Читаем без скачивания Волшебный приборчик - Сергей Боровский

- Сдала?

- Сдала. На отлично. А ты?

- Я тоже. В кино сходим?

- Давай. А в какое?

- Мне всё равно.

- Тогда и мне всё равно.

Такое наплевательское отношение к содержанию оказалось как нельзя кстати. Мы попали на премьеру какой-то научно фантастической галиматьи: человекоподобные роботы с квадратными челюстями, лунные пейзажи, пафосные диалоги о судьбе человечества. Кроме нас, в огромном зале находилось ещё человек десять. Парами. И все они целовались. Преодолев первое смущение, мы последовали их примеру, так что фильм закончился очень быстро.

Потом мы отстояли очередь в кафе за мороженым, где удивили официантку тем, что растаявшие в вазочках сливки оставили нетронутыми. А потом опять гуляли по городу, то и дело останавливаясь, чтобы снова и снова почувствовать на губах вкус пленившей нас любви.

***

Сессия пролетела незаметно. В перерывах между экзаменами мы продолжали встречаться с Катей, которая познакомила меня с новыми видами искусства: театром и живописью. К первому я в целом отнёсся положительно, хотя меня и смущали рваные декорации на заднем плане, а вот второй послужил причиной нашей единственной размолвки, когда я дал рецензию на картину какого-то всемирно признанного гения.

- Неужели ты не чувствуешь той энергии, которая исходит от полотна? - удивилась любимая, не найдя на моём лице ни тени благоговения. - Не видишь страданий, запечатлённых в каждой морщинке изображенного на нем старика?

Чтобы сохранить наш неокрепший союз, пришлось проторчать возле шедевра достаточно продолжительное время, всматриваясь в трещины на холсте и симулируя зарождающееся понимание прекрасного. Поверила она или нет, но только после этого наметившаяся, было, тучка бесследно исчезла.

Все экзамены я сдал на пятаки, и надо ли говорить, почему. Чтобы совсем не готовиться — этого, конечно, не было, но я позволял себе несколько больше вольностей, чем обычно. Теперь мне светила повышенная стипендия — очень своевременный подарок от государства, учитывая мои возросшие расходы.

Вальке я решил ничего пока не говорить. На всякий случай. А то вдруг авторские чувства его на какой-нибудь неправильный поступок подвигнут. В конце концов, батарейки я ему новые поставлю по окончании пользования — можно не сомневаться.

А последний экзамен закончился ещё одним приятным сюрпризом.

- Придёшь к нам в гости? - спросила Катя.

- К вам? - переспросил я, имея в виду множественное число.

- Ну да, - уловила она мои сомнения. - Папа хочет с тобой познакомиться.

- А мама? - неизвестно зачем уточнил я.

- Ну, и мама тоже. Просто это была его инициатива.

- Ты им рассказала про нас?

- Вообще-то уже давно. У меня от них секретов нет.

«Так», - подумал я, стараясь припомнить, все ли мои поступки совершались с подобающим целомудрием и нравственностью.

- А когда?

- Сегодня. Если ты не занят.

- Конечно, нет, - решил я, с ходу отменив запланированный на вечер сабантуй по поводу «половины инженера».

* «Половина инженера» — народный студенческий праздник, происходивший на экваторе учёбы, то есть ровно два с половиной года от начала.

- Тогда приходи к шести.

Сломя голову, я помчался в общагу гладить брюки и стирать носки. Это занятие очень удачно отвлекло меня от параноидальных мыслей и ненужного предстартового мандража. Собутыльникам я наврал, что поехал проведать больную тётю и вернусь как раз к середине торжества. По пути я сделал небольшой крюк, чтобы заскочить на центральный рынок.

Когда я позвонил в дверь, в руках у меня находились два предусмотрительных букета, а из-за небрежно наброшенного шарфа выглядывала белоснежная рубашка. Катя удовлетворенно кивнула, довольная моим внешним видом, и я смело шагнул в будущее.

Светская беседа, проходившая с моим полноправным участием, сопровождалась деликатным бряцаньем вилок и элегантным поскрипыванием ножей. Не хватало только снующих с блюдами лакеев, отмененных Советской Властью за ненадобностью. Их роль выполняла мама, избравшая своей специальностью уход за семьёй и домом. А папа, оказавшийся при более подробном знакомстве профессором, ничуть своим званием не кичился и сам подливал мне коньячка, который я благоразумно старался растягивать на два-три приёма.

Ощущение нереальности и прямо-таки сказочности происходившего не покидало меня ни на секунду. Мои родители тоже ничего: папа — хоть и обычный строитель, но прораб, а мама — учительница. Однако я с трудом представлял их себе в подобной компании. Впрочем, не будем торопить события. Сейчас главное — сконцентрироваться на том, чтобы внушить к себе уважение.

Давай, приборчик, работай!

Вот профессор дружески похлопал меня по плечу, вот мама улыбнулась, совсем как-то просто, словно родному.

Принесли чай. К нему — роскошный торт, конфеты диковинные. Я их не очень, все эти сладости, но сам факт изобилия действует на аппетит благотворно. Съел пару конфет и кусочек торта. Всё. На сегодня еды достаточно. А завтра, глядишь, и снова пригласят.

- Вы не стесняйтесь, - подбадривала мама. - Ешьте.

Но я не поддался на провокацию, чтобы не сказали потом: зачем нам такой обжора в семье?

- Спасибо, Мария Петровна, - сурово отстранил угощение я. - Всё было очень вкусно.

Но испытания продолжились. Мы прошли с папой в его кабинет, и он предложил мне сигарету.

- Не курю, - ответил я, как бы извиняясь, на этот раз чистую правду — третий уж месяц, как завязал.

Не знаю, упал я в его глазах или наоборот, но риск — благородное дело.

Заявился я в тот вечер в общагу уже в одиннадцатом часу. Гулянка была в самом разгаре. Привычный глазу бесшабашный натюрморт на столе и вокруг него. Пьяные милые рожи.

- Штрафную ему! - закричали друзья, но я решительно отклонил протянутый стакан.

Даже не знаю, как после коньяка и трюфелей такое внутрь принимать.

Удивились они страшно, и только один Валька прочитал что-то на моём лице и про себя усмехнулся. Умный он слишком, вот в чём проблема.

***

Общага разъезжалась на каникулы по домам. Только самые тупые и беспросветные двоечники оставались подчищать «хвосты», остальные торопились на вокзалы и в аэропорты, чтобы в течение двух последующих недель мозолить глаза родителям и совершать лихие набеги на холодильники.

Валька отбыл с самого утра, а я специально притормозил и взял билеты на вечер, чтобы без помех прихватить с собой чудесный прибор, существования без которого я теперь просто не мыслил. Странно, что сам изобретатель им не пользовался, но их же, Кулибиных, хрен поймешь.

В обед встретились с Катей в институте, на скамеечке в главном фойе. Прощались, как перед отправкой на фронт, только что «Славянку» поблизости не играли. На нас с завистью смотрели случайные студенты, а я клятвенно пообещал звонить каждый день, не взирая на дороговизну междугородней связи и отсутствия домашнего телефона. Буду ходить на переговорный пункт, как на работу.

Перед тем, как отпустить мою руку, она улыбнулась:

- Ты моим родителям очень понравился. Не представляешь, как я рада за нас с тобой.

Сидя в холодном троллейбусе, уносившем меня в аэропорт, я согревался мыслью о будущем, которое сулило счастье, соблазнительно манило за собой и щедро раздавало авансы.

Мой родной город, не такой большой и менее культурный, встретил меня хороводом застолий. Почин задала мама.

- Что же ты, отец, не поздравишь сына? - сказала она укоризненно, когда поздно вечером мы ужинали на кухне. - Всё-таки половину ребёнок уже отучился.

Батя полез, было, целоваться, но мать не позволила развиться маразму.

- Какой же ты непонятливый становишься у меня!

И она достала из морозилки запотевшую тут же бутылочку, чего прежде никогда не случалось — она и сама не пила, и мне не позволяла. Батя чуть усы себе не откусил от неожиданности. Я бы тоже удивился, если бы не знал причины, лежавшей в кармане в виде спичечного коробка.

Просидели мы в тот вечер до полуночи, так сказать, в семейном кругу и при этом в атмосфере, напрочь лишённой монотонности и скуки, присущей гулянкам с участием разных поколений. Мы и песни какие-то древние пели, «колхозные», слова которых я, к своему ужасу, прекрасно знал, и за жизнь очень даже неплохо поговорили.

А на следующий день я решил совершить обход своих корешей, начав его с первого по списку дружка. Звали его Васей, и связывало нас с ним тяжёлое прошлое, освящённое детскими глупостями. Когда я на каникулы домой приезжал, то сразу бежал к нему, чем вызывал материнскую ревность.

Человеком он считал себя серьёзным: в отличие от меня, вот уже два с половиной года валявшего дурака в институте, он и в армии отслужить успел, и на работу устроился престижную. Производство вредное, работа по сменам, зарплата — десять моих повышенных стипендий, на пенсию можно выходить уже через пятнадцать лет по инвалидности. Если, конечно, доживёшь.