Читаем без скачивания Гусарская дорога - Алексей Волков

Интересно, верит ли гусар сказанному или только делает вид в надежде на благосклонность? Мужчины просто так помогать не станут…

— Да, — вдруг вспомнил Раковский, извлекая какие-то бумаги. — Здесь сказано, что вы — уроженка австрийской части Польши. Потом оказались в Италии, откуда бежали от корсиканца. Павел Никитич выписал. Мало ли? А про будущее никому не говорите. Не надо.

Сам же подумал: ну какая из девушки полячка? Черты ее лица говорят о принадлежности совсем к иной нации. Ее бы лучше за итальянку или испанку выдать. Но там хоть немного язык знать надо. Путешествовали некоторые по Италии, на слух различат, на каком говорят. Придется пока так…

— Ну-с, что скажешь? — Павел Никитич взглянул на Санька с интересом. — Всё еще будешь утверждать, что прибыл из будущего?

Неделя в арестантской поневоле заставила парня несколько присмиреть. Можно сколько угодно считать себя правым, но очень ли это поможет, если власть имущие решат иначе? Батоги ли, каторга, и доказывай, что ты не верблюд. Зато сидение и страх перед грядущим прибавляют здравого смысла.

Тяжелый вздох, который по желанию можно было бы признать за что угодно. Например, за согласие. Или за возражение.

— Документов нет. Может, ты беглый? Кто тебя знает?

— Ни откуда я не бежал.

— Ни от кого? — уточнил губернатор.

Дел без того невпроворот, а тут еще приходится заниматься откровенной ерундой! Пусть Каверин не был человеком суровым, если бы не просьба племянника, он наверняка просто упек бы молодца за бродяжничество. Но Раковский перед отъездом просил быть к задержанному снисходительным, если доказанной вины нет, то отпустить на все четыре стороны. Мало ли кто шляется по Руси? Одним больше, одним меньше.

— Не крепостной я, — как можно тверже ответил Санек.

Тут без возражений никуда. Иначе сразу превратишься в бесправного парию, и тогда вскарабкаться на самый верх нынешней социальной лестницы станет почти невозможно.

— Допустим. Чем же ты занимался?

Санек едва не буркнул, что был сисадмином, однако успел прикусить язык. Тут даже слово такое неизвестно. Прикинешься купцом — возникнет вопрос, где и чем торговал. Поймают даже не на отсутствии документов — на незнании цен. И так во всем. Даже странно, здесь, в далеком прошлом, человек тоже оставляет какие-то следы, с кем-то связан, что-то делает, и какие-то события фиксируются в бумагах.

— По-разному. Был приказчиком, — вспомнилось Сане словечко. — Да и…

— Что? Допустим, отпущу я тебя. Со шпионами ты не связан. Куда пойдешь?

Действительно — куда? Жилья нет, денег даже на первое время тоже, продать нечего… Пришлось пожалеть, что вместо часов пользовался мобильником. Наверняка какая-нибудь китайская штамповка и та ушла бы за неплохую сумму. Как-то не так всё представлялось по прочитанным книгам. Если бы сообразить сразу, можно было бы иностранцем прикинуться. Английский язык известен. Мол, документы украли. Но что теперь-то? Уже не проедет.

Не милостыню же просить?

— Не знаю, — откровенно признался Санек. — Но я знаю грамоту, может, есть где должность?

— Грамоту? Ладно, попробуем. Вот тебе лист, пиши, — писаря всегда нужны. Всё при деле.

Перо оказалось вещью на редкость неудобной, а чернила — жидкостью коварной, норовящей расплескаться кляксами. Да и без них писать от руки Санек не привык. Вот если бы имелась клавиатура или хотя бы пишущая машинка! Вроде несколько предложений, а труд какой!

— Да… — протянул Каверин, осматривая измаранный лист. — Почерк… В писаря не годишься. Вдобавок сплошные ошибки.

Санек лишь сейчас вспомнил о всяких ятях, бывших в ходу до революции. Знать бы, куда их вставлять!

Хотелось сказать о познаниях в математике, однако считать доводилось в основном при помощи калькулятора. Вдруг выяснилось, что предложить предкам нечего. Да, Санек знал о грядущих чудесах техники, только тут требовались не рассказы. А как сделать что-нибудь реально, парень понятия не имел, будь то автомобиль, компьютер, самолет, ракета, на худой конец — пароход с паровозом. Даже объяснить толком принцип действия не сумел бы.

— Можешь обратиться к кому-нибудь из купцов, — отечески посоветовал губернатор. — Вдруг кому требуется приказчик?

Все-таки негоже молодому мужчине шляться без дела. В Европе бы мог наняться в прислугу, а здесь каждый помещик без всякого найма имел крепостных. Но не выбрасывать же человека вообще на улицу!

— Я пошлю человека к Торубаеву-меньшому. Это наш городской голова. Может, он что посоветует. Всё. Свободен.

Больше заниматься чужим человеком было недосуг.

Оказалось, свобода не столь великое слово. Ты можешь идти куда глаза глядят, ни перед кем не отчитываться за поступки, лишь бы они не подпадали под уголовные деяния, только человеку требуется иное. Место жительства, даже если это не собственный дом, деньги, чтобы питаться, следовательно — хоть какая-то работа. Иначе свобода не в радость, а в сплошное горе.

Снаружи было тепло. Июнь, даже по нынешнему отстающему календарю. Солнце прожаривает землю, дующий ветерок с ним в сговоре не охлаждает, а, наоборот, кажется, обжигает, словно дело происходит в жарких странах. Да еще вездесущая пыль под ногами. Но — странно — редкие по случаю жары прохожие большей частью одеты тепло, да еще застегнуты, завязаны и, похоже, не замечают неудобств.

По большому счету, Санек первый раз видел нынешнюю Калугу. Город ничем не напоминал города двадцать первого века. Невысокие, лишь в центре каменные, а так сплошь деревянные дома, ближе к окраинам — вообще избы, кругом заборы, сады во дворах, этакая широко раскинувшаяся большая деревня. Про машины и асфальт вообще можно забыть, да и зачем асфальт, если единственное средство транспорта — редкие пролетки, брички — или как их там правильно называть? — да простые телеги. Мужики в армяках, в общем, картинка из какого-нибудь фильма про «старую» жизнь.

Как здесь можно жить? Коренному москвичу, привыкшему совсем к иному, окружающее казалось диким. Вот уж не повезло оказаться в глухомани! Или сейчас таковой является вся Россия? Знаний по истории у Сани не хватало, неинтересная с его точки зрения была эпоха, но вряд ли где-то возможен привычный комфорт, водопровод, электричество… Особенно — последнее. Всё делается при свечах и этих… лучинах.

А если еще глубже в века? В книгах попаданчество овеяно романтикой, но почему в реальности оно оборачивается исключительно грубой стороной?

Как выбраться обратно?!

Делать в поместье было совершенно нечего. Хорошо еще, что его владелец в единственный вечер и последующую ночь вел себя деликатно. Не приставал, подчеркнуто держался на некотором расстоянии. Юлия тоже не давала повода. Кто знает, каковы здесь нравы? Дамы высшего света, разумеется, могли быть спокойными, но Юля к этому свету не относилась. Положение ее было неопределенным, не крестьянка, не дворянка, вообще непонятно кто, только ясно: защиту найти будет трудно.

А вот такой вариант — допустим, гусар предъявит мужские права, а то и вовсе попытается применить силу. По большому счету, может после этого даже убить. Дворня закопает в саду, и ведь никто искать не станет. Губернатор — родственник помещика, самой Юли как бы не существует…

Но нет. Представил дворовым как заезжую гостью, вдобавок — родственницу одного старинного приятеля, живот на поле чести положившего, объявил, что гостьей она останется и в его отсутствие, и потребовал оказывать ей соответствующие знаки внимания и прочее.

Женская половина двухэтажного помещичьего дома пустовала и теперь целиком оказалась в распоряжении Юлии. Дом был не сказать, чтобы новым. Комфорта в нем не хватало. Зато вокруг было красиво — неведомый архитектор постарался, подыскивая место, с которого открывался бы самый лучший пейзаж. Поля, леса, пруды, неширокая речка… Еще бы ноутбук, шкаф с книгами. Но книг в доме не имелось, эпоха русской литературы еще не наступила, а до изобретения компьютера оставалось еще столько…

Деятельная по натуре девушка заскучала на второй день. И то потому, что утром первого она еще побаивалась приставаний гусара. А затем некоторое время Юля привыкала и к обстановке, и ко времени. Несколько раз она попала впросак и теперь старалась понять хотя бы внешние тонкости взаимоотношений.

Отъезд хозяина прошел на редкость буднично. Только немного поносились дворовые, укладывая в дорожную коляску какие-то вещи и припасы, да к столу вышел владелец имения и проживающих в нем душ. Уже в дорожном сюртуке, вошел, воспользовавшись случаем, поцеловал девушке руку, сделал приглашающий жест.

— Прошу, Юлия Михайловна.

Сам сел лишь после нее.

— Как спалось на новом месте?

— Спасибо, хорошо, — Юлия отвечала холодно, опасаясь спровоцировать Раковского.