. Некоторое время Менджюн стоя наблюдал за карточной игрой, потом вышел, присел на ступеньку трапа, ведущего в капитанскую каюту, и еще раз взглянул на мачту.

Судя по двум белесым теням, чайки, определенно, были там. Он быстро встал и стал размеренным шагом подниматься вверх. Луна явно не торопилась скрыться за горизонтом и все еще боролась с ночной мглой за свое серебристое царство. Небо было густо усыпано звездами и напоминало черное бархатное покрывало с мириадами ярко светящихся жемчужин. Звезд было так много, что казалось, что небо не выдержит их тяжести, пройдет минута-другая и вся земля покроется сверкающим саваном звездной пыли. Когда Менджюн вошел в каюту, капитан с компасом в руке вглядывался в морскую карту. Увидев входящего, он отложил прибор и, направляясь к своему креслу, на ходу бросил:

— А ведь чайки здесь… Летят за нами.

Сказав это, он сам, видимо, удивился необычному началу разговора.

— У моряков есть поверье, что птицы, летящие за кораблем, — это души погибших моряков. А еще говорят, что одинокие птицы — это души женщин, не желающих расстаться с возлюбленными. Я помню, как нас от Англии до самой Калькутты сопровождали чайки. Когда они после швартовки исчезли, мы все почувствовали какую-то необъяснимую пустоту. Подумать только, от самой Англии до Калькутты! Какая самоотверженность… Сейчас они, наверное, на мачте.

Высунувшись в иллюминатор, капитан посмотрел вверх.

— Так и есть. Там они, наши барышни. О прошлом хочется говорить в романтическом духе, не правда ли? Сестрички… Ха-ха-ха.

Кок принес на подносе кофе. В его движениях чувствовалась почтительность, и в то же время он плохо скрывал, что ревнует своего капитана к его гостю. Наспех прибрав на чайном столике, он степенно удалился, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Когда его шаги стихли, Менджюн неожиданно сказал:

— А он тоже умеет плавать?

Капитан схватился за живот:

— Это вряд ли. Но на воде, возможно, и держится.

Глядя на хохочущего капитана, Менджюн повеселел, и его мрачное настроение улетучилось.

Вдруг прервав смех, капитан неожиданно осевшим голосом начал свой рассказ:

— Дело было в Калькутте. С тех пор прошло уже больше двадцати лет. Тогда я в первый раз должен был выйти в море. Перед самым отплытием мне принесли письмо от женщины, однажды почему-то ушедшей от меня. Письмо было написано искренне и просто: она, мол, прекрасно знает, что я ее осуждаю, но сложившиеся обстоятельства сильнее ее. От всего сердца она желала мне успешного плавания и скорейшего возвращения домой. Меня то письмо тогда сильно растревожило. Погруженный в грустные мысли, я смотрел на удаляющийся берег и вдруг заметил птицу, летящую за нами. Тогда-то моряки и рассказали мне историю об одинокой чайке, которую я вам напомнил. В то время я верил, что та чайка и есть душа моей подруги, приславшей письмо. А вообще за свою долгую жизнь я таких птиц столько повидал… Теперь все в прошлом. Для меня, старика, сейчас единственная радость — после рейса обнять жену и сыновей, встречающих меня на берегу, да одарить их подарками, — заключил капитан.

Он достал откуда-то длинноствольное охотничье ружье, высунул его в открытый иллюминатор и, прижав приклад к плечу, прицелился вверх. Подождав немного, он передал ружье Менджюну:

— Это ружье японского производства. Говорят, неплохое. Давно хотел подарить вам, да все некогда было. Возьмите, оно ваше.

Они еще долго разговаривали, потягивая кофе. Разошлись поздно. Выйдя из каюты, Менджюн еще раз посмотрел на ночное небо. Над спящим океаном стояла чудная ночь. И казалось ему, что высоченная мачта вырастала прямо из звездного неба, а к ней ракушками прилипли и капитанский мостик, и палуба, и многочисленные корабельные пристройки. То была картина опрокинутого таинственного мира. Менджюн отыскал на палубе укромный закуток и улегся прямо на голые доски. Теперь он видел чаек прямо над собой. Ему чудилось, что эти божьи твари летели от самого края небесной тверди и, встретив на своем пути мачту, не смогли преодолеть эту преграду и теперь повисли на ней безжизненными белыми лохмотьями.

На дворе стояла поздняя осень и тихо вздыхала, запахнув свою ветхую парчовую ризу. Дорога от университета до центральной улицы с обеих сторон обсажена могучими платанами. Сейчас их зеленое буйство сникло, некогда густые кудри опали, и на обнаженных ветвях трепетали увядшие листья, которые, вверяя свою судьбу шальным ветрам, то и дело срывались с места и долго кружились в воздухе, словно запущенные чьей-то сильной рукой игрушечные вертушки.

Ли Менджюн вытащил университетскую многотиражку из стопки книг, которую нес под мышкой, и на ходу развернул. Там было напечатано его стихотворение. Обычно рубрика «Поэзия» помещалась на последней полосе. Сегодня в ней отдельным столбцом, как последний аккорд номера, красовался заголовок:

Картинка с акацией

В облаках зеленых акаций

Утопающий окрестный холм,

Мы всегда любили там

Ходить на досуге вдвоем.

Вся земля в буйстве цветения,

На ветвях уже проклюнулись почки,

Точно из коконов пахучие червячки.

Друг мой, глядя на небо,

С чувством вздыхая, восклицал:

«Видать, весна