Читаем без скачивания Кое-что ещё… - Дайан Китон

На последней странице своего тогдашнего дневника в тот день я написала следующее: “К сведению всех заинтересованных лиц. После моей свадьбы мы с мужем сядем и обговорим наиболее важные стороны брака. Никаких истерик в присутствии детей. Никакой ругани. Я не хочу, чтобы мой муж курил, но пропустить иногда стаканчик-другой – пожалуйста, я не против. Мои дети будут ходить в церковную школу по воскресеньям. И я буду шлепать их, если они будут себя плохо вести. Собственно, я хочу, чтобы мы с моим мужем жили так же, как живут сейчас мои мама и папа.”

“К сведению всех заинтересованных лиц”. О Господи, кого я пыталась обмануть? И зачем я изображала из себя такую хорошую и прилежную девочку, когда на самом деле все эти выдуманные правила и ограничения и замужество в целом вызывали у меня ужас? При этом я не написала ничего о событии, действительно важном для меня и навсегда оставшемся в моей памяти. Это случилось, когда я была в девятом классе. На уроке алгебры, которую вела у нас миссис Хопкинс, я обменивалась записочками с Дейвом Гарлендом – он был “шикарным” парнем, но, как я считала, терпеть меня не мог. Дейв положил нашей переписке конец, прислав мне послание из пяти слов: “Однажды ты станешь хорошей женой”.

Женой? Я не хотела быть женой! Я мечтала быть сексуальной и сводить парней с ума. Я хотела быть как Барбара Стрейзанд, когда та пела: “Нет, я никогда не выйду замуж; буду бродить на воле до конца дней своих”.

Собственно, так оно и вышло – я никогда не была замужем. В школе я ни с кем не “встречалась”. Радуя родителей своим прилежным поведением, я дни напролет проводила в мечтах о страстных объятиях недосягаемых красавцев вроде Дейва Гарленда. Как я сейчас понимаю, такое прилежание позволило мне в полной мере осознать, чего я на самом деле хочу – стать звездой и выступать на Бродвее. Любовь и брак не могли мне в этом помочь, а значит, о них нужно было забыть. Так что всю свою жизнь я продолжала мечтать о недосягаемых мужчинах.

Сами объекты моей страсти со временем менялись: Дейва сменил Вуди, того – Уоррен, а Уоррена – Ал. Получилось бы у меня построить крепкие отношения хоть с одним из них? Сложно сказать. Мне кажется, подсознательно я понимала, что все эти романы безнадежны. Я бы не позволила им встать у меня на пути – пути к осуществлению моих желаний. Мужчины – это так просто! Меня интересовала более крупная рыба – публика. Абсолютно любая публика. Что я делала, чтобы приблизиться к своей цели? Ходила на бесконечные прослушивания и пробовала себя в разных ипостасях. Я пела в церковном и школьном хоре, старалась пробиться в команду чирлидеров. Я пробовалась на любые роли во всех постановках, включая “Укрощение строптивой” – пьесу, смысла которой я тогда не понимала, – представляла наш класс в дискуссионном клубе школы и была редактором новостной рассылки Ассоциации молодых христианок. В девятом классе я баллотировалась на пост старосты класса. Я даже умоляла маму пропихнуть меня в масонский тайный клуб “Дочери Иова”, на собрания которого девочки приходили в длинных красивых платьях. Я хотела, чтобы мною восхищались, поэтому и решила остаться в уютной и тихой гавани родного дома – во всяком случае, так я думала тогда.

Теперь, когда мне уже за шестьдесят, мне особенно хочется понять, каково было моей маме – красивой женщине, супруге Джека Холла, воспитывавшей четырех детей в солнечной Калифорнии. Мне хочется понять, почему мама постоянно забывала о том, насколько она прекрасна. Если бы она знала, как здорово нам было, когда она играла веселые пьески на пианино и пела нам: “Солнышко на севере, солнышко на юге, лучше нашей мамы нет для нас подруги!” Не знаю, почему она не понимала, насколько чудесной была – например, однажды в музее, когда она показала мне мраморного льва без правой половинки морды и задних лап, а затем и величественную статую без рук и сказала: “Ах, Дайан, посмотри, как они великолепны!”

– Но они же безногие и безрукие! – удивилась я.

– Но ты только посмотри на них! Даже без морды, без лап и без руки, они все равно прекрасны.

Мама научила меня видеть. При этом сама она не считала, что в этом есть ее заслуга. Иногда я задумываюсь, не была ли мамина низкая самооценка в каком-то смысле предвестником болезни Альцгеймера. Может, это вовсе не болезнь похитила ее воспоминания, а парализующая, чудовищная неуверенность в собственных силах?

Мама прощалась с окружающим ее миром целых пятнадцать лет. На протяжении пятнадцати лет она говорила “прощай” именам знакомых и названиям родных мест; отточенному рецепту ее знаменитой запеканки с тунцом; подаренному на шестидесятипятилетие папой BMW. В конце концов она попрощалась и со мной, когда перестала узнавать. А что взамен? Одноразовые тарелочки с плесневелым кошачьим кормом в шкафу для лекарств. Сиделки, которые по утрам отвозили ее в инвалидном кресле смотреть любимое телешоу “Барни и друзья”. Бессмысленный пустой взгляд.

Где-то посреди этого страшного пути я удочерила маленькую девочку. Мне было пятьдесят. Я всегда избегала привязываться к кому-то, и вдруг все в моей жизни поменялось. Моя дочь Декстер, а потом спустя пару лет и сын Дьюк учились произносить слова, пытаясь выразить все, что происходило в их маленьких головках, а моя мама в это же время понемногу забывала, как составлять слова в фразы.

Я разрывалась между любовью к матери и любовью к своим детям, и это сильно меня изменило. Очень непросто наблюдать, как подлая болезнь отбирает у тебя мать, и одновременно пытаться обеспечить своим детям стабильную, полную любви и заботы жизнь. Мама всегда была самым важным для меня человеком. Я такая, какая я есть, только потому что у меня была такая мама. Значит ли это, что я окажу такое же сильное влияние на Дьюка и Декстер? Я задавала себе этот вопрос и не могла найти на него ответа – и абстрактное мышление мне в этом ни капельки не помогло.

В год перед смертью она растеряла чуть ли не всех своих близких друзей – оставшихся можно было пересчитать по пальцам. Она перестала быть похожей на себя. Правда, я и сама иногда задумываюсь: а много ли во мне осталось от той девушки, что снялась в “Энни Холл” почти тридцать пять лет назад? Помню, после выхода фильма ко мне как-то подошел на улице поклонник: “Не меняйтесь! Пожалуйста, никогда не меняйтесь!” Даже мама однажды сказала:

– Дайан, никогда не старей!

Как мне не понравилась эта фраза много лет назад, так она мне не нравится и сейчас. На попытки остановить ход времени уходит масса энергии, а счастья это еще никому не принесло. Вот вам еще хорошее слово: счастье. С какой стати я возомнила, что имею право на счастье? Да и что вообще есть счастье? Как сказал Теннесси Уильямс, счастье – всего лишь бесчувственность.

Последним маминым словом стало “нет”. Нет бесконечным понуканиям, нет непрошеным вмешательствам.

– Будешь ужинать, Дороти?

– Нет.

– Пора принимать таблетки, Дороти, открой рот.

– Нет!

– Ну-ка, давай перевернем тебя на другой бочок.

– НЕТ!

– Ну-ну, разве так не лучше?

– НЕТ!!!

– Посмотришь телевизор? Там “Я люблю Люси” показывают. Давай я принесу тебе вилку, давай я принесу тебе трубочку, давай помассирую плечи.

– Нет, нет, нет, нет, НЕТ!

Думаю, если бы мама могла, она бы просто сказала: “Оставьте меня в покое. Не трогайте меня. Это моя жизнь и моя смерть”.

И проблема была не в том, что о ней недостаточно заботились или делали это как-то холодно и без любви, нет. Маме страшно не хватало независимости. Когда я была маленькой, мама то и дело сбегала от нас в любую свободную комнату – ее потребность в одиночестве затмевала даже сильнейшую любовь к своим детям. Скрывшись от всех, мама переставала быть преданной матерью и любящей женой и могла наконец полностью погрузиться в собственные мысли. А в конце от маминой тяги к независимости осталось лишь одно жалкое слово “нет”.

– Мама освободилась от тягот земной жизни и воссоединилась с отцом и сестрами – Орфой и Мартой, – с матерью Болой и своими обожаемыми котами, начиная с Уголька и заканчивая Сайрусом. А я… Я обещаю, что не забуду о ее мыслях и словах. Я обещаю всегда думать. И я обещаю помнить о прекрасной, чудесной Дороти Диэнн Китон Холл, родившейся 31 октября 1921 года в Канзасе, – о моей любимой маме.

Эти слова я произнесла на похоронах мамы в ноябре 2008 года. Мама до сих пор остается самым важным человеком в моей жизни. Со стороны может показаться, что у нас с ней не было ничего общего. Она была домохозяйкой, мечтавшей о славе; я – актрисой, чья жизнь в некоторых аспектах превзошла мои самые смелые ожидания.

Можно было бы сравнить наши судьбы – жизнь матери и дочери, двух женщин с амбициями и мечтами, которых терзали одни и те же демоны. Чего я недополучила, добившись славы? И чего добилась мама, смирившаяся со своей обыденной, ничем не примечательной жизнью? Я была самой обыкновенной девочкой, которая выросла в самую обыкновенную женщину. За одним только маленьким исключением: мама наградила меня необыкновенной силой воли. Разумеется, она не досталась мне просто так. Впрочем, и у мамы жизнь была не сказать чтобы очень простая.