Читаем без скачивания Женщина - Анни Эрно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молодость моей матери – это отчасти попытки избежать наиболее вероятной участи: нищеты (неминуемой) и алкоголизма (вполне возможного). То есть всего, что случается с женщиной из рабочего класса, когда она «распускается» – курит, гуляет ночами, носит одежду с пятнами, – и что не придется по вкусу ни одному «приличному молодому человеку».
Ее братьям и сестрам ничего этого избежать не удалось. За последние двадцать пять лет четверо из них умерли. Долгое время они заливали бездонную ярость алкоголем: мужчины выпивали в кабаках, женщины – дома. (Жива только мамина младшая сестра, которая не пила спиртного.) Радоваться и разговаривать они были способны только после определенного количества выпитого. Всё остальное время они молча делали свое дело – «хорошие работники» и горничные, к которым «не подкопаешься». С годами они привыкли к тому, что их оценивают исключительно по степени опьянения – «навеселе», «лыка не вяжет». Однажды, накануне Духова дня, по дороге из школы я встретила свою тетю М. У нее был выходной, и она, как всегда, шла в город с сумкой пустых бутылок. Она поцеловала меня, нетвердо стоя на ногах, не в состоянии произнести ни слова. Думаю, я никогда не смогу писать так, словно не встречала ее в тот день.
Брак для женщины был вопросом жизни и смерти: либо надежда на лучшую жизнь, либо окончательное погружение на дно. Поэтому надо было найти мужчину, способного «осчастливить женщину». Естественно, не фермерского сынка, пусть и из богатой семьи, с которым придется доить коров в деревне без электричества. Мой отец работал на канатной фабрике. Был высок, хорошо сложен и «умел блеснуть». Не пил, жалованье откладывал на хозяйство. Нрава был спокойного, веселого. И на семь лет старше мамы («Не сопляк какой-нибудь!»). «За мной многие ухаживали, – рассказывала она, улыбаясь и краснея. – Не раз предложение делали, но я выбрала твоего отца». И добавляла: «Он был не как все».
История моего папы мало отличается от маминой: многодетная семья, отец-возчик, мать-ткачиха, в двенадцать лет он ушел из школы, чтобы помогать на ферме. Но его старший брат получил хорошую должность на железной дороге, а две сестры вышли замуж за продавцов. Раньше обе работали горничными и умели тихо говорить, аккуратно ходить и не привлекать к себе внимания. Новые манеры, но вместе с тем – привычка смотреть свысока на девушек с фабрики, вроде моей матери. Ее внешний вид и поведение напоминали им о мире, от которого они изо всех сил отдалялись. На их взгляд, отец «мог найти и получше».
Мои родители поженились в 1928 году.
На свадебной фотографии мама похожа на Мадонну: бледное лицо с правильными чертами, завитки у лба, вуаль до самых глаз. Крепкие грудь и бедра, красивые ноги (платье едва доходит до колен). Она не улыбается, ее лицо безмятежно, взгляд чуть озорной и любопытный. Папа, с маленькими усиками и галстуком-бабочкой, кажется намного старше. Брови насуплены, вид встревоженный – возможно, переживает, что снимок не получится. Он обнимает ее за талию, ее рука у него на плече. Они стоят на дорожке у двора, заросшего травой. За ними – две яблони, их ветви сходятся, образуя купол. На заднем плане – небольшой домик. Я живо представляю этот момент: сухую землю тропинки, рыхлый гравий, запах деревни в начале лета. Но это не моя мать. Как я ни вглядывалась в фотографию – даже стало казаться, будто лица двигаются, – но вижу на ней лишь молодую женщину с гладким лицом, которая выглядит немного неестественно в костюме из фильмов двадцатых годов. Только ее большая рука, сжимающая перчатки, и манера высоко держать голову говорят мне, что это мама.
Я почти уверена, что молодая невеста была счастлива и горда. Но что касается влечения – тут мне ничего не известно. Первые несколько ночей (как потом признается сестре) она ложилась в постель в трусиках под ночной рубашкой. Это ничего не значило, в то время любовью занимались только под покровом стыда. Но если считаете себя «нормальными», извольте исполнять супружеский долг и делать это на совесть.
Сначала – удовольствие от роли замужней женщины: хвастаться сервизами, ручной вышивкой на скатерти, гулять под руку с «мужем». Смех, ссоры (она не умела готовить) и примирения (она быстро остывала). Казалось, это новая жизнь. Но денег больше не становилось, а надо было оплачивать аренду, мебель. Приходилось считать каждую копейку, просить овощи у родителей – своего огорода не было. И жизнь, по сути, всё та же. Каждый воспринимал это по-своему. У обоих – желание чего-то добиться, но у него – страх перед испытаниями, искушение сдаться и принять свою участь, а у нее – убежденность, что терять им нечего и нужно пробивать себе дорогу «любой ценой». Место заводской работницы было завидным, но не настолько, чтобы оставаться там навсегда. Мечта о единственной доступной ей авантюре: открыть собственный магазин. В их паре верховодила она, и он согласился.
В 1931-м они купили в кредит продуктовую лавку в Лилльбонне, пролетарском городке с населением семь тысяч человек, в двадцати пяти километрах от Ивто. Это кафе-гастроном находилось в Валле – районе прядильных фабрик, которые с девятнадцатого века предопределяли судьбу и быт местных жителей от рождения до смерти. Даже сейчас скажи «довоенный Валле» – и сразу всё ясно: небывалая концентрация алкоголиков и матерей-одиночек, сырые стены и младенцы, умирающие от жестокого поноса за два часа. Моей матери было двадцать пять. Должно быть, именно там она стала такой, какой я ее знала, приобрела то выражение лица, те вкусы и тот образ жизни, которые, как я долгое время думала, были свойственны ей всегда.
Денег не хватало, и мой отец устроился на стройку, а затем на нефтеперерабатывающий завод, где дослужился до начальника цеха. Мама управляла делом в одиночку.
Она сразу отдалась работе со всей страстью («всегда с улыбкой», «для каждого словечко найдется») и бесконечным терпением («Я что угодно могла продать!»). Заранее знать, что такое
