Читаем без скачивания Папина дочка, или Исповедь хорошего отца - Диана Чемберлен

В приемную вошла Молли. Она не улыбалась, и мне вдруг стало страшно за Алису. На этот раз я поднялась с места первая.

— Все в порядке? — спросила я.

Я любила Алису. Она была такая… настоящая. Такая простая. Она была на пять лет моложе меня, но я чувствовала, что мы — родственные души, в только мне одной понятном смысле.

— Ее время приближается, — сказала Молли, — но она хочет, чтобы ты была с ней. — Она взглянула на меня. — Ты пойдешь?

— Я?

С самого начала было решено, что в родильной палате с дочерью будет Молли.

— Она хочет тебя, милочка. — Голос Молли звучал устало.

Дейл встал и положил руку мне на плечо.

— Тебя это не напрягает? — тихо спросил он.

Он всегда обо мне заботился. Иногда я это ценила. А иногда это напоминало мне моего отца, отрезавшего меня от мира.

— Нет, конечно.

Больницы были мне не в новинку, хотя родильная палата была незнакомой мне территорией. Я надеялась когда-нибудь стать врачом, хотя Дейл и говорил, что мне не нужно будет работать, если я не захочу. Сейчас я колебалась только потому, что находиться рядом с Алисой было привилегией Молли.

— Пойдем, я покажу тебе, где это.

Она провела меня из приемной в коридор и указала на дверь.

— Просто держи ее за руку. Будь рядом. Я ей надоела.

Она улыбнулась, давая мне понять этой улыбкой, что она слегка уязвлена желанием Алисы быть со мной, а не с ней, своей матерью.

Я услышала Алису сразу же, как только открыла дверь. Она полусидела, тяжело дыша, с напряженно-сосредоточенным выражением на лице. Я догадалась, что у нее начались схватки.

— Робин, — выговорила она, когда смогла перевести дух.

Лицо ее было красное и потное, на лбу пролегли болевые складки.

— Я здесь, Эли, — сказала я. Одна из сестер указала мне на стул у кровати. Я села и взяла руку Алисы в свою. Я не знала, что сказать. «Как ты себя чувствуешь?» — идиотский вопрос. Было видно, как она себя чувствует.

— Я здесь, — повторила я.

Кто-то дал мне холодную влажную махровую салфетку, и я приложила ее ко лбу Алисы. Тонкие прядки ее темно-рыжих волос приклеились ко лбу, и карие глаза налились кровью.

— Я больше ни минуты не могла выдержать присутствие матери, — проговорила она сквозь стиснутые зубы и потом испустила громкий протяжный стон. Я взглянула на монитор по другую сторону кровати. Пульс у ребенка был ускоренный. Разве так и должно быть?

— Я думаю, она не обиделась, — солгала я.

— Я ее сейчас ненавижу. Я их всех ненавижу. Всю мою семейку. Кроме тебя.

— Ш-ш-ш, — прошептала я, придвигая стул ближе к кровати. Интересно, обязаны ли сестры в родильной палате соблюдать конфиденциальность. Каких только сплетен они здесь не наслушаются! Дейлу меньше всего нужно, чтобы кто-то знал, что в семействе Хендрикс не все благополучно.

— Уилл должен быть сейчас со мной, — прошептала Алиса. — Вот как должно было быть.

Я удивилась. С Уиллом Стивенсоном было покончено, и мне казалось, она с этим смирилась. Он заварил кашу, которую Хендриксам приходилось теперь расхлебывать. Но сейчас было не время вступать с Алисой в дискуссию на эту тему. Я Уилла никогда не видела. Алиса скрывала эту связь даже от меня, и, должна признаться, я обиделась, когда об этом узнала. Я считала, что мы с Алисой близкие подруги. Но, промолчав о своем романе, она оказала мне услугу. Я не хотела иметь тайн от Дейла. По крайней мере, хватит тех, что у меня уже есть.

У нее начались новые схватки, и она так стиснула мою руку, что чуть не сломала мне пальцы. Пульс у ребенка замедлился, и я в тревоге оглянулась на сестер, пытаясь понять, все ли идет как надо. Но никто, кроме меня, не выглядел озабоченным.

— Этот ребенок сломает мне жизнь! — выкрикнула Алиса, когда схватки закончились.

— Ш-ш-ш, — прошептала я. Я уже не в первый раз слышала от нее эти слова, и это меня беспокоило. Если бы Алиса настояла на своем, она бы отдала ребенка на усыновление, но для ее родителей это было неприемлемо.

— Ты полюбишь ее, — сказала я, как будто была экспертом в таких ситуациях. — Все сложится хорошо, вот увидишь.

Через час родилась девочка Ханна, и моя будущая золовка из орущей, задыхающейся воительницы превратилась в кроткую, смирную семнадцатилетнюю девочку. Доктор положил крошку ей на живот, но новоиспеченная мама не прикоснулась к дочери, даже не взглянула на нее. Я увидела, как переглянулись медсестры. Мне самой хотелось потрогать ребенка. Как могло не быть такого желания у Алисы?

Одна из сестер взяла Ханну, чтобы обмыть ее. Я наклонилась к самому уху Алисы.

— Она — красавица, Эли. Подожди, пока ты ее хорошенько не рассмотришь.

Но Алиса даже не взглянула на меня, и, вытирая ей лоб салфеткой, я не знала, утираю я пот или слезы.

Сестра поднесла ребенка к кровати.

— Вы готовы ее взять? — спросила она. Алиса, чуть заметно, отрицательно покачала головой.

— А вы, тетушка? — обратилась сестра ко мне. — Хотите ее подержать?

Я взглянула на сестру.

— Да, — сказала я.

Повесив салфетку на спинку кровати, я протянула руки, и сестра положила на них легкую как перышко Ханну. Я взглянула на крошечное, совершенное в своих очертаниях личико, и мной овладело странное чувство. Оно проникло внутрь и намертво замкнуло мне горло. Я редко соотносила беременность Алисы с моей собственной. Этого было легко избежать, поскольку многое из моего прошлого я исключила из своего сознания. Рожденный мною ребенок для меня не существовал. Но, держа на руках этого ангелочка, я вдруг подумала: это то, чего я была лишена. Это то, чего я никогда раньше не сознавала и чего никто не должен был знать. И вот теперь, прижимая губы к теплому виску младенца, я впервые глотала горькие слезы, оплакивая эту пустоту в моем сердце.

Глава 4 Эрин

Роли

Майкл поставил одну из коробок на мраморную стойку в моей новой маленькой кухне. В окно над раковиной я видела темные облака. Скоро небо разразится грозой, возможно, последней грозой уходящего лета. Я была довольна, что мы успели внести все коробки, пока не начался дождь.

— Это последняя, — сказал Майкл, отряхивая руки, словно коробка была грязной. Он прошел в примыкавшую к кухне столовую и, взглянув в окно, вздохнул. — Глушь порядочная.

Я знала, что он видит в окно: задворки супермаркета «Брир-Крик».

— Ну не такая уж глушь, — сказала я, хотя отсюда было добрых пятнадцать миль до нашего дома.

— Ты же никого здесь не знаешь. Я не понимаю.

— Зато я понимаю. Все нормально. Это то, чего я хотела. То, что мне сейчас нужно. Спасибо за то, что ты все это терпишь.

Он снова выглянул в окно. Гаснущий свет играл на его каштановых волосах. Мои были бы такого же цвета, если бы я их не осветляла. У корней мои волосы и сейчас были каштановые. Давно пора их подкрасить, но мне все это было теперь безразлично.

— Позволь мне здесь поселиться, — сказал он вдруг.

— Тебе? — Я нахмурила брови. — Зачем?

— Я просто… — Он повернулся ко мне. — Мне не хочется думать, что ты живешь в таком месте. Ты столько потрудилась над нашим домом. По сути дела, он твой.

— Здесь прекрасно, — сказала я. — Ведь дом новый, что еще мне нужно?

Я была глубоко тронута. Он по-прежнему настолько любил меня, что готов был поселиться в этой маленькой меблированной квартирке, чтобы мне не уезжать из дома. Но он не понимал одного. Я не могла дольше жить в нашем доме. Там я повсюду чувствовала отсутствие Кэролайн. Ее комната, куда я ни разу не зашла за четыре месяца со дня ее смерти, терзала меня из-за закрытой двери. Майкл предложил мне превратить ее в спортивный зал! Похоже, он хотел стереть из нашей жизни память о Кэролайн. Он находил мою новую квартиру унылой. Я считала ее убежищем от моей прежней жизни. Моей жизни с Кэролайн. Я не могла больше выносить присутствия друзей с их детьми. Не хотела видеть мужа, который вдруг стал казаться мне чужим. Я думаю, мои друзья желали общения со мной не больше, чем я с ними. Вначале они были заботливы. Но потом они просто растерялись, не зная, что мне сказать. Я была для них пугалом, напоминая о том, как быстро могла измениться их собственная жизнь.

— Что я скажу людям? — спросил Майкл. — Мы разошлись? Мы разводимся? Как я объясню им, почему ты не живешь дома?

— Скажи им все, что сочтешь правильным.

Мне было все равно, что думают люди. Раньше не было, но теперь все изменилось. Майкла это по-прежнему волновало, и в этом мы отличались друг от друга. Он все еще жил прежней жизнью, где чужое мнение имело значение и где он желал найти путь к прежней нормальной обстановке. Нормальность для меня больше ничего не значила. Мой психотерапевт Джудит, когда я рассказала ей об этом, заметила: «Это нормально». Прежде я бы рассмеялась, услышав это, но я уже больше не смеялась.

Майкл указал на одну из коробок: