Читаем без скачивания Сад сходящихся троп, или Спутники Иерофании. Вторая связка философических очерков, эссе и новелл - Владимир Анатольевич Ткаченко-Гильдебрандт

Одна из страниц Золотого Корана

На первый взгляд вроде нет ничего общего, однако, присмотревшись, стоит отметить: работа над Золотым Кораном под руководством Владимира Прусакова началась как раз в год смерти Андрея Никитина и вовсю уже шла, когда я на несколько минут разминулся с сыном русского тамплиера в одном из издательств. Ведь так легко заблудиться в лепестках Мистической Розы времени, воспетой тамплиерами и суфиями мистического ордена Сухравардия, наблюдавшейся Уильямом Батлером Йейтсом в розетках древних ирландских соборов и церквей. Собственно, это и есть Роза Мира Даниила Андреева, незримыми серебряными нитями служения своей стране и своему народу сроднившая между собой уже в вечности моих соратников, с которыми я разминулся – Андрея Никитина и Владимира Прусакова. Впрочем, эта роза очень напоминает заполнение пространства Лобачевского правильными прямоугольными додекаэдрами, в центре которых образуются три разновеликих пентаграммы. В подобной фигуре и заключается цветущая сложность времени и пространства или пространства времени, воспетая Константином Леонтьевом и Владимиром Соловьевым.

В тот вечер 23 мая 2022 года в 18.00 Владимир Прусаков запланировал беседу со мной в дистанционном режиме, в которой я должен был рассказать об Андрее Никитине, сделав упор на его произведениях по истории тайных обществ в России XX-го столетия и замечательной археологической деятельности, связанной с открытием Фатьяновской культуры, как выясняется, первоисточника Синташтинской культуры и, следовательно, индоиранской и индоарийской цивилизаций. Буквально накануне, к исходу дня 22 мая, мне позвонил Владимир, предупредив о будущей беседе. Тогда же я попросил своего товарища, занимающегося генотипированием древних останков, ассистировать мне и подготовить слайды по Фатьяновской культуре. В 16.00 я вышел из дома на улицу, решив позаниматься на спортивной площадке, так сказать, для бодрости тела и духа. Когда я шел по знакомому маршруту, на моих глазах машина задавила голубя: предчувствие чего-то неладного шелохнулось в моей груди, хотя я всегда гоню подобные мысли прочь, тогда как книга Эммануэля Орланди де Казамоцца, о которой шла речь, советует все же прислушиваться к таким знакам. Вернувшись домой и предупредив товарища, я ждал условленного времени. Полчаса пробежало молниеносно.

18.00 – Владимир не звонит. 18.05: я несколько недоумеваю, поскольку знаю его строгую инженерскую пунктуальность; 18.07 решаюсь ему позвонить: трубку берет помощник Владимира Прусакова, сообщивший мне о его скоропостижной кончине.

Дальше шоковое состояние: оно длилось недолго, приходило осмысление случившегося. И сразу в памяти моего сердца предстало то мгновение несостоявшейся беседы осенью 2005 года с Андреем Никитиным. Казалось, будто роковое стечение обстоятельств сначала лишило меня встречи с ним, а теперь я не смог рассказать о нем из-за внезапной смерти товарища. Как же все взаимосвязано в нашей жизни: эти серебряные нити судьбы, промысла, человеческой воли, расставаний, несовпадающих встреч и, наоборот, неожиданных свиданий, – все это разбросано в виде сети в пространстве времени, логику которого прекрасно выразили еще древнегреческие диалектики, твердя, что случайность есть непознанная закономерность. Что тут скажешь? Получается, что и краткие моменты состояния предвидения у лиц, наделенных главной добродетелью дворянства, подвержены его величеству случаю. Но не будем его абсолютизировать, а то так можно вслед за Аристотелем договориться, что и небеса есть результат случайности или стечения обстоятельств, что, разумеется, не так. Просто подобный пример уже ушедших из жизни двух замечательных людей красноречиво иллюстрирует, что случайностью действительно управляет закономерность, создающая предрасположенность или предопределенность индивида в том или ином контексте жизненных ситуаций, бытия.

Жертвоприношение… Катарсис

Может ли и оно быть обусловленным в пространстве времени или зависит исключительно от осознанной воли индивида? Скорее и то, и другое, а еще и нечто третье, поскольку во время Великой Отечественной и других войн наши воины, совершая подвиги и творя чудеса героизма, не успевали осознавать свою жертвенность. Это коренится в характере народа. Тем же самым отличались уже повенчанные с вечностью Андрей Никитин и Владимир Прусаков. Причем если первый ревностно и беззаветно служил отечественной археологии, писательству и делу изучения тайных обществ в Советской России, то второй поступал тождественно, создавая свои произведения искусства, а последние два года положив свой живот за други своя – неустанно возрождая в тяжелый пандемический период Школу Здравого Смысла, как бы вливая в нее свою жизненную энергию, наполняя ее ютуб-канал новыми лицами, новыми смыслами и новым содержанием.

Святой преподобный Иоанн Колов, ожививший иссохшее дерево

Я помню, как он критиковал меня из-за моего пристрастия к марочному красному вину, моей приверженности художникам русского авангарда, в том числе Марку Шагалу и Казимиру Малевичу, композиторам Нововенской школы и ее корифею Арнольду Шёнбергу, великому русскому режиссеру Андрею Тарковскому: я мог долго с ним спорить по поводу цикла Распятий Марка Шагала или полифонии фон Веберна и Шёнберга; наши вкусы, мягко говоря, кардинально отличались, однако братство между нами только крепло и упрочивалось. И что любопытно: про Андрея Никитина мы давно намеревались снять беседу (уж, наверное, с год), но все откладывалось по тем или иным причинам и в итоге – не вышло… И вот на фоне этих двух замечательных русских людей, с одним из которых мне удалось, а с другим не удалось пообщаться, вырастает фигура Андрея Тарковского с его последним фильмом «Жертвоприношение», снятым в 1986 году на шведском острове Готланд: двойная аллюзия на племя готов и страну Бога. Трагичный сюжет этого фильма, изложенный в киносценарии «Ведьма» братьев Аркадия и Бориса Стругацких, не стоит пересказывать, отмечу лишь, что повествование обращается вокруг притчи о сухом дереве, взятой из жития святого преподобного монаха Иоанна Колова, наставник которого Пам-во, желая испытать терпение послушника, заставил его поливать сухое дерево, взбираясь на гору: спустя три года иссохшее дерево покрылось пышною зеленью и дало обильные плоды, с тех пор называясь «древом послушания». Однако жертвоприношение у Андрея Тарковского скорее еретическое, нежели христианское: оно связано с адюльтером главного героя писателя Александра со служанкой Марией, поджогом им собственного дома и попаданием его, по сути, в клинику для умалишенных, в результате чего к его немому сыну возвращается дар речи и расцветает сухое дерево. Это дуалистический подход, юродство «по-западному», ради искупления предполагающий пройти через горнило блуда, уничтожения и даже самоуничтожения, аутодафе интеллектуала: в этом смысле братом писателя Александра является зараженный сифилисом композитор Адриан Леверкюн, главный герой романа Томаса Манна «Доктор Фаустус». Здесь уже стирается грань между добром и злом, а мир представляет собой смешение демонических духов, использующих человеческие тела. Тарковский совершенно верно передал феномен