Читаем без скачивания Простой, как снег - Грегори Галлоуэй

«Тебе хотят только добра. Держись подальше от дегенерата. Ему нельзя доверять. Он — лжец. Он принесет тебе боль». Так гласила предназначенная Анне записка. Ее напечатали на простой белой бумаге.

У меня была мысль насчет того, кто написал обе записки, но я хотел убедиться.

— Пусть они тебя не волнуют, — сказала Анна. — Я постоянно получаю записки. Просто не обращай внимания, и все решится само собой.

Она не стала дожидаться меня после школы, а когда я шел домой, то увидел ее на месте пассажира в машине Брюса. В то время я об этом ничего не подумал.

На следующее утро все в школе говорили о Брюсе Друитте. В предыдущий вечер он попал в серьезную автокатастрофу, врезавшись в боковое ограждение моста в северной, части города. Говорили, что машина слетела с моста вниз на берег, и чуть не свалилась в реку. Брюса отправили в больницу. Ему повезло — он всего лишь сломал ногу. Когда я увидел Анну, то понял, что она сильно потрясена. Раньше Брюс меня не особо волновал, но я не желал ему ничего подобного, по крайней мере, на том этапе.

— Что он там делал? — спросил я.

— Понятия не имею, — ответила она. — Кто-то сказал, что он напился, но я не знаю, что он делал у моста. Он почти никогда не приезжает сюда по ночам.

— С ним все будет в порядке. Так говорят — что с ним все будет в порядке.

— Так говорят.

Я обратил внимание на синяк у нее на левой щеке. Она наложила грим, но синяк все равно был заметен.

— Что там произошло?

Она непроизвольно подняла руку, чтобы прикрыть синяк.

— Меня ударили, — сказала она. — Кто?

— Это неважно. Я с этим разобралась. Я же сказала тебе, что со всем разберусь.

— Тебя ударил Брюс?

— Почему ты так говоришь?

— Я видел тебя вместе с ним — вчера, после занятий.

— Меня ударил не Брюс, — сказала Анна. — Он после этого подвез меня домой. Он мне помог. Больше ты не будешь получать таких записок.

— Кто это был?

— Не беспокойся по этому поводу.

— А у них есть синяки, которые они пытаются скрыть сегодня утром?

— Я никого не била, — сказала Анна. — Но они все поняли. Не беспокойся: я в состоянии о себе позаботиться.

Она меня обняла и отправилась поправлять макияж перед занятиями.

Дом Каинов

Забавно, что незнакомцы каждый день проходят мимо вас, а вы видите только плоскую тень, туманные очертания, — и не обращаете внимания ни на какие детали.

Они движутся в серой толпе, всегда выглядят одинаково и действуют одинаково, это просто карикатуры на их истинную сущность. Однако после того как вы с кем-то знакомитесь, вы вникаете в специфические черты, даже самые мелкие, замечаете сложность личности, привычек и особую манеру ходьбы и ведения разговора, мельчайшие изменения во внешности и одежде.

Так получилось у меня с Анной. Когда-то я думал об Анне, как о характерной представительнице определенной группы — одной из одинаковых «упырей». Но теперь я стал замечать мельчайшие изменения и то, что делало ее уникальной. Раньше я думал, что она каждый день надевает одну и ту же черную юбку, одну и ту же черную футболку, один и тот же черный пуловер. Я думал, что она носит одни и те же черные ботинки, но на самом деле у нее было три пары одной фирмы, «Док Мартен», с шестью парами дырочек для шнурков, восьмью и десятью. («А почему нет с четырнадцатью?» — спросил я у нее позднее). У нее также имелась пара туфель фирмы «Гибсон», но она практически никогда не обувала туфли.

Я заметил, что иногда ее волосы обрамляли лицо и загибались под подбородок, в другие дни они, наоборот, были убраны с лица. Я раздумывал, происходит ли это естественно, или же она каждое утро, проснувшись, решает, как их уложить.

Даже ее глаза постоянно менялись. Они бывали ясными, ярко-голубыми, а затем внезапно темнели и становились почти серыми. Временами в ее глазах горел огонь, и я мог почти поклясться, что вижу, как они меняются — маленькие, белые облачка проходят по ее зрачкам, а затем, в следующую секунду, глаза напоминают льдинки. Временами она неотрывно смотрела на меня или на какую-то точку далеко за моей спиной — или в никуда.

Глаза становились неподвижными, словно она запирала их, они не двигались в стороны, а оставались абсолютно спокойными, радужная оболочка темнела, и глаза напоминали пустые и бесполезные бассейны со спущенной водой. Я стал обращать внимание на ее настроение, а также на цвет и выражение глаз. Я пытался выяснить, есть ли какая-то связь, какая-то подсказка, которой я мог бы воспользоваться, чтобы лучшее понять Анну. Если там и был какой-то шифр, то у меня не хватило времени, чтобы с ним разобраться.

Время шло, и я начал видеть странные вещи, вызывающие дискомфорт. Самая первая была безобидной. Все они могли быть безобидными. Я заметил у нее порез с левой стороны нижней губы. Когда я спросил об этом у Анны, она ответила, что не помнит, как его заработала. «Может, укусила себя во сне», — пояснила она. Затем, через несколько дней я обратил внимание на синяки на шее сзади и с обеих сторон, словно кто-то пытался ее душить. Она также не помнила, откуда они появились. «Может, их оставило ожерелье, которое я надевала», — сказала она тогда. Анна всегда отмахивалась от подобных вопросов и вела себя так, словно синяки и порезы ничего не значат, как и синяк под глазом на следующее утро после несчастного случая с Брюсом. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что они многое значили.

Однако кое о чем я ее расспрашивал, и от этого она не могла так легко отмахнуться. Анна всегда носила одежду с длинными рукавами, независимо от погоды. Когда я в первый раз увидел ее голые руки, то обратил внимание на небольшие порезы на левом предплечье. Их насчитывалось от двадцати до тридцати, некоторые уже заживали и почти исчезли, другие покрылись корочкой, были и свежие — все еще красные и припухшие.

— Пытаюсь бросить курить, — сказала Анна. — Я наношу порез себе на руку каждый раз, когда хочу закурить. Пытаюсь ассоциировать боль с курением, — она посмотрела на свою руку. — Жаль, но думаю, что сработало это не так, как я хотела. Я начинаю ассоциировать удовольствие от курения с порезами. Теперь, вместо того, чтобы думать о том, какую боль принесет мне курение, я думаю, что нанесение порезов принесет мне удовольствие, как сигарета, — она рассмеялась. — Мне просто нужно быть умнее, чем мое подсознание.

Я также обнаружил, что у нее есть татуировка. По крайней мере, я думаю, что была. Но она не всегда там была. Возможно, это еще одна игра. Но что бы это ни оказалось, татуировка находилась с внутренней стороны бедра. Там изображалось колесо со спицами, но когда спицы выходили из колеса, они оказывали острыми пиками. На каждой спице имелась какая-то надпись, но я не смог их прочесть.

— Я тоже не знаю, что они означают, — заявила Анна. Я ей не поверил.

— Тогда зачем ты нанесла татуировку?

— Так принято у нас в семье. У моих родителей такая же. В том же месте. Это традиция.

В это я тоже не поверил. По крайней мере, не полностью.

— Что она означает? — спросил я.

— Это связано с тем, что мы все — колдуны, — сказала Анна и посмотрела на меня, изучая мое лицо и выражение глаз, чтобы выяснить, поверил я ей или нет. Затем она рассмеялась.

— Что-то из этого правда? — спросил я.

— У моих родителей есть татуировка, — сказала она. — На самом деле я не знаю, что она означает. Но я думаю, что это круто, не правда ли?

Я так думал.

Когда я в следующий раз увидел ее голое бедро, татуировки там не оказалось, и я начал сомневаться во всем, что Анна мне о ней рассказала. Если честно, то я видел ее пару раз при хорошем освещении, поэтому не исключено, что она так и оставалась на ноге, просто я ее в других случаях не заметил. Но кажется, что невозможно не заметить непостоянства татуировки. Может, она была смываемой, и Анна то наносила ее, то смывала, надеясь, что я что-то скажу. Я никогда ничего не говорил. Я просто ждал, когда это маленькое колесо с острыми спицами и странными письменами появится, а когда исчезнет.

Почти через неделю после футбола и нескольких совместных прогулок после школы Анна пригласила меня к себе домой. Ее комната совершенно не соответствовала тому, что я представлял. Наверное, я полагал, что она живет в склепе или в гробу, по крайней мере, в темнице или в пещере — в чем-то пустом, черном и погруженном во тьму. Все оказалось совсем не так. Скорее, это была комната мальчика. Там царил бардак. Везде лежали тучи книг — биографии Амброза Бирса и Гудини, книги об искусстве, посвященные Джексону Поллоку и Рею Джонсону, художественная литература — Кейт Шопин, Дэвид Хартвелл, Роберт Блох, отдельно валялась потрепанная «Анатомия» под редакцией Грея. Лежали книги со стихами — Шелли, Харт Крейн, Фрэнк О’Хара, Фрэнк Стан-форд, Федерико Гарсия Лорка и Сильвия Плат. Также была стопка нехудожественной литературы, которую я не понимал, с названиями вроде «Психология слухов», «Алан Тюринг: загадка», «Тайные сигналы» и еще какие-то книги Альбера Камю. Я видел кое-какие из этих книг и раньше, в комнате брата — после того, как он поступил в колледж.