Читаем без скачивания Выпуск 1. Петербургские авторы конца тысячеления - Наталия Бортко

На том берегу лодочник высадил людей, вытащил на песок лодку и, сполоснув в реке руки, вытер их о свою густую шевелюру. Потом отстегнул от пояса кожаный мешок с деньгами. Встряхнув им, он направился к стоящему невдалеке дощатому домику, напоминающему миниатюрную летнюю дачку. Одним пинком ноги он открыл дверь и скрылся.

Люди, которых он высадил, все как один повернулись лицами к реке, прощаясь взглядом с дорогой, которой они пришли к переправе, грустно повздыхали и побрели туда, куда лежал их новый путь. Молчаливая суровость лодочника не предвещала никому из них ничего хорошего.

Лодочник вышел из своей летней дачки (Х-арну почему-то вспомнилась Рига, река Лиелупе, один из ее рукавов, сплошь покрытый малюсенькими дачками, наподобие этой). К поясу лодочника теперь был пристегнут пустой мешок, а в руках он держал какой-то сверток. Лодочник сел в лодку. В свертке оказались бутерброды, на которые он с жадностью набросился.

На этом берегу все замолчало, сраженное зноем. Лидия лениво лежала, отдыхая после купания, собеседник Х-арна сидел в знакомой Х-арну йоговской позе Сиддхасана, и лицо его выражало блаженство. По-видимому, он медитировал. Может быть, он медитировал на своих воспоминаниях о женщинах, которых он ставил превыше государства. Подошедшие новые лица негромко приветствовали сидящих, но, видя, что те не отвечают, тоже уселись ждать, стараясь быть по возможности незаметнее. Постепенно и Х-арн отдался во власть полудреме, полувидениям. По-настоящему задремать Х-арну никогда не удавалось. Но в таком вот состоянии (видимо, это было состояние предельной усталости), когда ему удавалось отключаться от своих переживаний, перед ним вставала смена реалистически виденных картин, а может быть, событий (он не знал, как правильно определить виденное). Вот и сейчас их легковая машина неслась по Загородному проспекту в направлении Силеногорска. Они ехали на свою дачу. Машину вела Лидия. Виноват, конечно, он: нельзя доверять руль раздраженной женщине. Впрочем, он хотел поменяться. Она не согласилась. «За жизнь свою дрожишь? Успокойся. Оставлю я тебе твою жизнь, оставлю». В этот раз они ссорились из-за мебели. Она хотела продать гамбургский гарнитур, резной, черного дерева, и купить венецианский, светлый, для чего нужно было переклеить обои в комнате. Этот гарнитур в единственном экземпляре хранился на мебельном складе для дипломатического корпуса Республики Мали. Но мэр города Бомако, с которым она познакомилась на вечере в Доме ученых, где Лидия работала главным бухгалтером, пообещал похлопотать, и хлопоты его увенчались успехом. Платите и берите. А какой гарнитур? А? Роскошь?

— Анекдот, — сказала Х-арну Лидия в ту же ночь в постели. — Фантастика. Какой-то черножопый эфиоп… одно слово, и гарнитур наш. Скажи, Х-арн?

— Они не эфиопы.

— Какая разница, Х-арн, все равно черножопый.

— Хотел бы я быть таким «черножопым», — со злостью ответил Х-арн и погасил лампу.

Но Х-арна не интересовал венецианский гарнитур. Х-арн сейчас был увлечен машинами и последней маркой видеомагнитофона, который ему привезли из Японии. За видеомагнитофон он еще не выплатил последнего взноса. Отдать надо было русской иконой. И Х-арн колебался. Он боялся продешевить. Он боялся, что икона уйдет за границу. Он боялся криминала. Если бы не эта ссора, он, может быть, что-нибудь заметил, а так он увлекся, раздраженный и злой, потерял бдительность. Вечно они ссорились с Лидией то из-за кооператива, то из-за машины, то из-за дачи, а чаще всего из-за тещи.

Когда они доехали до мраморной скульптуры Силена, они все еще ссорились. Силен держал на коленях по голенькой нимфетке, одна из которых вцепилась ему в бороду, а другая прижимала руку пьяного божества к своей каменной груди. Второй рукой мраморный фавн прикрыл нежный бугорок Венеры одной из нимфеток, отчего на лице ее нарисовалось неописуемое блаженство. Даже сквозь мрамор чувствовалось, как в бугорке этом пульсирует юная, жаркая кровь. Силен улыбался и словно подмигивал Х-арну, как бы говоря: «Бросай старух, приятель, и переходи на школьниц. Коротенькие платьица и крутые ягодицы — вот высшая поэзия чувственного мира». Х-арн завидовал Силену, однако Лидию бросать не собирался.

От Силена, обозначавшего начало Силеногорска, дорога сворачивала влево и вниз к морю. У самого моря располагалась их дача. По дороге к даче и до самой дачи они все еще ругались. И, конечно же, в этой бестолковой ругани он ничего не заметил. Да и что он мог заметить? Эти люди работают так, как вилами на воде пишут: никаких следов. Это, пожалуй, единственный аппарат в государстве, который работает четко и бесшумно, как мотор самой комфортабельной американской марки. Правда, теща потом на свидании давала ему понять, что она якобы делала знаки глазами, и даже руками махала с риском для жизни (она всегда все делала с риском для жизни: мужа отхватила с риском для жизни, кооператив — с риском для жизни, заграничную путевку — ну, это понятно, тут никто не спорит). Но теща врет. Впрочем, черт ее знает, может, и не врет… Хотя теще, знаете, верить. В общем, их взяли с Лидией тут же, на даче, как только они въехали в ворота. Да и в том ли суть, что они не заметили? Какая разница, где бы их взяли: на даче или в кооперативной квартире, или, ну это вряд ли, на вечере в Доме ученых.

Х-арн очнулся. Стук копыт вспугнул его видения, чему Х-арн был очень рад. Видения эти, как кошмарный сон, преследовали его даже здесь. Зной висел в воздухе, и, казалось, он повис навеки. Ничего не изменилось за это время, что Х-арн пребывал в каком-то другом, дурном, как ему теперь казалось, мире, представления о котором он имел теперь смутные, нереальные и болезненные. Он даже совсем хотел бы искоренить память о нем, но знал, что это невозможно и что за все придется предъявлять счет.

Стук копыт, похожий на лошадиный, окончательно вернул Х-арна в реальность. Он увидел возле себя лежащую Лидию, расслабленную, как кошка, и снова мокрую (значит, она успела за это время еще раз выкупаться). К толстячку и его спутнику, все так же задумчиво глядящим на тот берег и утратившим свою веселость, присоединились три женщины, одна из них совсем молодая. Женщины сидели на песке в скорбных позах, обхватив головы руками в ожидании переезда. Стук копыт раздался отчетливее и уже не прекращался. Он доносился с противоположного берега. Потом он стал громче (Х-арн еще не успел подумать изумленно, откуда в таком месте лошади), и на белую, раскаленную зноем дорогу вышел кентавр. Х-арн подумал, что у него галлюцинации и что, может быть, ему и правда не мешает искупаться. Но видение не рассеивалось. Это был настоящий кентавр. Он постоял некоторое время на дороге, как это делают дикие животХные, потом подошел к реке, согнул передние ноги и, подломившись, стал пить прямо из речки, припав к ней ртом.

— Лидия, — воскликнул Х-арн. — Ты погляди! — Лидия привстала и посмотрела в сторону, куда указывал Х-арн. Она увидела кентавра и радостно вскрикнула.

— Ой, Х-арн, какая прелесть! Это же кентавр. Какая прелесть!

«Нет, — подумал Х-арн, — женщину ничем не удивишь. Эту женщину, — поспешил добавить он, зная по собственному опыту, что другие женщины удивляются часто и охотно, особенно если удивление их хорошо оплачено. — Нет, но Лидия, Лидия-то какова. Прелесть. Словно мы в зоопарке».

Кентавр тем временем напился, поплескал в лицо водой и, поднявшись, направился к лодочнику. Лодочник к этому времени уже кончил трапезу и стряхивал с голых колен крошки, которые прилипли к телу. Они с кентавром пожали друг другу руки, после чего лодочник сходил в свою дачку и вышел оттуда через минуту уже с огромным мешком, который он нес как куль муки, на загривке. Мешок, так же, как и маленький поясной, был из кожи и так тяжел, что, когда лодочник взвалил его на кентавра, у того слегка подогнулись передние ноги. Кентавр обхватил мешок руками, сказал что-то лодочнику. Тот кивнул. И кентавр неторопливой гарцующей походкой удалился в лес. Причем если лодочник нес мешок на загривке, как это делают грузчики, то кентавр, у которого мешок лежал на крупе, придерживал его вывернутыми назад руками, что поразило Х-арна из-за неестественности положения. Но потом, когда звучные шаги кентавра растаяли в сухом воздухе, Х-арн понял, что это положение неестественно для людей. А кентавру так, наверное, было удобно.

— А что в мешке, Х-арн? — почему-то заинтригованным шепотом спросила Лидия.

— Не знаю. — Х-арн пожал плечами. — Быть может, деньги.

— Лопатой они прямо гребут. Вот тебе бы, Х-арн.

— И что было бы? — иронично спросил Х-арн.

— Глупый человек. Деньги были бы.

Лодочник столкнул лодку на воду и, лениво помахивая веслом, направился к берегу, где столпились ожидающие. Он греб, стоя в лодке, едва окуная весло в воду, почти не делая никаких усилий для толчка, тем не менее, лодка шла ровно, плавно, без рывков, а весло совсем не оставляло брызг. «Мастер!» — подумал Х-арн. И вдруг ему захотелось вскочить в лодку, взять в руки весло и вот точно так же, как этот… легко, без усилий, плавно, неторопливо. Не боясь зноя, в одной шкуре на голое тело, таким же могучим, красивым, угрюмым, диким. Воспаленными от зноя глазами сквозь едкие от пота слезы смотрел Х-арн на лодочника и по мере приближения того к берегу чувствовал, что этот человек несет ему что-то новое, неожиданное, суровое. Сердце его болезненно сжалось.