Читаем без скачивания Не оглядываясь (сборник) - Мария Галина

Васич закивал, как ей показалось, с облегчением, и налил себе еще пива.

– Ну и дура.

Регинка красила губы перед зеркалом и оттого говорила неразборчиво. Выпятила нижнюю, втянула.

Серый утренний свет был как серый вечерний свет. Никакой разницы. Оттого тут все время жгут электричество.

– Не хочешь брать Васича, другая возьмет. Из таких, как Васич, получаются хорошие мужья. Ты думаешь, ты такая особенная, да? Принца с голубыми яйцами ждешь?

– Послушай, – слова сделались совсем-совсем колючими, – хватит.

– А чего хватит? Знаешь, кто его возьмет, Васича? Красивая, умная девка, вот ей-то он будет в самый раз, он и ребенка ее поднимет от первого брака, и еще одного сделает, и всех прокормит, и пахать будет как вол. Отмоет, приоденет… Выйдут рука об руку, все будут вслед оборачиваться. Локти будешь кусать, дура. Локти. Знаешь, каким был Леха, когда я на него глаз положила? Таким вот и был. Васичем таким и был. Я посмотрела и сразу подумала – этот мой.

– Где это ты вчера так задержалась, Регинка? – тихо спросила она. – Ты же вышла сразу за мной. Сразу за мной.

Демоны, подумала она, чудовищные злобные демоны, разрушающие человеческие судьбы просто так, ради удовольствия и потому, что должно же быть какое-то равновесие.

– Иди в задницу, идиотка, дура переборчивая, ханжа, злыдня, старая дева, – сказала Регинка на одном дыхании, бросила помаду в сумочку и захлопнула за собой дверь.

Она не хотела звонить, но телефон в сумочке зашевелился сам.

– Вы не позвонили, – сказал Андрей где-то там, очень далеко, – я подумал… Ну, да я понимаю, но первое свидание всегда… неловкость какая-то есть. Может, вечером куда-нибудь сходим? В Сокольники, например? Там осенью хорошо. Грибами пахнет, листвой. Там танцплощадка есть, знаете?

– Для тех, кому за сорок? – горло ей опять сжало, оттого голос получился резким и визгливым.

– Какая разница?

Она аккуратно обошла лужу, в которой отражались угол дома и кусочек серого неба.

– Нет, – сказала она, – нет, спасибо. Но никак не получится. Я уезжаю вечером.

– Вы же вроде говорили, что будете еще два дня…

– Срочно вызвали, – сказала она, – начальник звонил. Говорит, срочно. Чтобы бросала все дела и выезжала. Срочно. Жаль, конечно. Сокольники это здорово, наверное. Сокольники.

Из метро вырвался клуб теплого пара. На решетке, свернувшись, спала клочкастая собака. Вторая неподалеку, умостившись в груде желтых листьев, почесывала задней лапой ухо.

– Я давно там не был на самом деле, – сказал он, – какой-то предлог нужен, чтобы вот так, праздно. А когда его нет, лучше посижу дома, поработаю. Я вам не очень понравился, да?

– Нет, – сказала она, – что вы. Что вы. А скажите, вот когда в кафе этом, когда я вышла… вы кому-то еще давали свой телефон?

– Откуда вы знаете? Да, давал. Какая-то странная женщина. Мне показалось, она не в себе. С компанией какой-то сидела, к ней пристал там один. Она просила ей позвонить попозже, проверить, все ли в порядке.

А все-таки странно, что можно говорить вот так, на ходу. Словно бы кто-то дотянулся до тебя издалека, и теперь идет рядом, и гладит теплыми пальцами.

– Вы позвонили?

– Да, конечно. Она сказала, все в порядке, и сбросила звонок. Мне все-таки кажется, что вы испугались. Зря. Вас же это ни к чему не обязывает. Впрочем, как хотите.

Голос у него становился все холоднее, словно бы он уходил все дальше, и скоро его не будет совсем. Сказать ему, чтобы взял эти билеты, пошел с кем-нибудь еще? Но ей надо будет с ним встречаться, а она не может себя заставить. Оставить билеты у Регинки? Но тогда он зайдет, увидит Регинку и все про нее поймет. А, ладно.

– Я напишу вам, когда приеду, – сказала она, – сразу постучусь в аську.

– Конечно, – вежливо согласился он.

Радиальная, переход на кольцевую. Кольцевая.

Этот с кем-то спит. И эта. А эти, которые обнимаются, спят друг с другом. Или будут спать друг с другом.

Турникет выпустил ее беспрепятственно.

Небо было серым, и вокзал был серым, и серые тетки в серых пуховиках и с клетчатыми клеенчатыми сумками обгоняли и толкали ее, она рылась в сумочке в поисках билета, до поезда еще было время, много-много времени, потому что ей не хотелось возвращаться туда, и пришлось сидеть на вокзале, в заде ожидания, куда пускают только с билетами. Может, надо было и правда сходить в Сокольники? Погулять, а потом бы он ее проводил, а потом уже уехать? От шашлычных мангалов тянет дымком, и танцплощадка эта… в ее полуприкрытых глазах они уже танцевали под гирляндами бледных лампочек, и эта картинка была четче, чем грязная привокзальная площадь, грязная серая платформа.

Телефон под ее пальцами вздрогнул, запел, вздрогнул.

Он перезвонил все-таки. Сбросить звонок?

– Ты чего, обиделась, Адка? – голос Регинки был очень-очень бодрым, и словно бы контуром, очерчивающим эту бодрость, заискивающим. – Я ж просто потому, что обидно видеть, как у тебя счастье прямо из рук уплывает. Ну не хочешь Васича, не надо, другого поищем. Вон Леха тут стоит рядом, говорит, ждем, и курицу я уже на соли запекла.

А ведь Регинка вчера могла попасть под машину, подумала она. Ну вот, ночь, ничего не видно, Регинка торопится домой, выскакивает из метро, и прямо на том переходе… Нет-нет, нельзя так думать. Хотя на самом деле никогда не бывает так, как себе воображаешь.

– Меня начальник вызвал, – сказала она, – срочно. Говорит, меняй билет и приезжай. Срочно. Слушай, тут такое дело…

Конечно, так лучше. Ну, то есть вроде такой дружеский жест с ее стороны, что она совсем не сердится, и билеты не пропадут, а то бы было совсем обидно.

– Ничего себе, – сказала Регинка, – мы с Лехой уже год собираемся, никак не соберемся. А говорят, классная штука. Вся Москва уже сходила, одни мы как лохи. Жаль, билетов только два. Спасибо, Адка. А ты уверена…

– Я ж уезжаю, – повторила она, – потом расскажете. Там настоящий самолет, говорят, на веревках спускают. И песни хорошие.

Ночь, думала она, всего ночь, ну ладно, верхняя полка, но всего ночь – и я дома, на работу я, конечно, не пойду, месячные почти закончились, можно будет залезть в ванну и долго отмокать, воображая себе чужие нежные прикосновения, толчки чужих пальцев, потом забраться в постель, прихватив пакет с картофельными чипсами и потрепанную книжку, и все будет хорошо. Ну, почти хорошо.

– Сажальный камень, – пробормотала она сама себе, – сажальный камень.

Красивые молодые люди

Отец за завтраком жаловался на изжогу, и теперь они опять никуда не поедут. Даже в город, хотя в городе делать, честно говоря, нечего. Вчера мама взяла его с собой, и он было надеялся, сам уж и не знал на что, чужая страна и все такое, но они сначала тряслись в переполненном автобусе, а потом бегали по магазинам. В витринах красивые манекены красиво стояли в красивых шубах, у пластиковых женщин не было лиц, но это делало их только лучше. Они с мамой заходили в тесные лавки, к ним тут же подбегали живые женщины, тоже красивые, хотя как-то слишком с лицами, слишком яркие, черное, белое, красное, на плохом русском уговаривали примерить то и то, мама накидывала на плечи, на бретельки летнего белого платья то одну шубу, то другую, поворачивалась в зеркалах боком. Спрашивала: «Как ты думаешь, заяц, меня не полнит?»

Ему хотелось, чтобы все это скорее кончилось, он говорил: «Нет, тебе хорошо, правда, мам, просто здорово», хотя как вообще шуба может не полнить? Мама в шубе делалась похожей на бочонок, но черноволосые белолицые девушки с красными губами уверяли, что она просто замечательно, замечательно выглядит, но мама, похоже, не очень-то им верила и просила принести вон ту, с поясом, и девушки приносили вон ту, с поясом, и ему казалось, что под их улыбками прячутся очень острые зубы, и красные губы вот-вот приоткроются, и зубы эти начнут расти и расти, как это бывает в фильмах про вампиров…

Потом приходил откуда-то из глубины магазина круглый лысоватый и волосатый человек, разгонял девушек, называл маму «моя красавица» и самолично набрасывал маме на плечи очередную шубу, и мама начинала дышать чаще, потому что в шубе даже в магазине с работающими кондиционерами все-таки жарко.

В каждом магазинчике, где продают меха, вся эта мутотень повторялась раз за разом, а когда он попросил купить ему мороженое, то мама показала на табличку, из которой стало ясно, что с мороженым в дурацкие магазины не пускают. В конце концов она все-таки купила ему мороженое, и они сели на лавочку на набережной, и мороженое быстро растаяло и протекло ему на штаны, и мама рассердилась, почему он никогда не ест аккуратно. Мороженое к тому же оказалось не очень вкусным.

Шубу они так и не купили.

Папа обещал, что они поедут в горы кататься на осликах, была такая экскурсия, впрочем, папа еще говорил, что драть за ослов такие деньги – это жестоко, и что он даже и не знает, на каких ослов это вообще рассчитано. Но раз изжога, то они, конечно, никуда не поедут.