Читаем без скачивания Божок - Инна Тронина

– Вообще-то интересный ресторан. Там готовят блюда, которые актёры съедают на сцене. Так называемый «съедобный реквизит». – Геворкян, ко всему прочему, слыл и театральным знатоком. Махмиев всегда удивлялся, как Самвела на всё хватает. – Смоктуновский, Ефремов… Это – не просто ресторан, а клуб. В какой-то день недели там обедают только актёры. Интересное место Килин выбрал. Тихо, спокойно. Кругом – дыхание муз. И сидеть там можно, сколько угодно.

– Они тоже артистами представились. И меня за артиста выдали, – усмехнулся Махмиев. Его взгляд не предвещал ничего доброго. – Сдвинули два столика. Я прибыл последним – минута в минуту. Они все уже были там. В смокингах и «бабочках». Естественно, без оружия. И я тоже даже «сморкалку»[9] не прихватил. Зачем интеллигентов пугать?

Темир говорил неторопливо, размеренно. Лёгкий акцент придавал его словам некоторый шарм.

– И чем угощали? – наобум спросил Геворкян.

Темир вдруг вскинулся, но потом огромным усилием воли загнал эмоции обратно. Он понял, что собеседник ничего не знает. Иначе он ни за что не задал бы такого вопроса.

– А это я тебе сейчас расскажу. В том всё дело и есть. Ты только внимательно слушай, Самвел. Сейчас получишь задание. Сначала мы выпили за встречу. Шампанское так себе, «Советское». Ушло несколько бутылок на всю компанию. Ладно. Потом грузинское подали. «Хванчкару», кажется. Я о деле хочу говорить, а они пьют. Салаты дешевые, ты прав. Здесь женщины дома такие готовят.

– «Оливье» и «Мимоза»? – улыбнулся Самвел.

– Да, вот-вот! Потом принесли белугу по-монастырски. Я и это стерпел. Когда, говорю, долги отдавать будете? Разговор весь шёпотом, чтобы артистов не тревожить. Я ведь не Рокфеллер, говорю. Да и он, конечно же, с должников требует, иначе не стал бы миллиардером. Килин на это с улыбочкой отвечает: «Да не оскудеет рука дающего…»

– Ничего себе! – Самвел тоже начал заводиться. – Махмиева угощать «Мимозой»! Они бы ещё окрошку поставили или картошку с селёдкой.

– Слушай дальше. Ты должен печёнками всё прочувствовать. Я жую, а вкуса не чувствую. Понимаю, что они меня теперь ценят дёшево. Помнишь, как у нас в начале года «ивантеевские» кончили троих. За это мы их, пятерых, вычеркнули из списка живых. Потом и понеслось! «Славяне» взяли лозунг: «Москва – русским!» То же пошло и по зонам. А в октябре ещё хуже стало. И они решили добить. Мы же с тобой знаем много. Можем зашухерить и лично их, и чиновников, что у них на жаловании. Кроме того, ментов, адвокатов, судей и банкиров. Вернее, раньше могли бы, но не сейчас. Мы же «чёрные». Нам теперь и рот открыть нельзя. Всё это объяснил мой друг, Георгий Рубцов. Мы вместе учились в институте, в Грозном. У него отец был военным. На Кавказе служил. Не поверил бы я тогда, что через много лет у нас такой разговор выйдет… – Махмиев умолк.

Геворкян округлил и без того большие глаза:

– Такого я даже от них не ждал. Впрочем, понятно. Например, Топчиеву, в случае разоблачения, зона светит надолго. Обделывал наши авизовки, «лавэ»[10] грузил бочками. Сам лично у тебя в долгу, а брата твоего ментам сдал. Авось, за патриотическую позицию «славяне» прикроют. На все вопросы отвечать – жизни не хватит. А здесь очень даже удобно. Шеф, а дальше что было?

– Дальше Кузьмин вдруг щёлкнул пальцами. Объявил, что сейчас подадут коронное блюдо. И тогда они мне ответят. Сижу, жду. Заодно по пейджеру вызвал охрану, чтобы сматываться. Разговор-то недолгий оставался. Запевал Рубцов, а Килин только потявкивал. Кстати, Лёху Кузьмина я полтора года назад от верной тюрьмы спас. Отсюда его долг и вырос. Попались на эстонской границе несколько его вагонов с медной стружкой. При этом линейного мента смертельно ранили. В Псковской области это было, весной девяносто второго. Совсем недавно Эстония отделилась, на границе бардак. Вот Кузьмин и решил воспользоваться. Но не выгорело, и арестовали его по показаниям свидетелей. Тех, кто сопровождал медь. Раскопали прошлые дела, посадили в Тельняшку» – «Матросскую Тишину». Ко мне его сестра Тоська прибежала. «Спаси, Темир, навек запомним!» А я думал – чего не помочь человеку? Может, он меня тоже выручит. Поговорил со своими ребятами, со всеми нашими – южнопортовыми, останкинскими. Со всеми, кого в гостиницах нашёл. Внесли сумму, и Лёху выпустили под залог. Он обещал отдать с процентами. Потом просит: «Прекрати дело, Темир, навек друзьями будем!» «Ладно», – говорю. Опять пришлось самому везде звонить…

– И что? Вытащили, как я понимаю? – удивился Самвел.

– Заключение написали, что рана у мента вовсе не смертельная была. Ему в больнице не тот наркоз дали, и сердце не выдержало. Да и не Кузьмин же лично стрелял. Приказа такого он тоже не давал никому. И дело закрыли. Мы не условились тогда, что это даром. Да и не бывает нахаляву такого. А в ресторане Кузьмин сказал, что, по горским обычаям, друзьям нужно бескорыстно помогать. Так то своим, и не всегда. А он кяфир[11] долбаный. Что ему до наших законов? Всё же не сотню, не косарь мне должны! Полтора «лимона» баксов за одним только Килиным… Разве мало? И ведь все не нищие, могут отдать.

Открылась дверь, и появился Авлур. Махмиев молча сделал ему знак удалиться. Охранник повиновался и будто растаял в воздухе.

– «В чужой монастырь со своим уставом не ходят», – так сказал мне Килин. Короче, или я ложусь под них, или уматываю в свою Чечню. Другого выхода у меня нет…

Темир говорил гортанно, нажимая на каждое слово. Самвел внимательно смотрел на него и понимал, что сейчас грянет гроза.

Самвел хорошо знал греческий язык, потому что жена его была родом из Салоников. Там Фелицата и находилась сейчас с сыном и дочерью. Самвел очень скучал по трёхлетнему Тиграну и годовалой Текле. Махмиев откровенно завидовал своего верному стражу. От двух жён, Наили и Алии, он прижил шесть дочерей. Сыновей же от Темира не рожали даже любовницы. Последний раз двадцатилетняя Алия огорчила своего господина месяц назад, когда принесла очередную девочку – третью для себя и шестую для мужа. Малютку назвали Камиллой.

Старшая, Индира, подолгу жила с отцом в Москве. Её мать Наиля давно с этим смирилась. Вот этой девочке точно следовало родиться мужчиной. Сентиментальная и беспощадная, грубая и нежная, умная и простодушная – такой в различные моменты жизни бывала Индира Махмиева. Она полностью унаследовала характер отца. Индира очень нравилась Самвелу, тем более что Фелицату он давно не видел и стал понемногу забывать.

На месте шефа Самвел не горевал бы. Ведь женщина может оказаться героиней, а мужчина – трусом. Обе жены, восточные красавицы, отлично ладили между собой. И если у каждой из них по три дочери, какой калым можно собрать! Женихов долго искать не придётся – породниться с Темиром мечтают многие.

Индира уже просватана – свадьба на будущий год. Саиде четырнадцать. Она тоже имеет жениха в Иордании, уедет туда. Есть ещё Фатима – восточная куколка с чернильными волосами до пояса и звёздами в глазах. Фатима пока не пристроена, но пора искать пару и для неё. В отличие от старших сестёр, девочка имела покладистый характер, была нежной и застенчивой. Настоящая мусульманская невеста – вообще без изъянов.

А вот дети от Алии – ещё младенцы, все погодки. Вторую жену Темир взял в девяностом году. Тогда ему требовалось породниться с богатым турком, который успешно разводил шелкопряда. Валида, Джемма и последняя, Камилла, были несчастны от рождения. К каждой из них горемычный отец сразу же испытывал вполне понятную неприязнь и воспринимал их как ниспосланное Аллахом наказание.

– В чужой монастырь… – повторил за шефом Самвел. – Это опять намёки на облавы?

– Это уже не намёки, а угрозы, – возразил Махмиев. – Кончилось, говорят, ваше время, чеченское засилье. Ваш покровитель в «Лефортово»[12]. А у них здесь родина, понимаешь? Которую они грабят, как разбойники на большой дороге. Но любят при этом беззаветно! Им больно, что я по Москве гуляю. Это их земля! И тебе, Самвел, они тоже самое скажут. Ты ведь «чёрный», пусть и христианин. Им это по барабану…

– Естественно. Белый – чёрный, это для их мозгов. Бьют не по паспорту, а по морде.

– Завидую! – с чувством признался Темир. – Вашей земле они дали свободу. Наша земля стонет, борется и пытается жить, как хочет. Я ничего не понимаю, объясни. Если Чечня – это Россия, то в Москве я должен быть как свой. Если же я тут чужой, признайте нашу независимость. Они терпят американские флаги на своих улицах, английскую речь, вывески на латыни. Они лижут зад любому иностранцу, который со своим уставом пришёл в их монастырь. А мы… Мы для них теперь мусор, Самвел. Они уверены, что «хачи»[13] и «чехи» сейчас на ликвидации не пойдут. Ведь за каждым кавказцем в Москве повышенное наблюдение…

Самвел прижал локтём бешено бьющееся сердце, перевёл дыхание. Надо бы сейчас затянуться «косяком» с анашой, или понюхать кокаина. Кровь грохотала под черепом, и хотелось то швырнуть что-то на пол, то ли треснуть кулаком по стене.