Читаем без скачивания Двойник маркиза де Сада. Для тех, кто выпил в 90-е - Тимур Ясинский

Калиостро, как настоящий дворянин, и бровью не повел. Никто так никогда и не узнал, что его в этот момент чуть не стошнило. Он сделал незаметный жест, и стаканы уравнялись.

Сен-Жермен с нечеловеческой точностью разлил водку, и все с наслаждением выпили.

На часах было без пяти пять…

Мысли маркиза де Сада после выпитых 166,66666 г. водки

«А где огурец? Брр, однако. Кажется, здесь не держат огурцов. Тяжелая это мысль… Но ах, как хорошо! Полдня не пить – это хуже плетки, вымоченной в рассоле… Теперь я готов всех простить. Сен-Жермен, я тебя прощаю. Добрая ты душа, мать твою. Хоть и нахал. Лесбиянка, я тебя прощаю. Но в последний раз! Интересно, единорог – это значит, с одним рогом? Но так ведь не бывает, рога – это же парный орган? Надо будет спросить у Калиостро. Калиостро, я тебя прощаю. Добрая ты душа, мать твою. Э-эх! Жизнь, ты славная девчонка! Будь ты зеленоглазой улыбчивой старшеклассницей… или даже первокурсницей… мы бы с тобой, пожалуй, друг другу понравились. А потом бы погасили свет, а потом…»

Мысли графа де Калиостро после выпитых 166,66666 г. водки

«Телефон, телефон, загорелся кошкин… кто? Сон? Трон? Нет. Балкон. Тьфу глупости какой на фиг балкон неплохая водка Сен-Жермен все-таки двуличный человек а может просто позер к стенке его то есть к барьеру черт побери к барьеру ли а вдруг к карьеру там или к интерьеру какому-нибудь совершенно не помню вот что значит отсутствие тренировки неплохая водка ой неплохая и откуда она у него вроде бы не трезвенник вот у них всегда есть в заначке в холодильнике или в мини-баре а у графа да впрочем ладно какая разница полдня не пить это хуже телефонизации всей страны любит нас Кришна не знаю уж за что но любит в принципе наверное есть за что раз любит хотя с другой стороны Кришна голубой а с третьей стороны если разобраться какой же он голубой кожа у него голубая а сам он парень не промах ха-ха смешное у маркиза лицо наверное опять всех прощает чудак-маньяк с печки бряк духовной жаждою томим поживем покутим я влачился и херувимый серафим гм или серафимый херувим ерунда какая-то ну в общем кто-то из них мне явился и в тот же вечер я напился».

Мысли графа де Сен-Жермен после выпитых 166,66666 г. водки

«Хорошо пошла!»

Мысли Бомонда прервал телефонный звонок. Калиостро, встрепенувшись, схватился за отвертку. Де Сад достал из кармана наган и, покачиваясь, подкрался к телефону.

– Кто там? – грозно спросил он.

Телефон продолжал звонить.

Спохватившись, Сад сунул наган обратно в карман халата и поднял трубку.

– Алёу?.. Здравствуйте, но я не граф. Нет. Угадайте. Угадали. Нет, я не пьян. Да? Прекрасно. Окей.

Положив трубку, Сад загадочно посмотрел на графов.

– Звонил дворецкий Сергей. Скоро здесь будет Королева Бомонда.

– Это знак, мужики! – обрадовался Сен-Жермен.

Граф Калиостро одним щелчком навел порядок в комнате. Исчезли окурки, мусор, засморканная скатерть, исчезла сама прокуренная комнатушка. Графы и маркиз находились в просторной зале со сверкающим паркетом, огромными витражами и мраморными лестницами с золотой инкрустацией. Сен-Жермен прищурился на ослепительные канделябры и восхищенно присвистнул.

Калиостро самодовольно усмехнулся и хотел что-то ответить, но тут у дверей позвонили в колокольчик.

– Это Королева! – спохватился он.

Маркиз де Сад бросился к гардеробу.

– Эй! Эй! – закричал он, достав оттуда камзол, парик и шляпу. – Где мои ботфорты?

Сен-Жермен застенчиво потупился, чем и привлек внимание. Маркизовские ботфорты 42-го размера выглядели на нем карикатурно.

– Черт вас побери совсем, Жермен! Вы невозможный, раз и навсегда невозможный человек! – Маркиз умоляюще обратился к Калиостро: – Граф, прошу вас!

Тот незамедлительно щелкнул пальцами, и одетый, напудренный де Сад, грохоча ботфортами, побежал открывать дверь.

На пороге стоял – Боже, какой он только не был! – немытый, небритый, сморщенный, помятый, оборванный, дурно пахнущий, со слезящимися глазами и трясущимися руками – мужичонка не из здешних. Деликатно, но настойчиво он протиснулся мимо де Сада, пошарил взглядом по углам и кивнул на множество пустых бутылок, стоящих вокруг статуи Венеры в мехах:

– Ребята, вам бутылки не нужны?

Ошарашенный маркиз пожал плечами. Мужичонка не из здешних подошел к Венере, деловито собрал бутылки в мешок и ушел.

2.3. Газетные будни

Редакция газеты «Голос». 27 сентября 1993 года, 16 часов 55 минут

Улица Сони Кривой, 39. Именно сюда регулярно приходили штрафные квитанции за несдачу стеклотары. Именно здесь их выбрасывали в корзину вместе с нераспечатанными читательскими письмами и листовками Общества трезвости. Именно здесь находилось рабочее место журналистов – сырой, смрадный полуподвал с заплесневелыми стенами и жирными тараканами в ящиках столов. Именно сюда вернулись с пресс-конференции экономический обозреватель Валерий Митюшин и фотокорреспондент Слава Шишкоедофф с литром огненной воды.

– А газировка зачем? – спросил ответственный секретарь Леонид Мигайлов, хрустя малосольным огурчиком.

– Дыкть… это… запивать! – бодро ответил Митюшин. Мигайлов презрительно хмыкнул:

– С какой стати? Коллектив работоспособный!

– Дыкть… это… – возмутился Митюшин. – Не паясничай! Я старый и больной человек, прожил долгую неинтересную жизнь, одной ногой в могиле стою…

– Знаю-знаю, – ухмыльнулся Мигайлов. – Еще лет тридцать простоишь. Помню-помню. Давай-ка выпьем за то, чтобы эти 30 лет пролетели, как один миг. – Он наполнил стаканы.

– Леня, я тебя уважаю, – растроганно сказал Митюшин. Голубые глаза Славы Шишкоедоффа наполнились слезами. Улыбаясь тихо и счастливо, он чокнулся с коллегами и тоже выпил.

В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошел хмурый де Сад. Левая щека его была красна, а плетка нервно подрагивала в руке. Маркиз с отвращением размазал по стене омерзительного слизняка, вытер руку о белоснежный надушенный платок и сел за стол. Под вопросительным взглядом ответсека де Сад молча налил себе стакан водки и выпил.

– Бутербродик? – предложил Митюшин. Сад помотал головой и налил себе еще один стакан.

– Секретарша? – спросил Мигайлов.

Де Сад кивнул, выпил, поморщился и вылил в стакан остатки.

– Да, она у нас такая, – хмыкнул довольный Мигайлов.

Слава смотрел на де Сада и плакал. Скупые мужские слезы ручьем катились по его лицу. Митюшин мучительно пытался вспомнить, знает ли он эту секретаршу. А-а-а, наша секретарша! Да, конечно, не повезло маркизу. Ну ничего, маркиз, будь мужиком. Будет и на нашей улице праздник – закачаешься.

Допив остатки водки, маркиз задумчиво посмотрел на фотографа. Полный надежды Славин взгляд был устремлен на Мигайлова. Но ответсек меланхолично жевал хлебную корочку и на Славу не глядел.

Де Саду жалость была не чужда. Он запустил руку в карман пальто и вытащил оттуда… Ну, понятно, что именно он вытащил.

– Друзья познаются в биде, – сказал маркиз фотографу. – Держи.

– Одна, что ли? – Митюшин дрожал от раздиравших его противоречий.

– Какой ты пьяный, когда пьяный, – укоризненно покачал головой Мигайлов.

– Дыкть… это… я не пьяный, я просто устал…

– Может, тебе еще и цветы купить? – не унимался Мигайлов. – И билет в кино на последний сеанс в последний ряд? Может, тебя еще и в пузико поцеловать?

– Дыкть… я просто устал! И опять же: старый, больной, долгую, неинтересную, одной ногой…

– Все, как полагается, в общем. Тут-то мы все мастера! Мастерство же, как сказал классик, не пропьешь.

– Какой это классик так сказал?

– Откуда я знаю. Сказал какой-то классик. Какой, какой… Классический, наверное. Хрестоматийный. Тебе-то какая разница? Ты и сам уже почти классик… русской журналистики… алкоголизма русского.

– Я старый и больной… – заканючил было Митюшин, но тут Слава наконец-то откупорил бутылку «Абсолюта». Дискуссия была прервана дегустацией, быстро перешедшей в активное употребление. Вскоре оказалось, что карманы пальто у маркиза более глубоки, чем могло показаться. Потом еще… и еще…

После пятой бутылки в редакции «Голоса» царила полная неразбериха.

– Эх, да мне б гитару! – орал пьяный ответственный секретарь. Кто-то свистнул секретарше подойти в кабинет. Кто-то весело гонял плеткой мышей. Кто-то достал из шкафа баян. Кто-то искал под столом фотовспышку, норовя заодно погладить секретаршину коленку…

Мигайлов, терзая мехи баяна, хрипло фальшивил:

Мои кудря-авые волосьяУж о-очень многим па-а нутру,И девки из-за них в колосьяхМне отдаю-утся па-аутру.2

Его розовая лысина с чахлыми остатками седин поблескивала в тусклом свете лампы. Водка щедро плескалась в граненых стаканах. Журналистов штормило. Надвигалась гроза.