Читаем без скачивания Простой, как снег - Грегори Галлоуэй

Я был слишком легким, однако быстро двигался и хорошо работал руками, поэтому тренер определил меня в принимающие игроки. Я не начинал атаки, вообще не входил в стартовый состав, однако в деле участвовал, и мою игру нельзя было назвать ужасающей. В любом случае, мы проигрывали все матчи, а, значит, требовалось быть абсолютно никчемным, чтобы не играть. Я принял примерно дюжину передач и даже один удачный бросок — но его не засчитали. Затем, во время тренировки после пятой игры сезона, я сломал указательный палец на левой руке. Даже моя травма была лишена какой-либо гламурности и не привлекла интереса. Я принял мяч, возможно в десяти ярдах от места основной схватки, ко мне бросились трое или четверо парней, началась новая борьба за мяч, а когда ребята вылезали из кучи, кто-то наступил мне на руку. Палец треснул, как веточка. Боли я не почувствовал, но палец мгновенно распух и посинел. Помощник тренера, мистер Хэм (огромный дядька, поэтому над его фамилией, означающей ветчину, никто не смел шутить, даже у него за спиной), проводил меня в раздевалку, словно у меня был пробит череп или я получил еще какую-то серьезную травму. Он даже предложил позвонить моим родителям. Я ответил, что могу набрать номер правой рукой. Услышав эту фразу, он, по крайней мере, рассмеялся.

Меня забрала мама и отвезла в больницу. Мне сделали рентген, а через день или два сказали нам то, что мы уже и так знали: сезон закончится до того, как заживет мой сломанный палец. Мои родители хотели, чтобы я ушел из команды, и я не пытался их отговаривать. Мистер Девон тоже меня не упрашивал, и в результате я прекратил тренировки. Все могло сложиться по-другому, если бы я был нападающим. Я представлял себя выходящим на поле с забинтованной рукой и забивающим решающий гол одной здоровой. Конечно, ничего подобного не произошло.

— Набери немного веса, изучай правила, и тогда встретимся в следующем сезоне, — сказал мне мистер Девон после того, как я освободил свой шкафчик.

На следующий день после разговора в библиотеке Анна ждала меня у моего шкафчика. По крайней мере, мне хочется думать, что она там ждала меня, ведь она могла просто стоять там с кем-то из своих друзей. Они собрались группой, как и всегда, только на этот раз в другом месте. Я заметил ее, когда отпирал замок, а когда она меня заметила, быстро кивнул. Анна оставила своих друзей и подошла ко мне.

— Ты уже прочитал Керуака? — спросила она.

— Нет, — засмеялся я.

— Давай побыстрее. Нам нужно многое сделать для достижения совершенства.

— Как например?

— Увидишь, — ответила она. — Может быть.

Я открыл свой шкафчик и нашел там записку, которую она оставила для меня.

«Дорогой ГФ! Вокруг нас — целый мир, более интересный, удивительный, ужасающий, таинственный, поразительный, чем любой роман из когда-либо написанных. Обращай внимание. Рискуй. Не бойся жить и бросать вызов жизни. Люби, твори».

В течение следующих месяцев она всегда называла меня по-разному в своих записках и письмах, и никогда ничего не подписывала собственным именем. Иногда ссылки были очевидными, а иногда я совершенно не понимал, что она пытается мне сказать. Эта показалась очевидной. В библиотеке она искала Г.Ф.Лавкрафта, но затем я стал об этом думать все больше и больше, возможно даже слишком много. Это явно игра слов, каламбур. Фамилия Лавкрафт состоит из двух английских слов, а они как раз и означают «люби, твори». Можно ли считать, что запись сделана одним человеком и адресована ему же? Затем я стал думать, что сохранение также может означать «полный беспорядок, хаос», о котором мы с ней тоже говорили, и она не имеет никакого отношения к Лавкрафту. Это мне не очень понравилось. Может, она надо мной смеется или пытается меня унизить? В этот момент все и решалось: были четко отмечены два пути. Я мог повернуться спиной к своеобразному вниманию Анны и продолжать жить, как жил. Или же я мог ей ответить, последовать за ней и наблюдать за тем, как в известном мне мире, или в том, который я считал известным, открываются новые вещи, о существовании которых я и помыслить не мог. Конечно, в то время я не подозревал об этом. Я просто руководствовался инстинктом. Я не был уверен, нравится мне Анна или нет. Хотя я считал ее красивой, сексуальной и все такое, она пугала и была полна таинственности. Я знал, что могут возникнуть проблемы. Думаю, что знал это уже тогда.

1 октября

Она оставила в моем шкафчике открытку. На ней была фотография какого-то мексиканского старика, которого, как я выяснил, звали Панча Вилья[11]. На обороте было написано: «Лора, прощай. Если ты услышишь, что меня поставили к стенке в Мексике и расстреляли, пожалуйста, знай, что я считаю это хорошим способом закончить жизнь. Так удастся избежать старости, болезней и падения с лестницы, ведущей в погреб. Быть гринго в Мексике — ах, это легкая безболезненная смерть! А. Бирс»[12]. Это был готический флирт, это была Анна Кайн.

Я сохранил это послание. Я прикрепил его к стене, и оно оказалось первым из многих, которые потом также появились там. Каждое представляло собой маленькую загадку, а теперь я знаю, что каждое также являлось и частью большой загадки. Это была игра, и я провел большую часть той ночи, пытаясь придумать какой-то умный ответ, но оказался в невыгодном положении. Анна была умнее. Я провел оставшуюся часть ночи, просто думая о ней.

4 октября

Я хотел пригласить ее куда-нибудь после разговора в библиотеке, но, казалось, это не имело смысла. А что подумают остальные ребята из школы? Меня свяжут с готами, и я еще больше отделюсь ото всех. Конечно, я в любом случае находился в отрыве от всех. Я увидел Анну в пятницу в коридоре перед занятиями и подошел к ней.

— Я закончил, — сообщил я.

— Что закончил?

— Обе книги. Обе. Керуака и Кинга.

— Молодец, — ответила она. Анна вела себя холодно и отстраненно, и быстро пошла от меня прочь. Мне пришлось за ней последовать.

— Я надеялся, что ты поможешь мне выбрать что-то новое.

— Прости, — сказала она. — Тебе придется выбирать самому, — она остановилась и взглянула прямо на меня. Казалось, ее глаза смотрят на что-то за моей спиной, прямо сквозь меня, и ее взгляд уходит вдаль. — Мне нужно на занятия.

Это был практически финал. Но когда я надевал пальто после занятий, Анна подошла ко мне. Она торопилась.

— Вот, — сказала она и вручила мне пару тонких книг в мягкой обложке. Это были «Газовые камеры здесь, дамы и господа» Тадеуша Боровского[13] и «Улица крокодилов» Бруно Шульца. — Прочитай это, — порекомендовала она.

— Опять мертвецы? — уточнил я.

— Никто не может тебя разочаровать, когда мертв. Я взял книги и собрался уходить.

— Ты куда? — спросила она.

— Не знаю. Наверное, домой.

— Я пройдусь с тобой.

Мы вышли из школы, и Анна сказала, что хочет пройтись вдоль реки.

— Ты торопишься домой?

— Никогда, — ответил я.

Река Фёрнисс протекала примерно в полумиле к востоку от школы. Она прорезала город насквозь и текла на юг, потом делала изгиб и примерно милю текла на восток, потом возвращалась к изначальному, южному курсу. Это была неширокая река, — не более четверти мили в самом широком месте, — но глубокая и с сильным течением, в особенности весной и осенью. Имелись два моста, один на южной окраине города, второй переходил в главную улицу, чуть севернее центра. Главная улица представляла собой деловой центр города и тянулась всего на пять кварталов. На ней располагались два ресторана («Дубы» и «У Бёрка»), три бара, почта, публичная библиотека, винный магазин, две гончарные лавки, магазин старой книги, магазин по продаже дисков и видеокассет, магазин рыболовных снастей, прокат каноэ и каяков, небольшой бакалейно-гастрономический магазин, в который не стоило ходить (лучше было проехать на бензозаправку к братьям Гёрни на южной окраине города, по крайней мере, у них никогда не заканчивалось молоко и другие основные продукты), и художественная галерея. Там местные художники продавали свои работы.

Вдоль западного берега реки из одного конца города в другой шла грунтовая пешеходная тропа. Мы пошли по ней на юг. Деревья стояли голые, и мы видели, как несколько рыбаков собирают снасти, пока не стемнело.

— Ты когда-нибудь гуляешь здесь по ночам? — спросила она.

— Нет.

— Тебе следует прогуляться. Здесь темно и тихо, слышны только плеск воды и вой ветра. Это успокаивает. Иногда, когда я не могу спать, я спускаюсь к реке, просто сижу и слушаю. Я раньше засыпала на берегу, а потом спешила домой утром — до того, как родители обнаружат мое отсутствие. Тебе следует прийти сюда как-нибудь поздно ночью.

— Я могу свалиться в воду, — заметил я.

— Мне хочется тебя кое о чем спросить, — посмотрела она на меня. — Кое о чем личном. Можно?