Читаем без скачивания Стихотворения 1906-1916 годов - Марина Цветаева

Безумной колдунье, чьи речи позор.

Колдунья лукава, как зверь!»

— Быть может и правда, но темен мой взор,

Я тайна, а тайному верь!

В чем грех мой? Что в церкви слезам не учусь,

Смеясь наяву и во сне?

Поверь мне: я смехом от боли лечусь,

Но в смехе не радостно мне!

Прощай же, мой рыцарь, я в небо умчусь

Сегодня на лунном коне!

АСЕ

Гул предвечерний в заре догорающей

В сумерках зимнего дня.

Третий звонок. Торопись, отъезжающий,

Помни меня!

Ждет тебя моря волна изумрудная,

Всплеск голубого весла,

Жить нашей жизнью подпольною, трудною

Ты не смогла.

Что же, иди, коль борьба наша мрачная

В наши ряды не зовет,

Если заманчивей влага прозрачная,

Чаек сребристых полет!

Солнцу горячему, светлому, жаркому

Ты передай мой привет.

Ставь свой вопрос всему сильному, яркому

Будет ответ!

Гул предвечерний в заре догорающей

В сумерках зимнего дня.

Третий звонок. Торопись, отъезжающий,

Помни меня!

<ШУТОЧНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ>

Придет весна и вновь заглянет

Мне в душу милыми очами,

Опять на сердце легче станет,

Нахлынет счастие — волнами.

Как змейки быстро зазмеятся

Все ручейки вдоль грязных улицев,

Опять захочется смеяться

Над глупым видом сытых курицев.

А сыты курицы — те люди,

Которым дела нет до солнца,

Сидят, как лавочники — пуды

И смотрят в грязное оконце.

ШАРМАНКА ВЕСНОЙ

— «Herr Володя, глядите в тетрадь!»

— «Ты опять не читаешь, обманщик?

Погоди, не посмеет играть

Nimmer mehr[2] этот гадкий шарманщик!»

Золотые дневные лучи

Теплой ласкою травку согрели.

— «Гадкий мальчик, глаголы учи!»

— О, как трудно учиться в апреле!..

Наклонившись, глядит из окна

Гувернантка в накидке лиловой.

Fräulein Else[3] сегодня грустна,

Хоть и хочет казаться суровой.

В ней минувшие грезы свежат

Эти отклики давних мелодий,

И давно уж слезинки дрожат

На ресницах больного Володи.

Инструмент неуклюж, неказист:

Ведь оплачен сумой небогатой!

Все на воле: жилец-гимназист,

И Наташа, и Дорик с лопатой,

И разносчик с тяжелым лотком,

Что торгует внизу пирожками…

Fräulein Else закрыла платком

И очки, и глаза под очками.

Не уходит шарманщик слепой,

Легким ветром колеблется штора,

И сменяется: «Пой, птичка, пой»

Дерзким вызовом Тореадора.

Fräulein плачет: волнует игра!

Водит мальчик пером по бювару.

— «Не грусти, lieber Junge,[4] — пора

Нам гулять по Тверскому бульвару.

Ты тетрадки и книжечки спрячь!»

— «Я конфет попрошу у Алеши!

Fräulein Else, где черненький мяч?

Где мои, Fräulein Else, калоши?»

Не осилить тоске леденца!

О великая жизни приманка!

На дворе без надежд, без конца

Заунывно играет шарманка.

ЛЮДОВИК XVII

Отцам из роз венец, тебе из терний,

Отцам — вино, тебе — пустой графин.

За их грехи ты жертвой пал вечерней,

О на заре замученный дофин!

Не сгнивший плод — цветок неживше-свежий

Втоптала в грязь народная гроза.

У всех детей глаза одни и те же:

Невыразимо-нежные глаза!

Наследный принц, ты стал курить из трубки,

В твоих кудрях мятежников колпак,

Вином сквернили розовые губки,

Дофина бил сапожника кулак.

Где гордый блеск прославленных столетий?

Исчезло все, развеялось во прах!

За все терпели маленькие дети:

Малютка-принц и девочка в кудрях.

Но вот настал последний миг разлуки.

Чу! Чья-то песнь! Так ангелы поют…

И ты простер слабеющие руки

Туда наверх, где странникам — приют.

На дальний путь доверчиво вступая,

Ты понял, принц, зачем мы слезы льем,

И знал, под песнь родную засыпая,

Что в небесах проснешься — королем.

НА СКАЛАХ

Он был синеглазый и рыжий,

(Как порох во время игры!)

Лукавый и ласковый. Мы же

Две маленьких русых сестры.

Уж ночь опустилась на скалы,

Дымится над морем костер,

И клонит Володя усталый

Головку на плечи сестер.

А сестры уж ссорятся в злобе:

«Он — мой!» — «Нет — он мой!» — «Почему ж?»

Володя решает: «Вы обе!

Вы — жены, я — турок, ваш муж».

Забыто, что в платьицах дыры,

Что новый костюмчик измят.

Как скалы заманчиво-сыры!

Как радостно пиньи шумят!

Обрывки каких-то мелодий

И шепот сквозь сон: «Нет, он мой!»

— «(Домой! Ася, Муся, Володя!»)

— Нет, лучше в костер, чем домой!

За скалы цепляются юбки,

От камешков рвется карман.

Мы курим — как взрослые — трубки,

Мы — воры, а он атаман.

Ну, как его вспомнишь без боли,

Товарища стольких побед?

Теперь мы большие и боле

Не мальчики в юбках, — о нет!

Но память о нем мы уносим

На целую жизнь. Почему?

— Мне десять лет было, ей восемь,

Одиннадцать ровно ему.

ДАМА В ГОЛУБОМ

Где-то за лесом раскат грозовой,

Воздух удушлив и сух.

В пышную траву ушел с головой

Маленький Эрик-пастух.

Темные ели, клонясь от жары,

Мальчику дали приют.

Душно… Жужжание пчел, мошкары,

Где-то барашки блеют.

Эрик задумчив: — «Надейся и верь,

В церкви аббат поучал.

Верю… О Боже… О, если б теперь

Колокол вдруг зазвучал!»

Молвил — и видит: из сумрачных чащ

Дама идет через луг:

Легкая поступь, синеющий плащ,

Блеск ослепительный рук;

Резвый поток золотистых кудрей

Зыблется, ветром гоним.

Ближе, все ближе, ступает быстрей,

Вот уж склонилась над ним.

— «Верящий чуду не верит вотще,

Чуда и радости жди!»

Добрая дама в лазурном плаще

Крошку прижала к груди.

Белые розы, орган, торжество,

Радуга звездных колонн…

Эрик очнулся. Вокруг — никого,

Только барашки и он.

В небе незримые колокола

Пели-звенели: бим-бом…

Понял малютка тогда, кто была

Дама в плаще голубом.

В OUCHY

Держала мама наши руки,

К нам заглянув на дно души.

О, этот час, канун разлуки,

О предзакатный час в Ouchy!

— «Все в знаньи, скажут вам науки.

Не знаю… Сказки — хороши!»

О, эти медленные звуки,

О, эта музыка в Ouchy!

Мы рядом. Вместе наши руки.

Нам грустно. Время, не спеши!..

О, этот час, преддверье муки,

О вечер розовый в Ouchy!

АКВАРЕЛЬ

Амбразуры окон потемнели,

Не вздыхает ветерок долинный,

Ясен вечер; сквозь вершину ели

Кинул месяц первый луч свой длинный.

Ангел взоры опустил святые,

Люди рады тени промелькнувшей,

И спокойны глазки золотые

Нежной девочки, к окну прильнувшей.

СКАЗОЧНЫЙ ШВАРЦВАЛЬД

Ты, кто муку видишь в каждом миге,

Приходи сюда, усталый брат!

Все, что снилось, сбудется, как в книге —

Темный Шварцвальд сказками богат!

Все людские помыслы так мелки

В этом царстве доброй полумглы.

Здесь лишь лани бродят, скачут белки…

Пенье птиц… Жужжание пчелы…

Погляди, как скалы эти хмуры,

Сколько ярких лютиков в траве!

Белые меж них гуляют куры

С золотым хохлом на голове.

На поляне хижина-игрушка

Мирно спит под шепчущий ручей.

Постучишься — ветхая старушка

Выйдет, щурясь от дневных лучей.

Нос как клюв, одежда земляная,

Золотую держит нить рука, —

Это Waldfrau, бабушка лесная,

С колдовством знакомая слегка.

Если добр и ласков ты, как дети,

Если мил тебе и луч, и куст,

Все, что встарь случалося на свете,

Ты узнаешь из столетних уст.

Будешь радость видеть в каждом миге,

Все поймешь: и звезды, и закат!

Что приснится, сбудется, как в книге, —

Темный Шварцвальд сказками богат!

КАК МЫ ЧИТАЛИ «LICHTENSTEIN»

Тишь и зной, везде синеют сливы,

Усыпительно жужжанье мух,

Мы в траве уселись, молчаливы,

Мама Lichtenstein читает вслух.

В пятнах губы, фартучек и платье,

Сливу руки нехотя берут.

Ярким золотом горит распятье

Там, внизу, где склон дороги крут.

Ульрих — мой герой, а Гéорг — Асин,

Каждый доблестью пленить сумел:

Герцог Ульрих так светло-несчастен,