Читаем без скачивания Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова - Аркадий Аверченко

Это очень наглядно. Можно то-же сказать при описаніи фигуры жираффы: «если срѣзать у нея шею и ноги, то получится обыкновенный прямоугольный трехугольникъ».

Конечно, если вздорное самолюбіе европейцевъ завлечетъ ихъ такъ далеко, что изъ желанія жить въ прямоугольномъ трехугольникѣ, они отрѣжутъ отъ материка упомянутые полуострова — я готовъ признать на будущее время эту форму типичной для Европы.

Пока же объ этомъ говорить преждевременно…

Народонаселеніе Европы достигаетъ 400 милліоновъ людей.

Здѣсь не лишне будетъ привести (кажется, это всегда дѣлается въ подобныхъ случаяхъ) нѣсколько наглядныхъ статистическихъ данныхъ:

1) Если бы все народонаселеніе Европы поставить другъ на друга, то высота этой пирамиды была бы свыше 300.000 верстъ. Мы знаемъ, что отъ Москвы до Петербурга 600 верстъ, слѣдовательно, все народонаселеніе Европы уложилось бы 500 разъ; немного менѣе ста разъ на версту.

2) Если у каждаго европейца выдернуть изъ головы только по одному волоску, то количество собранныхъ волосъ, посаженныхъ въ землю, займетъ пространство величиной въ 4½ акра. Чтобы скосить этотъ «урожай», потребуется работа 2⅞ косарей въ теченіе 9 сутокъ!

3) Наиболѣе нагляднымъ является такой статистическій примѣръ: если бы кто-нибудь захотѣлъ лично познакомиться со всѣмъ народонаселеніемъ Европы, то, считая полторы секунды на каждое рукопожатіе, этому человѣку пришлось бы затратить на знакомство (считая восьмичасовой рабочій день) около 600 лѣтъ. Средняя продолжительность человѣческой жизни 68 лѣтъ, т. е. другими словами, для этого опыта потребовалось бы 8,9 человѣка. Во что бы превратились правыя руки этихъ труженниковъ?

Откуда же взялось такое количество людей?

Дѣтскіе учебники географіи отвѣчаютъ на этотъ вопросъ довольно точно:

«Потому что Европа лежитъ въ умѣренномъ климатѣ, способствующемъ наибольшему развитію и напряженію человѣческихъ способностей».

Всю эту ораву въ 400 милліоновъ человѣкъ приходится одѣвать и кормить. Отсюда выросла промышленность и сельское хозяйство.

Промышленность распредѣляется такъ: въ Россіи — главнымъ образомъ добывающая, заграницей — обрабатывающая. Я до сихъ поръ не могу забыть, какъ хозяинъ римскаго отеля обсчиталъ меня на 60 лиръ, добытыхъ въ Россіи.

Фауна Европы очень бѣдна: въ городахъ — собаки, лошади, автомобили; за городомъ — гуси, коровы, автомобили. Въ одной Россіи до сихъ поръ водятся медвѣди и то вожаками, на цѣпи.

Флора Европы богаче — растетъ почти все, отъ апельсинъ и морошки до процентовъ на банковскія ссуды. Особое вниманіе удѣляется винограду, потому что всякая страна гордится какимъ-нибудь виномъ, кромѣ Англіи, которая никакихъ винъ не имѣетъ. Оттого-то, вѣроятно, съ горя англичане такіе горькіе пьяницы.

Первенство въ отношеніи винъ надо, конечно, отдать Франціи. Оттого-то во Франціи и пьютъ такъ много.

Впрочемъ, нѣмцы качествомъ своихъ винъ не уступаютъ французамъ, и поэтому пьянство нѣмцевъ вошло въ пословицу.

Въ Россіи винодѣліе стоитъ на очень низкой ступени. Поэтому-ли или по другой причинѣ, но встрѣтить трезваго русскаго чрезвычайно рѣдко.

Справедливо будетъ упомянуть еще объ испанцахъ. Отношеніе ихъ къ вину таково, что даже свои лучшіе города они прозвали «Хересомъ» и «Малагой». Не думаю, чтобы кто-нибудь изъ испанцевъ отважился на это въ трезвомъ видѣ. Въ этомъ отношеніи португальцы гораздо скромнѣе: хотя и поглощаютъ свой портвейнъ и мадеру въ неимовѣрномъ количествѣ, но города носятъ приличныя названія: Опорто, Мадейра и т. д.

Въ томъ же учебникѣ географіи, авторъ котораго безуспѣшно пытался срѣзать всѣ европейскіе полуострова, сказано:

«Въ Америкѣ, гдѣ пьютъ довольно много, трезвость европейцовъ вошла въ пословицу».

Климатъ Европы разнообразный: есть много европейцевъ, которые съ трудомъ излѣчивались отъ солнечнаго удара для того, чтобы черезъ шесть мѣсяцевъ замерзнуть самымъ неизлѣчимымъ образомъ. Ученые связываютъ климатъ Европы съ какими-то воздушными теченіями, то холодными, то теплыми. Къ сожалѣнію, холодныя теченія появляются всегда зимой, а теплыя лѣтомъ, что никого устроить и утѣшить не можетъ.

Площадь, занимаемая Европой, равняется 9 милліонамъ верстъ, т. е. на каждую квадратную версту приходится 44½ человѣка. Такимъ образомъ въ Европѣ абсолютно невозможно заблудиться въ безлюдномъ мѣстѣ. Скорѣе есть рискъ быть зарѣзаннымъ этими 44½ людьми, съ цѣлью получить лишній клочекъ свободной земли.

Начиная описаніе нашего путешествія, я долженъ оговориться, что намъ удалось объѣхать лишь небольшую часть 9 милліоновъ верстъ и увидѣть только ничтожный процентъ 400.000 милліоновъ народонаселенія. Но это не важно. Если самоубійца хочетъ опредѣлить сортъ дерева, на которомъ ему предстоитъ повѣситься, онъ не будетъ изучать каждый листокъ въ отдѣльности.

Передъ отъѣздомъ я попытался собрать кое-какія справки о тѣхъ странахъ, которыя намъ предстояло проѣзжать.

Мои попытки ни къ чему не привели, хотя я и бесѣдовалъ съ людьми, уже бывавшими заграницей.

Я пробовалъ подробно разспрашивать ихъ, выпытывать, тянулъ изъ нихъ клещами каждое слово, думая, что человѣкъ, побывавшій заграницей, сразу долженъ ошеломить меня цѣлымъ каскадомъ мѣткихъ наблюденій, оригинальныхъ характеристикъ и тонкихъ штришковъ, которые дали-бы мнѣ самое полное представленіе о «заграницѣ».

Пробовали вы бесѣдовать съ такимъ, обычнаго сорта, путешественникомъ?

Вы: — Ну, разскажите-же, милый, разсказывайте поскорѣе — какъ тамъ и что, заграницей?

Онъ — (холодно): — Да чтожъ… Ничего. Очень мило.

Вы: — Ну, какъ вообще, тамъ… люди, жизнь?

Онъ: — Да жизнь ничего себѣ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ хорошая, въ нѣкоторыхъ плохая. Въ Парижѣ трудно черезъ улицу переходить. Задавятъ. А то — ничего.

Вы: — Ага! Такъ, такъ!.. Ну, а Эйфелеву башню… видѣли? Какое впечатлѣніе?

Онъ: — Большая. Длинная такая, предлинная. Я еще и въ Италіи былъ.

Вы: — Ну, что въ Италіи?!! Разскажите!!

Онъ: (зѣвая): — Да такъ какъ-то… Дожди. А въ общемъ, ничего.

Вы: — Колизей видѣли?

Онъ: — Ко… Колизей? Позвольте… гм… Сдается мнѣ, что видѣлъ. Да, пожалуй, видѣлъ я и Колизей.

Вы: — Ну, а что произвело тамъ на васъ, въ Италіи, самое яркое впечатлѣніе?

Онъ: — Улицы тамъ какія-то странныя…

Вы: — Чѣмъ-же странныя?

Онъ: — Да такъ какія-то. То широкія, то узкія… Вообще, знаете, Италія…

Вы: (обрадовавшись. Лихорадочно) — Ага! Что Италія?! Что Италія?

Онъ: — Гостинницы скверныя, рестораны. Альберго, по ихнему. Ну, впрочемъ, есть и хорошія…

Попробуйте бесѣдовать съ этимъ бревномъ часъ, два часа — ничего онъ вамъ путнаго не скажетъ. Вытянете вы изъ него клещами, съ помощью хитрости, неожиданныхъ уловокъ и ошеломляющихъ вопросовъ, только то, что въ Германіи хорошее пиво, что горы въ Швейцаріи «очень большія, чрезвычайно большія», что «Вѣна веселый городъ, а Берлинъ скучный городъ», что «въ Венеціи его поразило обиліе каналовъ, такое обиліе, котораго ему нигдѣ не приходилось встрѣчать…»

Да, пожалуй еще, если онъ расщедрится, то сообщитъ вамъ, что Парижъ — это городъ моды, роскоши и кокотокъ, а въ Испанiи въ гостинницахъ двери не запираются.

И потомъ внезапно замолчитъ, какъ граммофонъ, въ механизмъ котораго сунули зонтикъ…

Или начнетъ такой путешественникъ нести отчаянный вздоръ. Долго плачется на то, что, будучи въ Страсбургѣ, цѣлый день разыскивалъ прославленный Кельнскій соборъ, а никакого Кельнскаго собора и нѣтъ… Куда онъ дѣвался — неизвѣстно.

У нѣкоторыхъ путешественниковъ есть другая манера — все отрицать, всякое установившееся мнѣніе, сложившуюся репутацію — переворачивать кверху ногами…

Вы: — Говорятъ, итальянки очень красивы?

Онъ: — Чепуха! Не вѣрьте. Толстыя, неуклюжія и — удивительно — почему то на одну ногу прихрамываютъ. Одни разговоры о прославленной красотѣ итальянокъ!

Ошибочно думать, что этотъ глупецъ изучилъ итальянскихъ женщинъ со всѣхъ сторонъ, во всѣхъ деталяхъ. Просто былъ онъ въ Римѣ два дня, все это время проторчалъ въ грязномъ кабачкѣ на окраинѣ, и прислуживала ему одна-единственная итальянка, толстая, неуклюжая, прихрамывающая на одну ногу…

Вы: — А въ Испаніи, небось, жарко?

Онъ: — Вздоръ! Дожди вѣчно жарятъ такіе, что ужасъ. Безъ непромокаемаго пальто не показывайся. (Два часа. Отъ поѣзда до поѣзда. Случайно шелъ дождь).

Вы: — А француженки — очень интересны?

Онъ: — Ну, что вы! Накрашены, потерты и при первомъ же знакомствѣ папироску клянчатъ.

Вышеизложенныя характеристики путешественниковъ приведены для того, чтобы подчеркнуть: а Сатириконцы (и Митя) не такіе, а Сатириконцы (и Митя) будутъ вдумчиво, внимательно и своеобразно подходить къ укладу заграничной жизни и постараются освѣтить въ ней такія стороны, что всѣ раскроютъ удивленно глаза и ахнутъ!