Читаем без скачивания Удача в подарок, неприятности в комплекте (СИ) - Мусникова Наталья Алексеевна

Князь отрицательно мотнул головой и вышел, мягко прикрыв за собой дверь. После гула голосов и басовитого хохота Сашки тишина в квартире показалась болезненно оглушающей, от неё даже в ушах зазвенело. Лёшка устало сгорбился, но тут же отвесил себе мысленный подзатыльник, расправил плечи и строевым шагом промаршировал до овального зеркала в коридоре, подёрнутого тонким слоем пыли. Корсаров постоял немного, а потом смахнул пыль со стекла и заглянул в зеркало. Ну-с, и что оно покажет?

Из сумрачных (и почему в зазеркалье всегда темнее, чем в реальном мире?) глубин зеркала на Алексея взглянул высокий, худой, пожалуй, даже болезненно тощий, мужчина лет тридцати – тридцати пяти. Тёмные, цвета горького шоколада волосы, давно забывшие о ножницах и даже расчёске, свободно падали на лоб, скрывая широкий, белый от времени рубец у правого виска, словно острой иглой выцарапанные морщины и чуть оттопыривавшиеся уши. Эта лёгкая лопоухость почему-то приводила в полный восторг одноклассниц, которых было не так и много в кадетском классе, набранном по принципу: «Детки вырастут, станут Родину защищать».

Алексей взъерошил волосы, вспоминая, есть ли поблизости от его дома парикмахерская и во сколько она начинает работать, и заприметил на висках лёгкую серебристость. Тут же вспомнил, что Лика очень любила мужскую седину, утверждая, что она как ничто другое подчёркивает мужественность и сексуальность. Как всегда при воспоминании о жене Корсаров ощутил острую тянущую боль в груди, словно там застрял осколок, который время от времени царапает сердце. Следом вспомнилась просьба, почти приказ Никиты не держать Лику, отпустить её, дать ей уйти. До этого тусклые, словно у больной собаки, карие глаза мужчины вспыхнули огнём. Что ж, он дал слово и сдержит его, несмотря ни на что.

Алексей решительно отвернулся от зеркала и прошёл в спальню, где на тумбочке у кровати в изысканной серебряной рамке, декорированной янтарём, стоял портрет Лики. На фотографии светловолосая с большими василькового цвета глазами девушка улыбалась так ясно и радостно, что от её улыбки даже в самый трудный час становилось легче на душе. Лёша погладил фотографию, привычно ощущая под пальцами нежную девичью кожу, а не холод стекла, и прошептал:

- Прости…

Лика продолжала улыбаться, но в её васильковых глазах муж заметил лёгкую печаль и ожидание. Никита прав, ей тоже было непросто, она ждала освобождения, а значит…

- Я отпускаю тебя, Анжелика, - Алексей сглотнул раздиравший горло колючий ком и твёрдо закончил, - я отпускаю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Прощай…

Словно бы лёгкий сквознячок скользнул по комнате, взъерошил шутливо волосы надо лбом, как всегда делала Лика, и на миг Корсаров ощутил в своих объятиях супругу. На один миг он снова увидел её: прекрасно-воздушную, наивно-романтичную, искренне не замечающую всех бытовых мелочей в жизни. Анжелика подарила мужу поцелуй, погладила его по щеке и растаяла, смешавшись с чуть золотящейся в лучах солнца пылью. Алексей резко выдохнул, разжал побелевшие от напряжения пальцы и лишь сейчас заметил, что раздавил стекло на фоторамке и полившаяся из порезов кровь испачкала фотографию, безнадёжно и безвозвратно испортив её. Лика ушла, теперь уже точно насовсем, не оставив даже своего изображения.

Алексей забросил испорченную фотографию в ящик тумбочки и отправился в ванну, на ходу впервые за прошедший год составляя план действий. Итак, нужно переодеться, перекусить, нет, плотно пообедать, хватит с него перекусов на ходу и всухомятку. Нужно обязательно решить вопрос с квартирой, нужно сходить на работу и написать заявление по собственному желанию, что бы ни предложил Никита, ясно одно: обратно в тихий музей Лёша точно не вернётся, хватит сидеть в пыльном углу, пора возвращаться к жизни. Нужно…нужно…нужно… Тысячи планов и намерений роем жадным слепней окружили Корсарова, с непривычки никак не желая успокаиваться и строиться в ровный и чёткий план действий.

- Да, приятель, совсем ты одичал за этот год, - Лёшка с усмешкой покачал головой, - а ведь в школе Сашка занудой дразнил и утверждал, что ты даже дышишь по расписанию и в заранее назначенное время!

Алексей опять покачал головой, растерянно огляделся по сторонам и звонко щёлкнул пальцами:

- Если не знаешь, с чего начать, начни с душа!

Прохладный душ разогнал назойливые мысли, освежил голову и подарил приятную негу телу. Лёша ожесточённо до красноты натирал себя жёсткой мочалкой, щедро выдавливал себе на голову загустевший от времени шампунь и к концу водных процедур поймал себя на том, что начал что-то негромко насвистывать, как делал всегда перед особо важными моментами. Ну что ж, боевой настрой – самое то для начала новой жизни. Алексей вытер голову полотенцем, метко забросил его в стиральную машину и ничуть не заморачиваясь по поводу собственной наготы прошёл в комнату, постоял пару минут, что-то обдумывая, а затем решительно направился к шкафу с одеждой.

В этот раз Корсаров выбирал одежду не по принципу, что первым выпало, то и оденем, а тщательно просматривая рубашки и чуть ли не под лупой изучая чистоту колен на брюках. Закончив одеваться, мужчина потратил около получаса на то, чтобы найти в недрах квартиры расчёску, обнаружил её в развале старых газет, протёр, избавляя от налипших клоков пыли и мелкого мусора, и тщательно причесался.

- Так, теперь, пожалуй, можно и на КПП, - решил Алексей, придирчиво осмотрев себя в зеркало и найдя своё отражение вполне пристойным.

КПП, контрольно-пропускным пунктом, все жители дома привычно называли обитающую на втором этаже Виталину Геннадьевну, даму неопределённого возраста, всю себя отдавшую святому делу сплетен. Виталина Геннадьевна без всякого преувеличения знала буквально всё обо всех жителях дома: когда и с каким диагнозом родился Петечка из тридцать пятой квартиры, как часто и кого водит к себе Маринка из сорок восьмой, сколько водки выпил Петрович из четырнадцатой, и какой скандал ему устроила Галка из двадцатой, которой он клятвенно пообещал не пить и починить капающий на кухне кран.

Люди, которые интересуются новостями, смотрят телевизор, листают информационную ленту в Интернете или читают газеты, обитателям же дома восемь по оригинального названия улице Советов в этом необходимости не было, у них был свой бесперебойный источник информации. Своей разветвлённой и многочисленной агентурной сетью Виталина Геннадьевна с лёгкостью могла переплюнуть советскую и германскую разведки накануне Второй мировой войны, а потому если в районе что-то происходило, участковый первым делом отправлялся к этой почтенной даме. Уходил он от неё настолько переполненный сведениями и впечатлениями, что потом обходил восьмой дом стороной ещё месяца два, не меньше.

Алексей старался избегать всевидящих очей и всеслышащих ушей бдительной соседки, он и раньше не любил сплетен, а уж после смерти Лики и вовсе замкнулся, сведя до минимума связи с внешним миром, но сейчас Виталина Геннадьевна могла оказать бесценную услугу. Кто, как не она, сможет быстро найти покупателя на эту квартиру? Только Никита, но его напрягать по такой ерунде было неловко. Вот Алексей и подготовился тщательно к визиту к соседке, дабы её зоркие (а всё на слабость зрения да слуха жалуется!) глаза не увидели следов отчаяния и запустения, и не разнесла бы она скорбную весть о гибнущем во цвете лет добром молодце дальше по свету.

«Лишь бы дома была», - запоздало подумал Корсаров, уже стоя перед дверью бдительной соседки и нажимая кнопку звонка.

Конечно, Виталина Геннадьевна уверяла, что у неё больные ноги, высокое давление, и вообще она инвалид и не сегодня, так завтра всенепременно скончается, но пока если смерть и вспоминала об этой даме, то в кошмарах, после которых испуганно озиралась, поглубже натягивала на голову капюшон и суеверно трижды сплёвывала через левое плечо, стуча по рукоятке косы.

Дверь открылась после первого же раскатистого «та-та-а-ам», живо напомнившего Алексею о железнодорожных сигналах, извещающих о скором прибытии поезда. На пороге застыла памятником извечному женскому любопытству хозяйка: невысокая полноватая женщина с яркими, словно фломастером поставленными веснушками и густыми короткими каштановыми волосами, надёжно защищёнными от седины дорогой краской для волос. Дама, которую язык и инстинкт самосохранения не позволяли назвать старухой, близоруко прищурилась и всплеснула пухлыми руками: